Читаем без скачивания Мы никогда не расставались - Ирина Лазарева

У Алексея потемнело в глазах. Словно сквозь туман он видел холодные глаза сидящего перед ним человека, его гладкие, зачесанные назад волосы и чувствовал, что ненавидит Смурова так, как никого и никогда в жизни, и самым страшным было сознание своего бессилия перед такими вот Смуровыми, которые олицетворяли собою власть, непробиваемую и незыблемую, как стальной монумент.

— Тогда арестуй меня! — вне себя закричал Алексей. — Ты ведь этого добиваешься? Заявляю официально, что это я помогал экипажу «Илги» сдаться врагу!

Куда подевалось спокойствие Смурова? Он содрогнулся, вскочил с места и, обежав стол, прошипел Алексею в лицо:

— Замолчи, Вересов. Я знаю, что это неправда. Ты себя оговариваешь!

— Знай, Смуров, — задыхаясь, продолжал Алексей, — будь у меня сейчас пистолет, я пристрелил бы тебя, как бешеного пса, нет, ты гораздо хуже, ты даже опаснее фашиста. Такие, как ты, ослабляют армию изнутри, и подрывают нашу веру в правительство!

Кожа Смурова приобрела землистый оттенок, он невольно оглянулся на дверь, затем придвинулся к Алексею еще ближе:

— Ты соображаешь, что несешь?.. Да за такие слова… На нары захотелось? — Он с силой ударил кулаком по столу и длинно выругался.

Алексей смотрел на него, сжимая кулаки, плохо сознавая происходящее и тяжело дыша. Смуров, в свою очередь, расстегнул пуговицу на воротничке, нервно прошелся несколько раз туда и обратно по кабинету, потом подошел к двери, рывком открыл ее и крикнул в коридор:

— Арояна ко мне!

Он продолжал расхаживать по комнате, бросая при этом злые взгляды на Алексея. Резко повернувшись к вошедшему Вазгену, громко и уже бесстрастно отчеканил:

— Вы свободны, Ароян. Обвинения против вас не подтвердились. Сейчас вам вернут оружие и документы. Примите мои извинения. — Он подписал маленький листок бумаги и сунул его в руки Алексею. — Можете идти, товарищи офицеры.

Алексей несколько минут бессмысленно смотрел на выданный Смуровым пропуск, затем друзья, ни слова не говоря, покинули кабинет и пошли бок о бок по коридору.

— Я уже не надеялся, что выйду отсюда, — угрюмо проговорил Вазген. — Чем ты его пронял?

— Не знаю, — рассеянно и не сразу ответил Алексей. — Убей меня, если я хоть что-то понимаю.

Глава 16

Нюра, хозяйка квартиры, в которой жили Настя с Вазгеном, отличаясь чрезмерной болтливостью и, вопреки рекомендациям Вазгена, недоброжелательным любопытством, умозаключений своих скрывать не умела, а если б даже и захотела это сделать, то совершила бы по отношению к себе грубое насилие. Поэтому как-то раз в отсутствие Вазгена она бухнула постоялице прямо в лоб:

— Смотрю я на вас с Вазгеном, Настя, и все в толк не возьму, чего вы не женитесь. Живешь с ним невенчанной женой, срам-то какой! Добро бы была городская, — те уж давно всякий стыд потеряли, — так ведь ты наша, ладожская. Отец-то у тебя, небось, строгий? А как узнает? Чем оправдываться будешь?

— Да что же мне делать, Нюра, — разнервничалась Настя, ощутив, как дернуло за больную струну, — не силком же мне его тащить расписываться?

— А хоть бы и силком! Мужики ведь, кобелины проклятые, деликатного да уважительного обращения не понимают. А у моряка, как известно, в каждом порту жена. Глупая ты девка, ей-богу. Бери его в оборот и не раздумывай. А то, покуда ты будешь вздыхать, молиться на него, да интеллигентские церемонии разводить, — тьфу, разом и не выговоришь, — другая половчее тебя сыщется да и уведет за милую душу.

— Нет, Нюра, я так не могу. Мне по обязанности ничего не надо. Захочет, сам замуж позовет, а принуждать его я не собираюсь. Да если хочешь знать, уйди он от меня завтра насовсем, я эту жизнь теперешнюю с ним благословлять в памяти буду, как чудо, как милость, данную судьбой. И не говори о нем плохо, он самый лучший!

Нюра вытаращилась на нее и неожиданно рассвирепела:

— Это он-то лучший? Да ты, девка, ополоумела вконец, зенки свои глупые протри! Живешь, как блаженная. Он ведь с нашей Клавкой спит, копировальщицей. Кого хошь спроси!

У Насти сделалось такое лицо, что Нюра даже пожалела о том, что сказала:

— Ну ты это… того… Да не смотри на меня так! Сама же напросилась.

— Я тебе не верю, — прошептала Настя. — Ты это со зла говоришь.

— Может, и со зла, — согласилась Нюра. — У тебя, вишь, мужик есть, а мой далече, вот я со зла-то и сказала. Бабе только повод дай, она и укусит, а я не баба, что ль? Ой, вот и каша подгорела за разговорами.

Настя тихо поднялась с места и укрылась в комнате. Вот уже две недели, как она, благодаря ходатайству Вазгена, вернулась на свое место в отделе кадров и Клаву, о которой говорила Нюра, видела часто, почти каждый день.

Это была девушка с броской внешностью, с густыми рыжеватыми волосами, с правильными чертами лица, ярким ртом и голубыми глазами, сильная, высокая и раскованная. Возможно, кому-то она казалась красавицей, но Настя ее таковой не считала: несмотря на безупречные внешние данные, красота ее была холодна, правильное лицо лишено духовного огня, живой мысли и доброты, а вследствие этого и всякого обаяния. Клава постоянно изводила Настю всевозможными придирками и шпильками. Настя, по простоте своей, принимала злые выходки сотрудницы за вздорные свойства ее натуры. Она считала, что у Клавы попросту капризный, раздражительный характер, но теперь, после слов Нюры, ее поведение предстало перед Настей совершенно в ином свете. Сомнений нет: Клава ненавидит Настю потому, что ревнует к ней Вазгена. Вот откуда эти злобные взгляды, пренебрежительное отношение, стремление всякий раз унизить без причины. Так значит, между ними что-то есть?! Она вдруг представила их вдвоем в самые интимные минуты, представила, что ее Вазген, боже, ее Вазген! смотрит на другую женщину тем же взглядом, каким смотрел на нее, обнимает, целует так же, как целовал ее, и почувствовала, что смерть, там, на льду, под бомбами, несправедливо обошла ее стороной.

Трясущимися руками она отыскала верхнюю одежду, кое-как натянула на себя, забыв на сей раз платок, простоволосая выскочила из дома в ночную стужу и побежала к озеру, плохо представляя, зачем она это делает, но делать что-то надо было. Надо было куда-то бежать, двигаться, чтобы заглушить невыносимую боль, а о последствиях она не задумывалась.

Несколько раз она падала и злилась, что из-за укатанного снега не может бежать быстрее, словно ей зачем-то надо было спешить. Уже выскочив на лед, она упала в очередной раз, поднялась и рванулась в прежнем направлении, но вдруг очутилась в чьих-то сильных руках, однако ничуть не озаботилась тем, кто ее схватил, и яростно попыталась отбиться, досадуя на эту новую непредвиденную преграду.