Читаем без скачивания Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Знаешь, я тебе завидовал по-черному, когда отец эту Аглаю взял… А оказалось вот как…

От полноты чувств я протянул Ваське руку и мы сцепили ладони в крепком, действительно братском, рукопожатии. Может, я и пристрастен не в меру в отношении к старшему, но вот здесь и сейчас никаких задних мыслей у меня не проявилось. Да, балбес. Да, во многом конкурент. Но — брат.

— Слушай, Алеш, а давай я вина раздобуду? Выпьем за помин души, все легче будет? — предложил Васька.

— Ох, Вась, давай не будем? — я постарался, чтобы мой отказ звучал помягче. — Мне отец сегодня уже стакан хреновухи налил, с меня-то уж точно хватит. Если только после похорон…

— А отец-то тебе дозволит на похороны первачки идти?

— Уже дозволил. И сказал, что пойдет со мной.

Ваське потребовалось минуты две, чтобы осознать услышанное. Видно было, что давалось оно ему с трудом, и я решил помочь брату.

— Аглаю убила пуля, которая предназначалась мне, — пояснил я. — В меня стреляли, не в нее…

— Когда ж этого вора поймают?! — возмутился Васька. — Тогда и я с вами пойду, — решительно добавил он.

— Поймают, Вася, поймают, — Господи, как же мне самому хотелось в это верить! — Только, знаешь что…

— Что?

— Ты мне вот что скажи… — я немного замялся, подбирая слова. — С матушкой ты как?

— Что как? — не понял Васька.

— Со мной она вообще почти не разговаривает, — пожаловался я. Сейчас вот перед тобой приходила, сказала два слова и ушла к себе…

Васька озадаченно почесал пальцем щеку.

— Со мной вроде разговаривает… Но так, понемногу и не часто. Болеет она, а немец наш ничего толком ни сделать не может, ни даже сказать. Ладно, Алеш, ты держись. Ежели что, заходи, — кажется, я смог-таки без слов донести до брата, что одному мне сейчас будет получше.

Да-а-а… Вот она, родственная солидарность в действии. Митьку и Татьянку я не ждал, сестренку, я так понимаю, по малолетству от таких новостей вообще уберегли, да и Митя не вполне понимает, что тут к чему, но матушка и Васька меня просто потрясли. Насчет матушки, конечно, вопросов так и осталось больше, чем ответов, а Васька… Может, я не так уж и прав насчет него?

Собственно что я имею против Василия? Не прежний Алеша Левской, которого старший братец всячески третировал, а я сам? Как ни странно, претензий набралось аж три штуки сразу, но вот по мере их рассмотрения выяснилось, что они вроде как и не такие уж серьезные…

Васька ухлестывал за Ириной? И что? Я его в этом переплюнул, и хватит. Тем более, никаких перспектив ни у Васьки, ни у меня с сестрицей не просматривалось. Да и к чему они, эти перспективы? Что-то кажется мне, что пусть уж лучше боярышня Волкова выходит поскорее замуж и живет сама по себе, желательно от нас подальше.

Васька любит побыть строгим господином с первачками? Ну да, это проблема. Не для меня, для семьи. Или невесту ему надо подобрать тихую да послушную, или заранее смириться, что будет он периодически загуливать с блядьми соответствующего толка, а тут и нежелательная огласка приключиться может, и еще какие неприятности…

Васька не годится на роль главы семьи после отца? Я попытался, насколько мог, честно ответить на вопрос, а гожусь ли на это место сам — и ответ меня не порадовал. Не гожусь. Ну да, пока (пока! — многозначительно повторил я про себя) не гожусь, но сколько еще это «пока» продлится? Так что ехать мне в Германию, и нечего голову морочить ни ссебе, ни другим. Теперь меня уже никакой Германией не испугаешь, даже лучше будет надолго отсюда уехать. А Васька… А что Васька? Честную конкуренцию никто не отменял, мы с ним еще посоревнуемся, не без того. По-братски посоревнуемся, именно что по-братски.

[1] Епанча — длинный широкий плащ без рукавов с очень широким отложным воротником, которым можно было накрыть голову на манер капюшона. Шились епанчи из толстого сукна и использовались для защиты от холода и дождя.

[2] Литтих (правильно — Люттих) — немецкое название бельгийского города Льеж, одного из центров европейского оружейного производства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 18. Все течет, все изменяется

— …да простит ей, человеколюбия ради Своего, молитвами Пресвятыя и Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных Апостол, и всех святых, аминь, — священник закончил читать разрешительную молитву и вложил листок с ее текстом Аглае в руку. Пение, запах благовоний, полумрак, огоньки свечей, позолоченное и посеребренное убранство храма — все это вместе как-то ненавязчиво успокаивало и слегка убаюкивало. Ну да, за восемнадцать-то веков уже отработано…

Смотреть на лежащую в гробу Аглаю было все равно тягостно. Смерть забрала у нее не только жизнь, но и красоту. Остроносая, с впавшими щеками и белыми губами, мертвая Аглая мало походила на ту женщину, с которой я совсем еще недавно ощущал себя почти что счастливым. Поэтому, когда гроб закрыли и забили крышку гвоздями, стало как-то даже если и не легче, то уж во всяком случае спокойнее.

Народу на отпевание пришло немного. Кроме нас с отцом и Васькой была та самая сестра Аглаи, старшая, судя по виду, ее муж, мужик с бабой лет за сорок, родители мужа, надо полагать, да пятеро детей — мальчонка лет семи, три девочки мал мала меньше, средняя из которых, как я понял, и есть Аглаина дочка, и совсем еще младенец на руках матери.

Конечно, пышные похороны отец оплачивать не стал, но все смотрелось очень пристойно. Лакированный дубовый гроб поставили не на катафалк, а на простую телегу, старательно задрапированную черной тканью, колеса телеги не издавали неуместного скрипа, лошадь шла спокойно и медленно, не заставляя процессию торопиться, чтобы за ней поспевать. Сама погода соответствовала скорбному настроению — небо хмурилось низкими облаками, легкий ветерок не давал собраться духоте, но и не играл драпировкой похоронной повозки, разве что птицы своим щебетом не позволяли забывать, что жизнь все-таки продолжается, пусть теперь и не для всех.

Постояв и помолчав каждый о своем у свежезасыпанной могилы, мы разделились. Отец властным взглядом отослал нас с Васькой в сторонку, а сам побеседовал с Аглаиной родней. Хорошо так побеседовал, вдумчиво и доходчиво. Что он им говорил, мы не слышали, но вот как он говорил… Мужики так и мяли в руках шапки, часто-часто кланялись, всем своим видом выражая покорность и подчинение. Как я понимаю, разговор шел о деньгах, что отец решил давать на содержание Оленьки, а скорее, о том, что расходование этих денег боярин Левской будет контролировать — в свете того, что говорила о своих родственниках Аглая, дело явно не лишнее. Под конец разговора отец отсчитал им несколько ассигнаций, и мы втроем отправились домой.

Дома мы помянули рабу Божию Аглаю, немного выпив и закусив, потом пришел губной пристав Шаболдин, и отец отправил не шибко довольного таким оборотом Василия к себе.

— Порадуешь чем, Борис Григорьевич? — невесело поинтересовался отец.

— С Аленой Егоровой, служанкой Волковых, не все чисто, — хищно улыбнувшись, отозвался Шаболдин. — Тьфу-тьфу-тьфу, но, похоже, если кто из прислуги и может быть в родстве с челядью Колядиных, то как раз она. Но это мы сейчас проверяем, и как из Рославля бумаги затребованные придут, тогда ясно и будет.

— Ну, хоть что-то, — проворчал отец. — Долго только очень все это у вас…

— Долго, — виновато признал пристав. — Да только всех этих родственников-свойственников пока проверишь, да бумаги пока поднимешь… Опять же, это меня здесь в Москве мое начальство каждый день спрашивает, что там с делом о покушении на боярича Левского, а у рославльских свое начальство, а над ним — начальство в Смоленске, и спрашивают с них за другое…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А я вот что подумал, — раз уж никто меня не прогонял, то и участвовать в разговоре я посчитал себя вправе, — вот, поглядите. Первый раз меня пытались убить на дворе. Второй раз — в доме. А третий — вору пришлось пробраться в дом Алифантьева. Получается, Борис Григорьевич, что ваша охрана в доме не зря сидит. Не может вор больше в доме действовать-то, боится…