Читаем без скачивания Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

Затем подошел к Дуаре. Она стояла с пистолетом в руке, усталая и растерянная, хотя в меньшей степени, чем можно было ожидать. Пожалуй, она была рада видеть меня, ибо наверняка предпочитала мое общество обществу волосатых дикарей, от которых она только что избавилась. Тем не менее тень страха то и дело мелькала в ее глазах, как будто она не знала, чего можно ждать. И, в общем, была права, но я решил, что больше никогда не буду вызывать ее неудовольствие. Нужно завоевать ее доверие, а вместе с доверием в конце концов и любовь.

Когда я приблизился, ее глаза не зажглись улыбкой приветствия, что причинило мне большую боль, чем я мог ожидать. Выражение ее лица отразило скорее трагический отказ от всего, чем грозило мое присутствие.

— Вы целы? — спросил я. — Все в порядке?

— Вполне. — Ее глаза смотрели на стену каньона, откуда я спрыгнул на дикарей. — Где остальные? — спросила она с недоумением, слегка взволнованным тоном.

— Какие остальные? — поинтересовался я.

— Те, кто сошел с тобой с «Софала» искать меня.

— Других нет. Я один.

После моих слов она помрачнела.

— Почему ты пришел один? — страх звучал в ее голосе.

— Чтобы быть честным, скажу, что на этот раз моей вины в том нет. Когда вы исчезли с «Софала», я отдал приказ, чтобы корабль остался у берега, пока не стихнет шторм и мы сможем выслать поисковый отряд. И тут же сразу меня унесло волной за борт. Теперь все выглядит как счастливое обстоятельство. Естественно, попав на берег целым и невредимым, я подумал о вас. Бросился искать, услышал выстрелы и вопли дикарей — и поспешил сюда.

— Ты пришел вовремя, чтобы избавить меня от них, — подтвердила она, — но для чего? Что ты собираешься со мной делать?

— Собираюсь вывести вас к берегу как можно быстрей и вызвать «Софал». С него пришлют лодку и заберут вас и меня.

Дуара, казалось, с облегчением выслушала мой план.

— Ты заслужишь вечную благодарность моего отца-джонга, если вернешь меня в Вепайю, — произнесла она.

— Для меня достаточно служить его дочери, — ответил я, — хотя то, что я сделал, еще не заслужило ее благодарности.

— То, что ты сделал с большим риском для жизни, вполне достаточно, — заверила она, и голос ее был более приветлив, чем раньше.

— А что стало с Вилором и Муско? — поинтересовался я.

— Они переплыли реку и удалились вон в том направлении, — она указала на восток.

— Почему кланганы остались с вами?

— Им поручили защищать меня. Они разумны лишь настолько, чтобы выполнять приказы, и к тому же любят сражаться. У них нет ни ума, ни воображения, но они прекрасные бойцы.

— Почему же они не улетели от опасности, забрав вас с собой, когда увидели дикарей?

— Когда они решили так сделать, было слишком поздно, — объяснила Дуара. — Их бы убили камнями клунобарганы.

(Это слово — интересный пример производных от амторских существительных. В целом оно означало «дикарь», точнее — «волосатей человек». «Ган» — человек, «бар» — волос, «нобар» означает «с волосами», «волосатый». «Нобарган»— «человек с волосами». Приставка «клу» образует форму множественного числа. Итак, «клунобарганы»— это волосатые люди, дикари.)

Мы осмотрели четырех лежавших кланганов и поняли, что они мертвы. Тогда Дуара, я и оставшийся анган начали спускаться вниз по реке к океану. По дороге Дуара рассказывала, что произошло ночью на» Софале», и я признал, что Ганфар, описывая события, был почти прав.

— Что же они задумали, забрав вас с собой? — спросил я.

— Вилор хотел меня, — ответила Дуара.

— А Муско — сбежать?

— Да, он решил, что его убьют, когда корабль придет в Вепайю.

— Как же они надеялись выжить в такой дикой стране? — поинтересовался я. — Или они не знали, куда попадут?

— Они считали, что мы у берега страны Нубол, — ответила она, — но не были в этом уверены. Тористы имеют агентов в Нуболе из числа тех, кто подстрекает к свержению правительства. Некоторые из них оседают в городах на побережье. Муско искал такой город, где, как он утверждал, у него есть союзники, могущие переправить всех троих в Тору.

Некоторое время мы шли молча. Я — впереди, Дуара — сзади меня, анган замыкал шествие. Он, казалось, упал духом и был подавлен. Кланганы обычно болтливы, и необычное для него молчание привлекло мое внимание.

— Быть может, тебя помяли в схватке? — обратился я к нему.

— Я не ранен, мой капитан.

— Что же тогда с тобой случилось? Ты скорбишь о гибели своих товарищей?

— Это не так. Там, откуда мы пришли, их еще много. Я скорблю о своей смерти.

— Но ты же не мертв.

— Уже скоро.

— Почему ты так думаешь?

— Когда я вернусь на корабль, меня убьют за то, что сделал ночью. Если не вернусь, то убьют здесь. Здесь никто в одиночку не выживает.

— Если будешь мне хорошо служить, никто тебя не «Софале» не тронет, — заверил я его.

От этих слов он заметно повеселел.

— Я буду служить тебе и повиноваться во всем, мой капитан, — обещал он и вскоре уже улыбался и пел снова, как если бы у него не осталось никаких забот и смерти не существовало вообще.

Иногда, случайно оглядываясь, я обнаруживал, что Дуара рассматривает меня, но каждый раз быстро отводит взгляд, как если бы ее уличили в чем-то запретном. Я разговаривал с ней только в случае необходимости, ибо решил загладить былые грехи, обращаясь с ней сугубо официально, чтобы она больше не опасалась моих чувств.

Трудной же задачей было все это для меня! Как хотелось взять ее на руки и снова шептать слова любви! Но я уже научился управлять собой и не сомневался, что и в дальнейшем смогу вести себя сдержанно, пока Дуара продолжает враждебно относиться ко мне.

Вскоре, к моему удивлению, она спросила:

— Ты все время молчишь. Что случилось?

В первый раз Дуара отметила перемену во мне и дала понять, что думает обо мне. Ведь до сих пор она проявляла ко мне не больше интереса, чем к любому предмету обстановки или окружающей местности.

— Со мной ничего не случилось. Я озабочен одним — доставить вас в целости и сохранности как можно скорее на «Софал».

— Не надо больше об этом, — разочарованно воскликнула она. —Когда я впервые увидела тебя, ты был красноречивей и умел говорить и на другие темы.

— Вероятно, я и в самом деле говорил слишком много и на темы, мало интересующие вас, но, как видите, стараюсь больше не досаждать вам.

Она опустила глаза.

— Это не досаждало мне, — прошептала она почти неслышно.

Но теперь, когда меня приглашали делать то, чего я страстно желал сам, я как бы онемел: все вылетело из головы.

— Понимаешь, — продолжала она нормальным голосом, — сейчас условия очень отличаются от тех, в которых я выросла и воспитывалась. У себя дома я не видела ничего подобного. Теперь я понимаю, что правила и законы, по которым я жила среди своего народа, не могут применяться к таких необычным ситуациям, к необычным людям, к столь чуждым мне местам. Я много думала об этом и о тебе. После того, как увидела тебя в саду, мне стали приходить в голову странные мысли. Хотелось говорить не только с теми, с кем позволяют в доме отца. Я устала от одних и тех же людей — и мужчин, и женщин, — но обычаи сделали меня трусихой и рабой наших обычаев и законов. Я не могла делать то, что хотела. Я всегда хотела поговорить с тобой, и теперь, после того краткого мига, когда мы встретились на «Софале», где я снова попала под власть законов Вепайи, я собираюсь быть свободной. И буду делать то, что хочу. Хочу говорить с тобой.

Эта наивная декларация открыла новую Дуару, в присутствии которой было трудновато следовать принципам чистого платонизма. Тем не менее я продолжил свою новую линию поведения.

— Почему ты молчишь? — воскликнула она, когда я ничего не ответил.

— Не знаю, о чем говорить, — признался я, — что бы я ни говорил, меня занимает лишь одна мысль.

Она помолчала минуту, ее брови задумчиво нахмурились, и затем она наивно спросила:

— И какая?

— Любовь, — пробормотал я, глядя ей в глаза.

— Нет! — воскликнула она. — Мы не должны говорить о любви. Это дурно, это преступно!

— Неужели любовь на Амторе кажется преступлением?

— Нет-нет, я не хотела сказать этого, — поспешила она отступить, — но нельзя говорить о любви со мной, ведь мне нет еще двадцати!

— А тогда будет можно, Дуара?

Она покачала головой, немного печально, как мне показалось.

— Нет, даже тогда— нет, — прошептала она. — Ты никогда не должен говорить мне о любви, это — грезы; я не могу тебя слушать, ведь я дочь джонга.

— А может быть, безопаснее вообще не говорить ничего? — возразил я мрачно.

— О нет, давай разговаривать, — принялась умолять она. — Расскажи мне о странном мире, из которого ты пришел.