Читаем без скачивания Македонская критика французской мысли (Сборник) - Виктор Пелевин

Маша потрясла головой, чтобы прийти в себя, и огляделась. Ей показалось, что составные части окружающего – все эти кусты и деревья, травы и темные облака, только что плотно смыкавшиеся друг с другом, – раздвинулись под ударами бубна и в просветах между ними открылся на секунду странный, светлый и незнакомый мир.

Голос Тыймы на что-то наткнулся, попытался пройти дальше, не смог и застыл на одной напряженной ноте.

Таня дернула Машу за руку.

– Ты смотри, есть, – сказала она, – нашли. Сейчас подсечет...

Тыймы воздела руки вверх, пронзительно крикнула и повалилась в траву.

До Маши донесся далекий гул самолета. Он приходил непонятно откуда и звучал долго, а когда затих, в овраге раздалась целая серия звуков: стук в стекло, лязганье ржавого железа и тихий, но отчетливый мужской кашель.

Таня встала, сделала несколько шагов в сторону оврага, и тут Маша заметила стоящую на краю поляны темную фигуру.

– Шпрехен зи дойч? – хрипло проговорила Таня.

Фигура молча двинулась к огню.

– Шпрехен зи дойч? – пятясь, повторила Таня. – Глухой, что ли?

Красноватый свет костра упал на крепкого мужика лет сорока в кожаной куртке и летном шлеме. Подойдя, он сел напротив хихикнувшей Тыймы, скрестил ноги и поднял глаза на Таню.

– Шпрехен зи дойч?

– Да брось ты, – спокойно сказал мужик, – заладила.

Таня разочарованно присвистнула.

– Кто будете? – спросила она.

– Я-то? Майор Звягинцев. Николай Иванович. А вы вот кто?

Маша с Таней переглянулись.

– Непонятно, – сказала Таня, – какой еще майор Звягинцев, если самолет немецкий?

– Самолет трофейный, – сказал майор. – Я его на другой аэродром перегонял, а тут...

Лицо майора Звягинцева перекосилось – было видно, что он вспомнил что-то до крайности неприятное.

– Так вы что, – спросила Таня, – советский?

– Да как сказать, – ответил майор Звягинцев, – был советский, а сейчас не знаю даже. У нас там все иначе.

Он поднял взгляд на Машу; та отчего-то смутилась и отвела глаза.

– А вот вы здесь к чему, девушки? – спросил он. – Ведь пути живых и мертвых различны. Или не так?

– Ой, – сказала Таня, – извините, пожалуйста. Мы советских не тревожим. Это из-за самолета так вышло. Мы думали, там немец.

– А немец вам зачем?

Маша подняла глаза и поглядела на майора. У него было широкое спокойное лицо, слегка курносый нос и многодневная щетина на щеках. Такие лица нравились Маше – правда, майора немного портила пулевая дырка на левой скуле, но Маша уже давно решила, что совершенства в мире нет, и не искала его в людях, а тем более в их внешности.

– Да понимаете, – сказала Таня, – сейчас ведь время такое, каждый прирабатывает как может. Ну и мы вот с ней...

Она кивнула на безучастную Тыймы.

– Короче, работа у нас такая. Сейчас ведь все отсюда валят. За фирму замуж выйти – это четыре косаря зеленых. А мы в среднем за пятьсот делаем.

– Что же, с усопшими? – недоверчиво спросил майор.

– Да подумаешь. Гражданство-то остается. Мы с таким условием оживляем, чтоб женился. Обычно немцы бывают. Немецкий труп у нас примерно как живой негр из Зимбабве идет или русскоязычный еврей без визы. Лучше всего, конечно, испанец из «Голубой дивизии», но это дорогой покойник. Редкий. Ну и итальянцы еще есть, финны. А румын с венграми даже и не трогаем.

– Вот оно что, – сказал майор. – А долго они потом живут?

– Да года три, – сказала Таня.

– Мало, – сказал майор. – Не жалко их?

На минуту Таня задумалась, ее красивое лицо стало совсем серьезным, и между бровями наметилась глубокая складка. Наступила тишина, которую нарушало только потрескивание сучьев в костре да тихий шелест листвы.

– Строгий вопрос, – сказала она наконец. – Вы как, всерьез спрашиваете?

– На всю катушку.

Таня подумала еще чуть-чуть.

– Я так слышала, – заговорила она, – есть закон земли и есть закон неба. Проявишь на земле небесную силу, и все твари придут в движение, а невидимые – проявятся. Внутренней основы у них нет, и по природе они всего лишь временное сгущение тьмы. Поэтому и недолго остаются в круговороте превращений. А в глубинной сути своей пустотны, оттого не жалею.

– Так и есть, – сказал майор. – Крепко понимаешь.

Морщинка между Таниных бровей разгладилась.

– А вообще, если честно – работы столько, что и думать некогда. За месяц обычно штук десять делаем, зимой меньше. На Тыймы в Москве очередь на два года вперед.

– А эти, которых вы оживляете, они что, всегда соглашаются?

– Почти, – сказала Таня. – Там же тоска страшная. Темно, тесно, благодати нет. Скрежет. Правда, как у вас, не знаю, из Верхнего Мира у нас еще клиента не было. Но, конечно, и внизу все мертвецы разные. Год назад под Харьковом такое было – жуть. Танкист один из «Мертвой головы» попался. Одели мы его, значит, помыли, побрили, объяснили все. Вроде согласился. Невеста у него хорошая была, Марина с журфака. Сейчас за японского морячка вроде пристроили... Господи, видели б вы, как они всплывают... Как вспомню... Про что это я говорила?

– Про танкиста, – сказал майор.

– А, ну да. Короче, мы ему денег дали немного, чтоб человеком себя почувствовал. Он, понятно, пить начал, сначала они все пьют. И тут в какой-то палатке ему водку не продали. Рубли попросили. А у него только купоны были и марки оккупационные. Так он им сначала из парабеллума витрину разнес, а ночью на «тигре» приехал и все ларьки перед вокзалом утрамбовал. С тех пор танк этот часто по ночам видят. Так и ездит по Харькову, коммерческие палатки давит. А днем исчезает. Куда – непонятно.

– Бывает такое, – сказал майор, – в мире много странного.

– С тех пор мы только по вермахту работать стали. А с СС никаких дел. Они все двинутые какие-то. То сельсовет захватят, то петь начнут. А жениться не хотят, устав запрещает.

Над поляной пронесся сильный порыв холодного ветра. Маша оторвала завороженный взгляд от майора Звягинцева и увидела, как из трех ответвлений стоявшего на краю поляны дерева вышли три прозрачных человека неопределенного вида. Тыймы испуганно вскрикнула и мгновенно забилась Тане за спину.

– Ну вот, – пробормотала Таня, – начинается. Да не бойся ты, дуреха старая, не тронут.

Она встала и пошла навстречу прозрачным людям, издалека делая им успокаивающие жесты, совсем как нарушивший правила водитель остановившему его инспектору. Тыймы сжалась в комок, вдавила голову в колени и мелко затряслась. Маша на всякий случай подвинулась ближе к костру и вдруг всем телом почувствовала обращенный на нее взгляд майора Звягинцева. Она подняла глаза. Майор печально улыбнулся.

– Красивая вы, Маша, – тихо сказал он. – Я ведь, когда Тыймы ваша звать меня стала, в саду работал. Звала она, звала, надоела страшно. Хотел уж вас всех шугануть, выглянул, значит, и тут вас увидел, Маша. И так вы меня поразили, слов не найду. В школе у меня подруга была похожая, Варей звали. Такая же, как вы, была, и тоже нос в веснушках. Только волосы длинные носила. Любил я ее. Если б не вы, Маша, я бы сюда пришел разве?

– А у вас там что, сад есть? – чуть покраснев, спросила Маша.

– Есть.

– А как это место называется, где вы живете?

– У нас никаких названий нет, – сказал майор. – Поэтому и живем в покое и радости.

– А как там у вас вообще?

– Нормально, – сказал майор и опять улыбнулся.

– Что, – спросила Маша, – и вещи есть, как у людей?

– Как вам сказать, Маша. С одной стороны, как бы есть, а с другой – как бы нет. В общем, все такое приблизительное, расплывчатое. Но это только если вдуматься.

– А где вы живете?

– У меня там как бы домик с участком. Тихо так, хорошо.

– А машина есть? – спросила Маша и сразу же смутилась, таким глупым показался ей собственный вопрос.

– Если захочется, бывает. Отчего не быть.

– А какая?

– Когда как, – сказал майор. – И печь бывает микроволновая, и это... машина стиральная. Стирать только нечего. И телевизор цветной бывает. Правда, канал всего один, но все ваши в нем есть.

– Телевизор тоже когда какой?

– Да, – сказал майор. – Когда «Панасоник» бывает, когда «Шиваки». А как припомнишь – глядь, и нет ничего. Только пар зыбкий клубится... Да я же говорю, все как у вас. Единственно, названий нет. Безымянно все. И чем выше, тем безымянней.

Маша не нашлась, что еще спросить, и замолчала, обдумывая последние слова майора. Таня тем временем что-то горячо доказывала трем прозрачным людям.

– А я вам еще раз говорю, что она от грома шаманит, – долетал ее голос, – все по закону. Ее в детстве молнией ударило, а потом ей дух грома кусочек жести подарил, чтоб она себе козырек сделала... А чего это я вам предъявлять буду? Почему она с собой носить должна? Никогда таких проблем не возникало... Постыдились бы к старой женщине придираться. Лучше бы в Москве с народными целителями порядок навели. Такая чернуха прет – жить страшно, а вы к старухе... И пожалуюсь...