Читаем без скачивания Песня малиновки - Эмма Дарси

Память выхватила эпизод у бассейна на второй день Рождества. Тогда Тони угрожал брату совсем не из простого желания защитить ее. И Роберт мгновенно отступил. Кто знает, может, потом, наедине, Тони сказал брату еще больше. Да и не в этом дело. Роберт сам не питает к ней каких-либо серьезных чувств, иначе не уступил бы с такой готовностью.

А сегодняшний вечер… он стал поистине роковым. Не хотелось даже вспоминать об этом. Воспоминания оставляли лишь горечь на сердце. Но при этом было несколько очевидных фактов, которые упрямо лезли в глаза. Дженни не может дать Тони того, что он ждет от нее, а Роберт не готов дать Дженни то, чего хочет она. И если оставаться здесь дольше, тогда разлад и несчастье в этой семье еще больше усугубятся. Дженни слишком хорошо относилась к Найтам, чтобы стать причиной раздора в их семье. Чем быстрее она исчезнет из их жизни, тем скорее забудутся неприятности, которые она им невольно причинила. Надо уезжать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дженни стояла около окна в своей комнате и наблюдала за Эдвардом Найтом. Он бродил в саду за бассейном — время от времени нагибался, чтобы выдернуть сорняк, или останавливался, чтобы осмотреть растение. Внешне он казался спокойным, но Дженни не верила, что внутри он так же невозмутим. Она так боялась мыслей, которые бродили в голове Эдварда Найта, что все стояла и не решалась на разговор с ним.

Одиннадцать часов. В доме все тихо. Интересно, чем сейчас заняты остальные? Неужели Роберт и Тони до сих пор сидят по своим комнатам? Ей не хотелось встречаться с ними. Решение принято. Она уезжает. Дженни невесело оглядела комнату. Вещи уложены. Кровать аккуратно заправлена. Осталось только поговорить с Эдвардом Найтом.

Собрав все свое мужество, Дженни вышла из комнаты, спустилась по лестнице и направилась в сад. Ее каблуки громко застучали по булыжной дорожке вдоль бассейна. Стояло чудесное утро; синее безоблачное небо, яркий свет, солнечные блики на воде. Радоваться бы такому утру, но тьма в душе Дженни мрачной тенью легла на эту красоту.

На девушке был брючный костюм в строгом стиле, очень удобный для дороги. Светло-салатная ткань, казалось, излучала свежесть и прохладу. Но Дженни, наоборот, было жарко. От волнения кожа стала влажной, мозг лихорадило от тщетных усилий найти подходящие слова. Она обошла метровую живую изгородь и слишком внезапно лицом к лицу столкнулась с Эдвардом Найтом.

— Я… мне нужно поговорить с вами, — заикаясь, произнесла она.

Он кивнул. С огромным облегчением Дженни отметила, что в глазах его нет того сурового осуждения, которое она увидела прошлой ночью. Она торопливо заговорила, спотыкаясь почти на каждом слове:

— Я не могу… Я хочу… успеть на ночной поезд. Вы ведь понимаете, что я не могу больше оставаться… Мне надо уезжать. Я виновата, очень виновата в том, что случилось ночью. Лучше… мне лучше уехать. Я уже уложила вещи. Осталось заказать такси. — Она сглотнула и часто заморгала, стараясь держать себя в руках и достойно попрощаться. — Спасибо вам за доброту и гостеприимство. Передайте от меня всем привет и скажите им, что мне очень жаль, очень жаль, что…

— Дженни, я не думаю, что от вашего бегства будет польза.

Глубокая печаль, звучавшая в его голосе, вызвала у Дженни целый поток слез. Они падали с ресниц, и девушка кусала губы, чтобы сдержать рыдания, комом застрявшие в горле. Говорить не было возможности. Она покачала головой и отвернулась.

— Не торопитесь, дитя мое. До поезда еще есть время. В любом случае я сам хочу проводить вас. Давайте немного поговорим. Я думаю, нам есть о чем поговорить.

Она вытерла мокрые щеки и несколько раз глубоко вздохнула. Разум приказывал ей уехать, но сердце молило об отмене приговора.

На горестно опущенные плечи девушки легла его рука и сочувственно и успокаивающе сжала их.

— Вот, возьмите, — сунул он ей в руку носовой платок. — Вы не дали мне извиниться перед вами за мои слишком поспешные выводы вчерашней ночью, поэтому для начала я прошу у вас прощения, Дженни. Пойдемте, пройдемся по саду, и может быть, мы найдем выход из положения.

Эдвард Найт неторопливо повел ее по до-рожке.

— Я очень люблю розы. Они особенно хороши в это время года. Анабелле нравятся вот эти кремовые с нежными розовыми ободками. А я остаюсь верен традиционным красным розам. Посмотрите, вот эта словно из темного бархата, красиво, правда?

Дженни кивнула, благодарная ему за то, что он дал ей время прийти в себя. Его сдержанный, неторопливый тон успокаивал ее.

— Вы знаете, Дженни, когда Тони привез вас сюда, вы напомнили мне нераспустившуюся розу! В вас чувствовалось обещание особенной красоты. Все, что вам было нужно, — это тепло любви, от которой распустятся ваши лепестки и которая сделает вашу жизнь полной. Может быть, я старею и становлюсь сентиментальным. Когда я наблюдал за тем, как вы поете песню, посвященную вашему отцу, я подумал, как было бы хорошо принять вас в свою семью как дочь.

Они остановились около изящного цветка, на котором блестели капельки росы. Эдвард Найт вздохнул. Дженни почувствовала, что теперь ее очередь что-то сказать.

— Вы очень добры, и я благодарна…

— Да нет, это не от доброты, — мягко возразил он. — Просто стариковские фантазии. Посмотрите на эту розу, Дженни. Семь лет ушло на то, чтобы придать ей такую симметричную форму. Иногда терпение вознаграждается, и человек получает то, что хочет. Терпение и упорство. Вопрос лишь в том, чего вы хотите добиться, Дженни. Вы это знаете?

Она стояла в нерешительности и боролась с желанием довериться ему, поскольку знала, что ее слова ничего не изменят.

— Мистер Найт, я тоже помню день моего приезда к вам. Тогда Роберт и Тони встретили друг друга с большой любовью. Я скорее стала шипом в вашей семье, отнюдь не розой. Мне… хочется, чтобы между ними все сделалось как прежде. Если я сейчас уеду…

Эдвард Найт покачал головой.

— Вчера они готовы были убить друг друга. Сегодня утром я пытался поговорить с обоими. Из них толком ничего не вытянешь, но в одном они единодушны: в их ссоре вашей вины нет. Значит, ваш отъезд все равно ничего не решит. Наоборот, может только обострить отношения.

Дженни посмотрела на него затравленным взглядом.

— Что же мне делать? Все так безнадежно запуталось.

— Вы так думаете? — мягко спросил он. — Дженни, вы любите кого-нибудь из них?

Вопрос был поставлен прямо и требовал такого же прямого ответа.

— Да, — выдохнула она. — Я не знала, что так может быть. Не знала, что любовь — это наваждение, которое сметает все на своем пути. Я думала, любовь — это счастье. К сожалению, я заблуждалась. Глубоко заблуждалась. Любовь — ужасное… ужасное чувство, оно мучает, терзает, калечит.