Читаем без скачивания Один в Берлине - Фаллада Ганс

Правда, в очередной статье министр, вероятно под нажимом дам из собственного окружения, поспешил добавить, что лакированные ногти и ухоженный вид конечно же нельзя считать принадлежностью исключительно паразитических антиобщественных элементов. И настоятельно предостерег от огульных нападок! Партия справедлива и тщательно рассмотрит каждый случай, о котором ее информируют. Тем самым министр — пожалуй, не без умысла — спровоцировал лавину доносов.

Но, как не раз случалось и до и после, первой своей статьей министр разбудил в народе самые низменные инстинкты, и вот здесь-то Анна Квангель сразу увидела свой шанс. Конечно, в ее районе жили в основном люди скромные, но одну дамочку, в точности подходящую под данное министром описание, она все-таки знала. И заранее улыбалась при мысли, какой эффект произведет ее визит.

Означенная дама жила в большом доме возле парка Фридрихсхайн, дверь отворила горничная, и госпожа Квангель накинулась на нее, чтобы скрыть внезапно нахлынувшую неуверенность:

— Чего-чего? Пойдете узнавать, можно ли поговорить с хозяйкой! Я из «Фрауэншафта», я должна с ней поговорить и поговорю!.. Кстати, девушка, — вдруг добавила она, понизив голос, — какая такая «хозяйка»? У нас в Третьем рейхе хозяек нету! Мы все трудимся для нашего любимого фюрера — каждый на своем месте! Мне нужна госпожа Герих!

Остается неясно, почему госпожа Герих приняла эту посланницу национал-социалистского «Фрауэншафта» — то ли доклад горничной слегка ее встревожил, то ли она просто скучала и решила хоть так скоротать полчасика унылого дня. Как бы то ни было, Анну Квангель она приняла.

С любезной улыбкой она встретила ее посредине своего шикарного салона, и, взглянув на нее, Анна Квангель убедилась, что госпожа Герих действительно то самое создание, какое она ищет: длинноногая блондинка, накрашенная и надушенная, волосы уложены надо лбом в высокое сооружение из крупных локонов и мелких кудряшек. Половина фальшивые! — незамедлительно решила Анна Квангель. Этот вывод вернул ей толику уверенности, которая при виде поистине роскошной комнаты почти испарилась, ведь подобных комнат — с шелковыми коврами, кушетками, креслами и креслицами, столами и столиками, стенными гобеленами и множеством блестящих светильников — Анна Квангель в жизни не видала, даже в тех вправду аристократических домах, где работала два с лишним десятка лет назад.

Дама приветствовала Анну Квангель как полагается, правда, руку вскинула с ленцой:

— Хайль Гитлер!

Анна Квангель исправила ее небрежность, отсалютовав серьезно, старательно и четко:

— Хайль Гитлер!

— Вы, как я понимаю, из национал-социалистского «Фрауэншафта»… — Дама выждала секунду-другую, но, поскольку имя ей не назвали, едва заметно улыбнулась и продолжила: — Но прошу вас, садитесь, пожалуйста! Речь наверняка идет о пожертвовании, и я готова в меру возможностей оказать денежную поддержку.

— Речь не о пожертвовании! — чуть не в ярости выкрикнула Анна Квангель. Внезапно она ощутила глубокое отвращение к этому прелестному созданию, к этой самочке, которая никогда не станет настоящей женой и матерью, не в пример ей, Анне Квангель. Она ненавидела эту особу и презирала, ведь та никогда не признáет обязательств, какие Анна Квангель всегда считала священными и нерушимыми. Для этой фифы все только игра, на подлинную любовь она совершенно неспособна и дорожит лишь тем, чему Анна Квангель в браке с Отто Квангелем никогда не придавала серьезного значения.

— Нет, речь не о пожертвовании! — нетерпеливо повторила она. — Речь о другом…

Ее опять перебили:

— Прошу вас, присядьте! Я же не могу сидеть, когда старшие стоят…

— У меня нет времени! — сказала Анна Квангель. — Хотите — встаньте, а нет, так сидите себе спокойно. Мне все равно!

Госпожа Герих, слегка прищурившись, с любопытством рассматривала простодушную женщину из народа, которая позволяет себе такую бесцеремонность. Потом легонько пожала плечами и сказала, все еще любезным тоном, но уже менее предупредительно:

— Как вам будет угодно! Тогда я посижу. Вы хотели сказать…

— Я хочу спросить вас, — решительно произнесла Анна Квангель, — почему вы не работаете. Наверняка ведь читали воззвания, что каждый еще не работающий должен идти в военную промышленность. Так почему же вы не работаете? По каким таким причинам?

— Причина у меня вполне уважительная, — отвечала госпожа Герих теперь уже весело и спокойно, не без насмешки разглядывая руки собеседницы, натруженные, потемневшие от вечной чистки овощей, — я никогда в жизни не занималась физическим трудом. Я для него совершенно не гожусь.

— А вы хоть раз пробовали?

— Я вовсе не собираюсь подобной попыткой портить себе здоровье. В любое время могу представить медицинскую справку, что…

— Не сомневаюсь! — перебила ее Анна Квангель. — Справка за десять или двадцать марок! Но в данном случае справки уступчивых частных докторов силы не имеют, решение о вашей трудоспособности примет врач того предприятия, на которое вас направят!

Секунду госпожа Герих смотрела в сердитое лицо собеседницы. Потом пожала плечами:

— Прекрасно, направьте меня на какое-нибудь предприятие! И увидите, что получится!

— Это вы увидите! — Анна Квангель достала школьную тетрадь в клеенчатой обложке. Подошла к ближайшему столику, раздраженно отодвинула в сторону вазу с цветами и, прежде чем писать, послюнила языком кончик карандаша. Все это она проделала нарочно, чтобы позлить дамочку; ведь своей цели она достигнет, только когда пробьет маску насмешливого спокойствия и хорошенько разозлит эту особу.

Кто у нее отец? Хозяин столярной мастерской, ну да, — а эта никогда в жизни не занималась физическим трудом! Ладно, посмотрим. Сколько здесь проживает народу? Трое? Считая прислугу? Ага, значит, вообще-то двое…

— Вы правда не в состоянии сами позаботиться о муже? Еще один человек уклоняется от работы в военной промышленности, так и запишем! Детей у вас, разумеется, нет?

Теперь и дамочка рассердилась, кровь бросилась ей в лицо, что из-за толстого слоя пудры было заметно только на висках. Но жилка на лбу возле переносицы набухла и начала пульсировать.

— Да, детей, разумеется, нет! — тоже очень резко бросила госпожа Герих. — Можете еще записать, что я держу двух собак!

Анна Квангель чопорно выпрямилась, устремила на собеседницу мрачно сверкнувшие глаза. (В этот миг она напрочь забыла, с какой целью сюда пришла.)

— Послушайте! — воскликнула она, нарочито будничным тоном. — Вы что же, посмеяться решили надо мной и над «Фрауэншафтом»? Издеваетесь над трудовыми инструкциями и над нашим фюрером? Я вас предупреждаю!

— А я вас! — вскричала госпожа Герих. — Вы, кажется, не знаете, с кем имеете дело! Чтобы я издевалась над инструкциями! Мой муж — оберштурмбанфюрер[17]!

— Ах, вот как! — сказала Анна Квангель. — Вот как! — Голос ее вдруг стал совершенно спокойным. — Ну что ж, ваши данные я записала, вам сообщат! Или вы еще чем-нибудь занимаетесь? Скажем, ухаживаете за больной матерью?

Госпожа Герих лишь пренебрежительно пожала плечами.

— Прежде чем уйдете, — процедила она, — будьте любезны предъявить ваше удостоверение. Хочу записать вашу фамилию.

— Пожалуйста! — Анна Квангель протянула ей удостоверение. — Там все написано. Визитных карточек у меня, к сожалению, нету.

Две минуты спустя Анна Квангель ушла, а три минуты спустя растерянное, рыдающее существо позвонило по телефону оберштурмбаннфюреру Гериху и сквозь слезы, но временами топая ногами от злости, сообщило о неслыханном оскорблении, нанесенном посланницей «Фрауэншафта».

— Ну что ты, что ты, — в конце концов сумел вставить оберштурмбаннфюрер, успокаивая жену. — Само собой, мы все это проверим по партийной линии. Однако ты, разумеется, не должна забывать, что подобный контроль необходим. Разумеется, глупо, что она заявилась к тебе. Я позабочусь, чтобы это не повторилось!