Читаем без скачивания Проститутка Дева - Andrew Лебедев

Ася была из Подольска.

У нее были не очень ровные зубки.

Но ноги!

Но приятно тревожащий сердце развал ножек под мини-юбкой, пряменькая спинка и грудь – в комплексе все это сводило с ума.

Потом оказалось, что Ася не такая уж и дура.

Первокурсница из Подольска – Асечка забеременела.

А дипломнику Толику Борщанскому предстояло распределение юристом аж в Останкино на самое Центральное телевидение.

Родители, опытные юристы, помогли своему бедолаге-сыну.

Они сняли для него с молодой женой квартирку в Лосях, чтобы у молодой девочки из Подольска не появилось желания прописаться в их четырехкомнатной на Соколе.

А потом родители потихонечку молодых и развели.

Да еще и отсудили у Аси мальчика.

Ивана Борщанского.

И так отсудили, что Ванечка Борщанский мамы своей никогда больше не видал.

И папу своего видал редко.

Был все больше с дедушкой и бабушкой.

Летом на даче в Кратово, зимой в английской и музыкальной школах на Соколе, с бабушкой за ручку.

А папа, Анатолий Борщанский, карьеру делал.

И дорос, вот, до генерального директора канала "Норма".

Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной шапочки Серый, по моей просьбе, замутил очередной скандал с Бармалеем в нашей спальне, я даже не поняла, к чему он в этот-то раз привязался. Да и не важно. Важно то, что Карабас в мальчиковой спальне один. Я приоделась, постаралась! Прозрачные белые бриджи, а под ними самые сногсшибательные стринги. Ти-шортка не очень яркого, чтобы не раздражала, красного цвета. В общем, в меру вызывающе и очень симпатично.

Бабас лежал на кровати и слушал свою классику. Не понимаю, как можно, ничего не делая, просто слушать музыку? Я всегда включаю сидюшник и чем-нибудь занимаюсь.

Музыка вообще, по моему, только для фона или для дэнсов.

– Что у тебя играет? – спрашиваю и присаживаюсь на краешек Бабасовской кровати.

– Это ж Вивальди, Шапо, "Времена года"!

Он произнес это таким тоном, будто я должна знать этого Вивальди с пеленок.

– Нравится? – спросила я.

– А тебе нет?

– Да не знаю, мне, если честно, готическая музыка нравится. Или популярная.

– Популярная? – усмехнулся Карабас.

– Да, популярная! – немножко рассердилась я. – Я не люблю когда нормальную популярную музыку попсой называют! Презрительно так.

– А я и не называл попсой, – ухмыльнулся Барабас. – Меня твои приоритеты удивили.

Готичные девушки, они же популярную музыку не слушают. Всех Этих Шакир, Агильер, Бритни…

– А вот я слушаю! – неплохо, разговор развивался.

Мы поговорили немного о готике. Карабас, как оказалось, неплохо разбирается в этом направлении. А потом я подсела к нему еще поближе и перешла к делу:

– Слушай, Карабас, а ты и правда хочешь выиграть?

– Да, конечно, – он немножко насторожился. – А что?

– Да так, ничего. Я вот думаю, миллион точно никому из девчонок не достанется.

– Ну, а как ты это себе представляешь? Если останется одна девственница, если все так сложится, то миллион организаторы вынуждены будут ей отдать. Свидетели – вся страна.

Я даже возмутилась:

– Ты чё, правда, Бабас, такой наивный? Ладно мне-то уж уши не три.

Он удивленно на меня смотрел, глазами хлопал. Может, и правда не въезжает.

Полный наив что ли?

– Карабас-Барабас, блин, – объяснила я, – ведь режиссер тут все решает, как скажет так и будет. А иначе просто вылетишь, да и все. А вылетишь – какой миллион?

– Ну, я не знаю…

– Конечно, тебе и знать ни к чему, – вздохнула я и продолжила тему. – Я вот к чему все это говорю…

– Можешь не продолжать, – улыбнулся карабас. – Я, кажется, понял. Ты хочешь мне предложить сделку как Бабас Нежке?

– Если честно, – я потупила глаза, даже, вроде, немного получилось покраснеть для убедительности. – Не совсем так.

– Разве?

– Ну они ж деньги хотят поделить, а я… а мне… – я еще больше попыталась покраснеть и напустить на себя невинный вид. – Все тут около вопроса девственности крутится. И я решила.

Я выдержала паузу.

– Что? – кажется, я Барабаса зацепила, он очень заинтересованно на меня посмотрел, даже глаза у него заблестели. Я прекрасно знаю этот мужицкий блеск, после которого все начинается. Секс в смысле.

– Ну, как что… Бармалей, а уж тем более этот брутальный Серый Волчара, неприятны мне. А ты…

Я бросила взгляд на ближайшую камеру – убедиться, что она здесь, никуда не делась и картинка для зрителей будет отличная. Я ожидала уже, что Карабас ко мне прикоснется, сначала так аккуратно, а потом…

Никакого прикосновения не было. В спальню забежал Серый Волк и уцепился в бумбокс:

– Дайте-ка нам сидюшник! Бармалей, придурок, в гостиной тот на пол уронил, а мы хотим музыку послушать.

Вот гад! Вот облом!

– Вали отсюда! Серый! Иди сам пой вместо магнитофона! – закричала я.

А Карабас засмеялся:

– Точно-точно! Неплохая идея, почему бы, Волк, тебе, и правда, не спеть для развлечения телезрителей? А магнитофон пусть здесь стоит, мы Вивальди слушаем!

– Сам ты щас у меня запоешь!

Я поняла, что все равно тема сбита и сказала:

– Да ладно, ребята, чё ссориться, пойдем, Серый, действительно, споешь нам какую-нибудь песенку блатную.

– Не блатную, а шансон.

– Ну, да-да, шансон, – и я затянула. – "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла!" В принципе, Карабаса я нормально обработала, должен клюнуть. Теперь главное ждать, как пантера ждет свою жертву. Правда, сегодня мне это ожидание ничего не дало. Карабас с этой Алкой снова весь вечер по-французски разговаривали. Я даже пожалела, что французский не знаю. Но, пофиг, не сегодня-завтра он точно ко мне подкатит. Главное, сразу и дело до конца довести, пока главреж не вмешался и не дал каких-нибудь "ценных указаний". Он точно может все сбить.

2.

В студии скандал.

Пришлось даже ребятам из монтажки и аппаратной вмешиваться – входить в студию и разнимать.

Визгу было девчачьего!

Серый Волк подошел к Русалочке, когда та в кухне с Карабасом, то есть с сыном гендиректора сидела, и этот самый Серый Волк, этак куражась, спрашивает ее, мол, Вера-Вера, хочешь хера – сорок пятого размера?

А сынок гендиректора вдруг встал, да как вмажет Серому Волку в челюсть!

Даром что Серый Волк на полголовы выше да и весом мышечной массы покрепче будет процентов на двадцать.

Ну началось!

Уже и не по сценарию совсем.

А насчет сценария – это вообще отдельная песня!

Потому как когда потом дерущихся разняли, когда остановили кровь из разбитого носа Ивана и перешибленной губы Серого Волка, когда вся толпа набежавших немного успокоилась и утихла, Серый Волк, дубина стоеросовая, возьми, да и заяви: "А что?

А что, я виноват, что ли? Мне вообще этот текст Владислав посоветовал…" И тут действие имело свое продолжение.

Иван встает, перестав прикладывать лед к своему разбухшему носу, да как заедет кулаком в глаз… Главному редактору! Владиславу…

Снова визг.

Снова крики: милицию, милицию!

И только вызванный на место происшествия генеральный директор Анатолий Борщанский смог взять-таки ситуацию под контроль, велел всем заниматься своими делами, актеров в студию, операторов и режиссеров в аппаратную…

А врио главрежа, с бланшем под глазом, к нему в кабинет!

И никакой милиции!

Зэ шоу маст гоу он! …

Вера сидела подле Ивана и прикладывала ему лед на переносицу.

А Иван лежал на диване в гостиной.

И кроме них, Верочки и Ивана, никого в гостиной больше не было, врио всех разогнал.

А Иван ругался и грозил, что сперва переколотит все телекамеры, а потом, выйдя отсюда, подаст в суд на телеканал "Норма Ти-Ви" за намеренное оскорбление и унижение личности. …

– А у тебя есть парень? – спросил Иван.

– Нет, нету парня, – ответила Вера ласково улыбнувшись. И вдруг спохватилась. – Я не хочу о личном тут, перед камерами, не хочу…

– Вот-вот, – задумчиво сказал Иван. – Мы пришли сюда сознательно, под камеры, чтобы три месяца не иметь тайн перед людьми, намеренно отказывая себе в главном человеческом праве -скрывать от глаз окружающих людей свое сокровенное. Пришли ради денег, ради приза, ради телевизионной популярности, ради карьеры. А ведь это право – иметь потайное, иметь сокровенное, это очень важное право. И вообще ведь есть такое понятие как стыд. Что же с нами здесь сделали? Нас лишили стыда?

А может быть человек полноценным, если у него нет стыда?

Знаешь, я смотрел кадры военных кинохроник, когда показывали редкие документальные кадры расстрела крестьян-повстанцев в двадцать пятом. Людей, которых уже лишили одежды, чтобы загнать в ров, где их должны были расстрелять, эти люди, они были простыми крестьянами, они знали, что через пять минут все будет кончено, но они шли в ров и закрывали свои срамные места руками. Простые крестьяне. У них был стыд. Им не было все равно. А мы? А мы должны по десять раз на дню переодеваться перед этими камерами. Реклама одежды "Бель-Эттон" и магазинов "ДО-ДО"… Кого из нас делают? Кого делают из зрителей? Людей без стыда. А значит и без души.