Читаем без скачивания Час негодяев - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом, который его интересовал, был избой, но избой ухоженной. Рядом, явно намного позже, чем сам дом, был выстроен гараж на две машины. Никаких признаков опасности не было, он ничего не чувствовал…
Вздохнув, Козак позвонил в дверь…
Сначала ничего не было. Потом он увидел, как колыхнулась занавеска – русские предпочитали старомодные занавески жалюзи. Одновременно с этим ворохнулось в душе – опасность.
– Мистер Охрименко? Посольство США! Меня зовут Гэбриэль Козак, я из посольства.
Залаяла собака.
Больше минуты была тишина, потом он услышал шаги. Шаги гражданского, причем гражданского, который либо болен, либо злоупотребляет спиртным.
– Документы есть? – раздалось из-за двери.
Вздохнув, Козак достал карточку пропуска в здание ФБР.
Лязгнул засов.
Первое, что он понял, – Охрименко пьет, и пьет достаточно давно, он не просто напился по какой-то причине, а систематически употребляет алкоголь. Второе – у него есть оружие. Скорее всего, пистолет, который он прячет, заведя руку за спину.
Впрочем, здесь это не удивительно.
– Кто вы?
– Гэбриэль Козак, посольство США. Вы подавали документы на иммиграционную визу?
– Да…
Ответ был неуверенным, но если злоупотреблять алкоголем, он другим и не будет.
– Миссис Охрименко подтвердила ваше желание воссоединиться. Но мы должны провести интервью.
– Интервью? – с подозрением спросил Охрименко.
Козак вспомнил, что в русском языке слово «интервью» означает только работу журналиста для СМИ. Нужно употреблять другое слово.
– Разговор, мистер Охрименко. Мы должны поговорить.
– Это обязательно?
– Да.
– Хорошо. Заходите…
Козак зашел, не обращая внимания на то, как Охрименко сунул пистолет в карман.
По-видимому, когда-то этот дом знал и лучшие времена… все пространство до ступенек, ведущих в холл (русские употребляли слово «крыльцо», хотя и слово «холл» у них было), было заасфальтированным и при этом чудовищно грязным. Такое ощущение, что мусор здесь не вывозили несколько месяцев, и существенную часть мусора составляли пустые бутылки. Тут же стояли два больших красных баллона, по-видимому, с газом. Козак автоматически отметил их как представляющие потенциальную опасность.
– Проходите… – Мужчина пошаркал к дому.
– Мистер Охрименко… не могли бы мы поговорить… скажем, вот за тем столом… – Козак указал на грубо сколоченный стол, стоящий чуть дальше. Видимо, этот стол был для приготовления и принятия пищи на воздухе, но не было ни крыши над ним, ни барбекю. Еще одна странность русских домов.
В дом он идти не хотел, черт его знает, что там есть и кто там есть, а от нетрезвого человека можно ожидать всего, чего угодно.
Стол стоял так, что он не мог выбрать, как сесть – у него оставалась незащищенной спина, либо от атаки со стороны улицы, либо от атаки со стороны земельного участка и задов дома. Решив, что улица все же опаснее, он сел спиной к ней…
– Мистер Охрименко, для начала я хотел бы подтвердить – миссис Лайза Охрименко действительно является вашей супругой?
– А? Да…
– Посмотрите…
Перед тем как идти сюда, он зашел в социальные сети и нашел семью Охрименко, точнее, ее американскую часть. Сделал несколько скриншотов, распечатал фотографии…
– Это ваши дети, мистер Охрименко?
Человек, вероятно пьяный даже сейчас – он чувствовал запах, – перебирал фотографии, распечатанные на цветном принтере. Руки дрожали, Козак заметил дрожащую слезу на небритой щеке.
Он вдруг понял, что ему еще показалось необычным в Охрименко. Его седина. В его возрасте – от сорока до пятидесяти – она только начинает пробиваться. Охрименко же был седым почти полностью…
– Да…
– Вам повезло с ними, – сказал Козак, – ваш сын в прошлом году поступил в Гарвард, на политологию, это очень престижный факультет. Дочь учится в хорошей школе, судя по тому, что она пишет, хочет быть врачом, как ее мать. Ваша супруга, Лайза Охрименко, работает в Пресвитерианском госпитале, это лучший госпиталь в Нью-Йорке…
Руки Охрименко тряслись.
– Почему вы не эмигрировали вместе с семьей, мистер Охрименко? – спросил Козак. – Почему вы до сих пор в Украине?
…
– Это потому, что ваш отъезд не входил в планы ЦРУ? Так, мистер Охрименко? Частью сделки был отъезд вашей семьи, и они выполнили условия сделки, так? А вы остались тут. И что-то сделали для них. Что вы для них сделали, мистер Охрименко? Почему ваша семья выехала из Украины двадцать третьего января две тысячи четырнадцатого? Что вы должны были сделать для них?
– Пошел вон!
Козак легко отбил атаку и провел свой прием. Положил Охрименко на землю и забрал пистолет – такой же, как у него, «ПМ». Брать его не хотелось – еще неизвестно, что на нем висит, и ему, как агенту ФБР, как никому было известно, чем может закончиться хватание чужого оружия с неизвестной историей. Но делать было нечего – он опустил оружие в свой карман, стараясь не запачкаться и продолжая удерживать Охрименко на земле.
– Вам привет от Дато, помните такого? Он тоже вас помнит. Скажите, мистер Охрименко, это вы были одним из тех снайперов, что расстреляли людей в Киеве двадцатого февраля четырнадцатого года? Вы?
То, что делал сейчас Козак, по меньшей мере было незаконно. Такое признание не принял бы ни один американский суд, а у него самого были бы серьезные неприятности. Но он знал, что делал. Как и все морпехи из разведподразделения, он владел технологией допроса «по-горячему» и знал, что, когда человек только схвачен, он наиболее нестабилен и в этот момент может рассказать много интересного. Схожую тактику учил его использовать Дюбуа, он называл ее наступательной. Он говорил: когда ты берешь ублюдка, в твоей голове все равно примерно есть понимание того, что и как произошло. Если чувствуешь, что оно правильное, рискни. Вывали на него все, а потом протяни ему руку. И вместе начните думать над тем, как избежать последствий. Говори ему про сделку с правосудием и тому подобную хрень. Главное – проскочить момент признания, сделать так, как будто признание уже есть, встать на его сторону и поговорить о том, как ему выпутаться…
– Итак, мистер Охрименко? Это были вы? Вы стреляли в людей?
– Да…
– Не слышу!
– Да.
В кармане у Козака были две тонкие пластиковые полоски с пластиковым же замком – привычка со времен службы в морской пехоте, они носили такие на поясе целыми связками, когда занимались HVT – особо важными целями. Не обращая внимания на рвущуюся с короткой цепи, заходящуюся лаем собаку, он привязал Охрименко к столбу вкопанной в землю скамейки, а вкопана она была надежно, он проверил. Достав свой пистолет, он прошел в дом. Дом был еще хуже, чем двор, запах стоял просто омерзительный, на столе – початая бутылка горилки, еще одна не открытая, какое-то омерзительного вида жаркое на блюде. Больше никого в доме не было. Подумав, Козак взял спиртное, стакан и пошел наружу.
Как так? А вот так. Почему ему, американцу, в чужой стране удалось раскрыть преступление, которое было одной из главных тайн этой страны? А если так подумать, кто-то пытался его раскрыть? Кто-то вел расследование? Или это никому просто не было нужно и преступление замяли?
Вернувшись, Козак поставил спиртное и стакан на стол. Сам сел на скамейку, но на ту, на которой раньше сидел Охрименко. Похлопал его по плечу.
– Охрименко…
…
– Охрименко, мне плевать на то, что вы сделали. Это ваша страна и ваши люди. Если здесь возможно такое, пусть так. Но я должен решить, впускать ли вас в США к семье или нет. Понимаете меня?
…
– Понимаете меня или нет, Охрименко? Ответьте.
– Да…
– Уже лучше. Ваша семья попала в США по ходатайству Госдепа. Но я могу это все прекратить, разом. И они вернутся сюда.
…
– Или другой вариант. Вы становитесь свидетелем противозаконных действий, совершенных должностными лицами США. И защищаемым свидетелем по делу о терроризме. Согласно нашей секретной директиве мы имеем право вывезти вас из страны в США и предоставить вам гражданство по ускоренной программе. И провести вас по программе защиты свидетелей, с правами, аналогичными по делам о мафии. Одно из двух.
Козак включил небольшой диктофон и положил на стол.
– Рассказывайте все с самого начала…
Информация к размышлению
Зарисовки с натуры
Их было трое. Один совсем юный, двое – постарше. Обоим можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят. Сажа от сгоревших покрышек и кровь от полученных ударов размыли четкие возрастные приметы.
Трое. Испуганный. Напряженный. Безучастный.
Еще недавно пылавший уличный бой дотлевал где-то на подступах к сжавшемуся Майдану. Напротив гостиницы «Киев» в колонну по двое стояли на коленях избитые самооборонцы, окруженные свирепыми парнями в балаклавах и брониках. Прапорщик с перевязанной головой деловито ковырялся в куче изъятого у плененных. Пневматическая винтовка, бита, пара армейских разгрузок, медицинские маски, аптечки, мотоциклетные шлемы, бутылки с водой. Сине-желтые ленточки. Горка сине-желтых, измазанных в грязи, притрушенных пеплом, забрызганных кровью, истоптанных берцами лоскутков. На углу Шелковичной и Грушевского грузили в «скорые» раненых и обожженных вэвэшников. Выносили тела из Мариинки. Кто-то страшно кричал в Крепостном переулке. Неподалеку от сгоревшего офиса партии регионов двое в штатском энергично раздавали палки и каски разгоряченным предчувствием скорой охоты титушкам. Подгоняемые окриками еще не остывших от схватки «беркутов», они, разбившись на пятерки, разбредались по Липской и Орлика. Ныряли в подъезды, дворы, закоулки в поисках укрывшихся от погони.
