Читаем без скачивания Капкан для оборотня - Валерий Иванов-Смоленский

Безусловным свидетельством его воровской масти являлись разбросанные по всему телу татуировки.

На груди, обрамленное волнообразной линией, будто из дымки выступало приземистое здание русской церкви, украшенное семью куполами с шестиконечными крестами. Это означало, что он является лагерным авторитетом, и в одной из «ходок» провел семь лет.

На правом предплечье светло-синими контурами, до самого плеча, располагалась наколка с исполнением оскаленной головы волка. Свисающая с его шеи многозвенная тонкая цепь придерживала крылья какой-то хищной птицы. По центру крыльев темнело изображение пиковой карточной масти на белом фоне с темно-синей каймой. Над ним находилась корона. А еще выше — четырехконечный крест, похожий на награду вермахта — железный рыцарский крест. Внизу змеилась надпись «УсольЛаг». Картинка подтверждала достоинство авторитета, как коронованного, с соблюдением воровских обычаев, вора в законе.

Левое предплечье украшала татуировка, изображающая оскаленную голову тигра, от которой спускались обвитые колючей проволокой цепи, держащие, в свою очередь, два орлиных крыла. В центре крыльев находился череп со скрещенными костями на фоне черного круга с белой каймой. За черепом помещался обоюдоострый меч, а за ним вставало солнце с расходящимися лучами. Она означало беспощадность ко всем врагам и еще то, что ее обладателя исправит только расстрел.

На правом колене синело изображение змеи с раздувшимся капюшоном с короной на голове и яблоком в зубах, на котором виднелись цифры 1967–1972. В кольце змеиного тела располагались человеческий череп и разбросанные кости. Змея олицетворяла символ мудрости воровских законов, а яблоко — символ искушения, поддавшийся которому будет умерщвлен.

Левую коленку его украшала догорающая свеча в подсвечнике, стоящем на облаке. По уголовным понятием она являлась оберегом, то есть амулетом.

По всему телу были разбросаны остальные мелочи, начиная от перстней на пальцах рук, и заканчивая надписями на пальцах ног.

Весь «орденской фрак», по выражению старых уголовников, свидетельствовал о том, что его носитель является очень заслуженным вором.

Косарь, действительно, практически почти всю сознательную жизнь провел в следственных изоляторах, зонах и тюрьмах. Усольлагская надпись вместе с короной говорили о том, что коронован он был в жесточайших, по содержанию, условиях, одного из лагерей Усольского управления лесных ИТУ, расположенного на Северном Урале. И носившем в уголовной среде название «Всесоюзный Бур», или «Всесоюзная отрицаловка», где отбывали срок самые отпетые воры, отрицавшие все и вся, кроме воровского закона. Уже само пребывание в нем вызывало уважение у других преступников. А уж коронование там проходили считанные единицы.

Поэтому, несмотря на более мощную организованную преступную группировку Боцмана, «угловым», или неформальным лидером заседавшей тройки (совсем, как в сталинские времена) был именно Косарь. Он же «держал» городской общак.

Ночь на зоне. Небо постоянно прорезалось лучами прожекторов с вышек, которые выхватывали в метельной круговерти крыши заснеженных бараков, участки колючей проволоки, соседние вышки.

В небольшой землянке на полу горел хилый костерок. Неровный свет и отблески пламени освещали три фигуры, сидящие на корточках вокруг костерка. Кто-то четвертый сидел сбоку, чуть поодаль. Все были одеты в черные лагерные стеганки, черные шапки и валенки. Уши у шапок были полуопущены, скрывая небритые подбородки.

— Говори, Серго, — сипло произнес один из мужчин, с очень морщинистым лицом и угрюмым взглядом исподлобья.

— Косаря знаю лично, — начал горбоносый мужчина с легким кавказским акцентом, — закон блюдет, живет по понятиям. С мусорами и мурлыками повязан не был. Дурью не баловался. Рога мочил. Хозяину не кланялся. Сидит в отрицаловке.

— Кем представлен? — просипел первый.

— С воли — Тимохой, — ответил Серго, — здесь Паленым, — он кивнул в сторону третьего сидящего.

Тот, затягиваясь козьей ножкой, скрученной из газетной бумаги, утвердительно кивнул. На лбу у него — широкий рубленый шрам. Бровей у Паленого не было, остались лишь почерневшие надбровные дуги.

— Говори, Косарь, — предложил первый.

— Ты, Гвидон, знаешь меня двадцатник, — медленно и степенно произнес Косарь, — правила соблюдаю и обязуюсь. Предъяв не имел. Тянул в Бутырке, в Печорлаге, в Краслаге, во Владимирке, в Буре по второй отсидке. По делам — в Краслаге кумовка задавил. Семерку хожу в рябых. Закон не порушу и другим не дам. Все.

— Говори, Паленый, — просипел первый.

— Поддерживаю, — ответил тот без раздумья.

— Серго?

— Поддерживаю, — произнес Серго.

— Поддерживаю, — просипел и Гвидон, зайдясь после этих слов надсадным кашлем.

Откашлявшись, он делал приглашающий жест Косарю сесть рядом с собой.

Тот подошел и сел.

— Кликуха? — обратился Гвидон к Косарю.

— Та же.

— Все. В законе.

Все четверо соединили, тыльной стороной и пальцами вниз, кисти рук над костерком.

— Падлой буду, — все четверо заговорили вразнобой, — если нарушу…

Развели кисти рук.

— Паленый, — просипел Гвидон, — за тобой прогон темы по зонам и казенкам. Ты, Серго, подготовь ксиву на волю.

Те кивнули.

— Все, разошлись. Косарь, костерок за тобой.

Все завязали внизу, под подбородком, уши ушанок и подняли воротники стеганок, а Паленый бережно потушил двумя пальцами козью ножку, примял ее края и положил в кисет. Трое, низко согнувшись, вышли из землянки.

Косарь, не спеша, притоптал костерок ногой в валенке…

Боцман, он же Евсей Лапин, сидящий возле Косаря, имел облик сутулого верзилы, лет тоже около шестидесяти, но еще с хорошо сохранившимися, данными от природы, мощными мышцами. Лицо его с несколькими шрамами, надорванным левым ухом и дважды сломанным кривым носом носило отпечаток буйной драчливой жизни. А глаза и губы отражали характерное лагерное выражение — «Не верь, не бойся, не проси!».

Его «фрак», с семью его судимостями, выглядел также весьма внушительно. Ему не хватало лишь коронования в Усольском УЛИТУ. Он был коронован на вора в законе в каком-то ином месте.

Его правое предплечье украшала оскаленная голова льва, держащая на цепи с мелкими квадратными звеньями черные крылья и хвост хищной птицы. Вместо груди птица несла белый круг с синей каймой и изображением черной крестовой карточной масти посередине. Над кругом располагалась когтистая лапа, а выше — корона.

Кличка Боцман появилась у него уже очень давно.

…Много лет тому назад по мрачному, выкрашенному грязно-серой краской, коридору шел долговязый крепкий подросток, одетый в потрепанные штаны и видавшую виды морскую тельняшку, с руками за спиной. По обоим бокам коридора располагались двери, ведущие в камеры. За подростком шагал конвоир в форме внутренних войск МВД. Возле одной из дверей камер конвоир остановился.

— Стой! Лицом к стене.

Подросток повиновался.

Конвоир лязгнул связкой ключей, заглянул в дверной глазок. Потом он провернул ключ в замке.

— Будут бить, обязательно, — негромко произнес он и, повернувшись к подростку, насмешливо, — смотри, не плачь, таких тут не любят. Ну, двигай.

Он открыл дверь и толкнул подростка в камеру. Дверь с лязгом захлопнулась.

Это была обычная камера СИЗО, в которой содержались несовершеннолетние преступники. Их в камере около десятка. Все обернулись к вошедшему, посмотрели на него настороженно и с ухмылкой.

На нарах у окна сидел «угловой» — камерный «авторитет», такой же несовершеннолетний подросток. Лицо его выражало презрение.

— А это что еще за боцман? — он ткнул пальцем в сторону новичка, — а ну, ковыряй сюда, побазарим.

— Лапин я, — вошедший, не говоря больше лишних слов, бросил свой узелок с пожитками на пол, подошел к насмешнику и неожиданно ударил ему в нос своим, уже внушительным, кулаком. Нос, губы и подбородок «углового» окрасились кровью.

— Ах ты, сука! — тот вскочил и бросился на Лапина, — пацаны, в работу его!

Все присутствующие набросились на новичка.

Лапин дрался со всей камерой, был, конечно, бит, но заслужил уважение и первый воровской авторитет. А кличка Боцман за ним так и осталась. Он к ней привык, и менять не собирался.

Юрий Тишин, или Тиша, высокий, спортивного телосложения, с короткой стрижкой, являл собой образец преступного авторитета новой формации. В прошлом году ему исполнилось сорок лет. Его лицо, не лишенное внешней привлекательности, портили узко посаженные глаза, постоянно бегающие по сторонам. Но плотно сжатые губы и волевой квадратный подбородок создавали впечатление решимости всегда и во всех случаях давать отпор.