Читаем без скачивания Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ходил тогда актуальный анекдот (рассказывается с кавказским акцентом): «Умирает грузин от холеры и говорит: «Доктор, когда я умру, запишите, что я умер от сифилиса. Хочу умереть настоящим мужчиной, а не засранцем».
Узнав об отмене экзаменов, мы согласились, что ради этого стоило поголовно глотать маленькие жёлтые таблетки тетрациклина, выстаивать очереди в ЖЭКах за марлевую ширмочку и, сняв покорно штаны для ректального забора, допустить медработников до святая святых за «материалом на вибрион». Отказаться до конца пляжного сезона от моря, прервать спортивные сборы и отдых на базах Каролино-Бугаза, кушать ошпаренные кипятком фрукты, пить отстоянную и два раза прокипяченную воду, мыть хлорным раствором руки и весь сентябрь проболтаться в ожидании начала учебного года.
Расслабленное, без экзаменов, окончание девятого класса обратило школьные проблемы в побочные, и на первый план вышли личные и сугубо личные.
Второй после Первого мая праздничный день был расписан буквально по часам. В десять ноль-ноль начиналась городская эстафета, наша школа бежала в первом забеге, и я специально записался на второй этап, чтобы поскорее освободиться. В одиннадцать ноль-ноль уже начиналась репетиция в музыкальном училище, а в шестнадцать ноль-ноль у нас намечено празднование Первомая дома у одноклассницы Оли Гольбер.
— Опаздывать нельзя, — глубоким низким голосом предупредила Оля — крупная, очень взрослая девочка, по-матерински опекающая нас, мальчиков-одноклассников, на протяжении всего девятого класса. — Мама просила прийти вовремя, она перед уходом хочет всех вас поздравить.
Олину маму мы уважали, она работала корректором в издательстве, всегда нас приветливо встречала, угощала чем-то вкусненьким, рассказывала много интересного и поучительного. У меня было к ней особое отношение. А как иначе, если, однажды увидев меня, она восхищенно всплеснула руками и убежденно сказала, что я вылитый Сергей Есенин в молодости. Такое сходство мне жутко льстило, но она, к сожалению, заблуждалась. В соответствии с текущей модой на мужской «полупробор», который за два рубля делал Алик с Садовой в парикмахерской на ступеньках, все светловолосые клиенты популярного мастера с его лёгкой руки были более или менее схожи с великим поэтом.
Забег начался вовремя. Это была моя первая городская эстафета, но причин для волнений не было. Дел-то всего ничего, получил палочку, пробежал, отдал следующему — и целый день свободен.
Бегуны второго этапа уже собрались возле памятника Потёмкинцам и, поглядывая в ожидании старта вниз, к Дюку, переминались с ноги на ногу и нетерпеливо потряхивали ступнями. Компания соперников собралась приличная. Ребята спортивные, длинноногие. Много знакомых по футболу, по юношеской команде «Черноморец», в основном нападающие и полузащитники. Кецик (сменив фамилию Кацнельсон на Волошин, Олег так и остался Кециком) и Юрка Яковлев по прозвищу Прокурор из команды пятьдесят четвертого года, из нашей, пятьдесят пятого, Алик Голоколосов и Френик (Валера Кирпичный). Выстрел донесся до нас с естественной задержкой, заголосили зрители, стоящие полукольцом у старта вдоль циркульных зданий. Им вторили остальные, на тротуаре, вдоль маршрута первого этапа от памятника Дюку де Ришелье до памятника мятежным морякам с броненосца «Князь Потёмкин-Таврический».
На нас стремительно набегала разношерстная масса в трусах и майках с номерами школ на груди. Сразу определились лидеры, впереди, как всегда, пятьдесят седьмая школа. Бегуны, поравнявшись с нашей группой, по всем правилам, на бегу, передавали эстафетные палочки, и мои соседи один за другим подрывались с места и убегали вверх по Карла Маркса в сторону Дерибасовской. Пристально вглядываясь в подбегающих спортсменов, я старался разглядеть и, главное, не пропустить спринтера из нашей школы. Наконец-то я его увидел — еле-еле передвигая ноги, прихрамывая, морщась при каждом шаге от боли, он, хваленый кандидат в мастера спорта по настольному теннису, последним старательно приближался к промежуточному финишу, всё более и более отставая от группы бегунов.
Я закричал, перекрикивая болельщиков, которые, как принято, поддерживают самых слабых:
— Быстрее, быстрее.
Но он не ускорился ни на йоту, и всё норовил перейти на шаг. Тогда я побежал ему навстречу, вырвал из судорожно сжимавшей руки палочку и помчался догонять стремительно убегающую когорту.
Если перед эстафетой мы обсуждали тактику, нарастание интенсивности бега, распределение дыхания по всей дистанции, то, когда я увидел перед собой мелькающие пятки соперников, все наставления в одно мгновение улетучились. Со всей своей природной дури в одиннадцать и восемь десятых секунды на стометровке при мировом рекорде в девять и девять, я бросился вдогонку за соперниками.
Первых трёх обошел играючи и уже прицелился обойти четвёртого, когда почувствовал что-то неладное. Резкий спринтерский рывок в горку на носках сыграл плохую службу — поравнявшись с Театральным переулком, наливаясь тяжестью, начали запаздывать ноги, дыхание сбилось.
«Ничего, — подумал я, — главное сейчас собраться, добежать до Ласточкина и передать палочку».
Пригнув голову и наклонившись вперёд, чтобы легче дышалось, стараясь поддерживать бег в заданном темпе, не обращая внимания на тех, кого обхожу, и тех, кто пытается обойти меня, я упорно продолжал бежать вверх по улице Карла Маркса, боковым зрением посматривая по сторонам. Вот справа молочный магазин, слева вход в Пале Рояль, затем хлебный, второй вход в Пале Рояль, справа летняя веранда ресторана «Украина», вот уже угол дома. Всё! Финиш! Из последних сил ускоряюсь, поднимаю голову и к своему ужасу понимаю, что ошибся, передача палочки не здесь, а на Дерибасовской — это ещё метров сто, если не больше.
«Ложный финиш — смерть бегуна», — как нельзя некстати вспомнилось наставление тренера по бегу.
И тут дыхание кончилось, не могу сделать ни вдох, ни выдох. Удаётся короткими жадными глотками буквально протолкнуть воздух в разрывающиеся лёгкие, во рту резко пересохло, ноги ватные, померкли яркие краски дня и только огненные вспышки периодически разрывали мутную пелену, застлавшую глаза, и высвечивали сквозь её прозрачные проплешины тёмную зыбкую студенистую массу старта третьего этапа.
И бежал ли я? Я ощущал себя пловцом, преодолевающим огромной силы океанские волны сжатого или жидкого воздуха, неумолимо бьющего в грудь и забивающего или заливающего упругой чёрной пустотой рот, глаза и уши.
Я плохо соображал, только чувствовал, что финиш где-то близко. Нужно добежать, доползти, доплыть и на инстинктивном уровне, от бессилия, дополнил бег суматошными гребками в стиле «кроль». Так и «доплыл» с открытым, как у рыбы, ртом, с вытаращенными глазами, наклонившимся вперёд корпусом, еле передвигая пудовыми подкашивающимися ногами, оглохший на оба уха, конвульсивно размахивая руками с зажатой палочкой. Добежал к финишу по
