Читаем без скачивания Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Михал Иваныч, хватит стоять над душами мастеровых, спускайтесь, я Вам гостя дорогого привёл.

Профессор легко спустился по ступенькам. Это был тридцатипятилетний сухопарый мужчина с длинными тёмно-русыми вьющимися волосами, стянутыми на затылке лентой. Одет он был в чёрную льняную рубаху и такие же штаны, заправленные в коричневые сапоги. На руках у него были надеты кожаные перчатки. В помещении было тепло.

Профессор, заметив мой взгляд, сказал:

— Занозы везде, пся крев. Хожу ругаюсь.

— Ваше Высочество, — обратился я к Царевичу, — позвольте представить — Русин Михаил Иванович… профессор нашего будущего университета.

— Здравствуйте, Михаил Иванович, — с восторгом и патетикой, обратился к нему Иван. — Мне только что Князь рассказал о вашем чудесном исцелении и согласии возглавить Русский Университет.

— Московский, — добавил я. — у нас ещё их будет много.

— Да-да… Московский… Как ваше здоровье? Всем ли обеспечены?

— Здравствуйте, Иван Васильевич. Спасибо за заботу. У Михаила Фёдоровича жить и трудиться — грех жаловаться. Не по младости разумен и внимателен к науке. Сам — великого ума учёный. Говорит, нигде, кроме монастыря не учился. Русский самородок.

— Соглашусь с вами, Михаил Фёдорович… Он мне такое про звёзды сказывал, вам бы послушать, ведь вы астроном и астролог?

— Слушал. Беседовали мы с ним в баньке не раз на научные темы. С него хороший лектор и профессор получится. Хоть сейчас на кафедру.

— Вы совсем, что ли? — Возмутился я. — При мне меня обсуждать и нахваливать… Это нормально?

— Извините, Князь, вырвалось, — смутившись сказал Русин. — Вы знаете, как я к вам отношусь…

— Знать-то знаю, но давайте без излишних чувств. Что тут у вас? Кроме заноз проблем нет? — Хмуро спросил я.

Русин согласно качнул головой. А потом отрицательно ею покачал.

— Это как понимать?

— Проблем нет, согласен чтобы без чувств.

— Вечером — звёзды?

— Звёзды.

— Хорошо. Все придём. Ночь будет безлунной. Венеру точно и отсюда увидим, хоть она и на юго-западе будет. Рассчитали уже места других планет?

— Да, Михал Фёдорович. К сожалению Марс, Юпитер, Сатурн — только утром на рассвете.

— Ну, посмотрим-посмотрим… — сказал я, потирая руки. — Давно хотел на звёзды взглянуть.

— Так вы сами ни разу? А так рассказывали, будто…

— О чём вы говорите, — возмущённо встрял Царевич. — Какие звёзды, Венера? О чём речь?

Я подумал, что царевич может обидеться, если ему не сказать.

— Мы собрали прибор для разглядывания планет и звёзд. Как мелкоскоп, только наоборот. Вечером увидишь. Очень интересно будет.

— Это те точки, про которые ты мне уже рассказывал? В небе?

— Да, Василич.

— Только интересно, как отец в телескоп смотреть будет? — Задумчиво произнёс Иван.

— Да, уж… Вопрос. Ты расскажи ему, про всё, что сегодня узнал увидел, и гонца пришли. Что порешили обскажи. Добро? И про Воробьёвы горы не забудь.

— Добро. Уже забыл.

На том с царевичем и расстались.

Иван Васильевич и Василий Васильевич пришли засветло. Иван ещё в обед отписался, что придут вместе с батюшкой обязательно, и чтобы я накрывал «поляну».

Я усмехнулся. Мои присказки и прибаутки приживались в этом мире. Свои доклады и справки я писал на моём русском, и моими словами. При разговоре я еще как-то мог себе позволить коверкать слова, подстраивая их под старорусский, но в письме, издеваться над родным языком рука не поднималась. И постепенно окружающие стали привыкать, и сами использовать более понятные мне слова.

Я, вообще, всё больше и больше склонялся к тому, что ошибки и описки писарей сильно влияли на формирование разговорной речи. Отсутствующие гласные? При певучести русского языка? Я предположил, что язык многократно учили по писанным грамоткам. Как в Риме забытую латынь в период Возрождения.

Вот я и давал им настоящий русский язык. В сакральность старорусских буквиц и символов я не верил. Да и Феофан, ничего об этом не знал. Про сакральность звуков и вибраций он рассказывал много, но к бытовой или деловой переписке дела они не имели. Магия и быт — разные вещи. И Феофан это чётко разделял.

Хочешь себя полностью посвятить Богу? Иди в скит и зарастай мхом. А если хочешь посвятить себя людям — это другое. Это посередине. И, как не странно, Феофан разговаривал так же, как и я. На людях, как все, а дома по-русски. Мы друг друга понимали.

Смотрины телескопа прошли с естественными охами, ахами, другими междометиями и крепкими словцами. Отужинав не без крепких напитков, мы прошли из моего кабинета прямо на смотровую площадку учебной аудитории. Они были на одном уровне.

Русин, действительно точно рассчитал местоположение нескольких планет, находившихся в это время года в этом полушарии. Гвоздем программы стала Венера. Видны были её огненные облака.

— Вы были правы, Князь. Она огненная, — сказал, недоумевая и разводя руками, Русин, — но почему на глаз она жёлто-белая?

Иван, глядя в телескоп стенал, ахал и, как называл его прыжки Царь, «козлил», с трудом оставаясь на месте.

Поразил Царь. Василий с опаской подошёл к аппарату, просто приложил к окуляру темечко и замер. Стоял он долго и молча, почти не дыша, потом глубоко вздохнул и сказал:

— Огонь… всё в огне. Дикое зрелище. И она — круглая…Большая. Она похожа на тот огонь, который показывал ты, Феофан.

Феофана, кстати, вид Венеры и звезд не удивил. Он всё знал и так. Без приборов.

— Вы приходите на рассвете… — Возбуждённо говорил Русин, — увидим одновременно три планеты. Это должно быть… феерично.

Создание университета государь одобрил, и утвердил вышедшим назавтра указом, но сказал, что казна его сейчас не вытянет, потому отписал эти земли мне в аренду на пятьдесят лет. Порешали, что на том берегу Москвы реки, на горе, я поставлю укреплённый замок, обнесённый рвом. Татары или турки могли прийти в любой момент.

Работным людям разрешили возле будущего университета срубить себе дома-времянки, а кто хотел, ставил сразу капитальные кирпичные. Но строго по моему проекту. Кирпича сейчас было много. Царь отписал мне в аренду бывшие монастырские земли, где я поставил ещё два туннельных кирпичных завода.

Мастеровые, которые строили мою московскую усадьбу, согласились войти в штат, моей многопрофильной строительной компании. Я им прочитал основы ПГС, конечно, те, что сам помнил из курса института. Научил их читать чертежи. Сейчас, пока плотники строили учебную аудиторию, каменщики укладывали в фундамент будущей угловой Кремлёвской башни белый камень. Я думал башню сделать водозаборной.

Уже сейчас у меня работала паровая машина, вращающая зубчатый водяной насос, который закачивал воду из Москвы реки в мой бассейн, служащий накопителем для канализационных нужд. Другой насос качал воду из колодца, вокруг которого сейчас возводили башню, в две большие керамические ёмкости.

«Толкнув университетский локомотив», и убедившись, что он покатился сам, я засобирался в Литву. Там меня ожидала совсем иная жизнь и иного типа заботы-хлопоты. Это была шахматная доска Папы Римского, который, проигранную партию с Тевтонским Орденом, простить мне не должен.

Глава десятая

Тракт на Смоленск был широк и накатан, как каток. Февраль стоял не снежный, морозный. Впереди себя я отправил две сотни стрельцов, сопровождавших послов князя Олельковича. Чтоб послы не учудили какой «козы», да и не згинули случайно.

А сам Князь Александр ехал со мной в спецкарете. С металлической печкой посередине и встроенном в неё самоваром, с двумя спальными местами. Таких же карет, в нашем поезде было ещё пять. Для сменного обогрева сопровождавшей нас конной роты стрельцов.

Стрельцы наловчились меняться, пересаживаясь в кареты, не останавливая хода ни карет, ни лошадей. Забавлялись, тренируясь в джигитовке…

Ехали ходко. Ночевали перед Вязьмой, в степи, раскинув палаточный город. Кареты были особые. При необходимости, все стороны кареты раскладывались в виде креста, и становились лежанками.