Читаем без скачивания Вверх по течению (СИ) - Дмитрий Старицкий

И ведь сработало.

А потом все газеты обзавидовавшись «Королевской хронике» вдруг решили, что не иметь на фронте собственных корреспондентов им западло. И понеслась вакханалия, закономерно приведшая к возникновению военной цензуры не только читающей письма солдат с фронта, но и читающей все газеты в империи. Появилось расхожее понятие военной тайны. Но, в общем, настрой пишущей братии был вполне патриотический. Даже критика командования была вполне конструктивной, требующая внимания к труженику войны, несущего основные тяготы фронтовой жизни – рядовому солдату.

Затем король на фоне особой гордости королевства – орудий особого могущества – раздавал награды.

С особой помпой награждали врачей санитарных поездов гражданскими орденами. Тут я с удивлением узнал, что большинство таких поездов частные и содержатся богатыми аристократами. Им также досталось по ордену.

Полковых фельдшеров впервые в истории возводили в кавалеры «Креста военных заслуг» за исполнение профессиональных обязанностей в окопах под артиллерийским обстрелом. А солдат – санитаров, выносящих раненых с поля боя под пулями престижными «Солдатскими крестами», которые всегда давались исключительно за личную храбрость. Даже норматив появился: за сотого раненого, вынесенного вместе с его оружием в безопасное место из-под огня противника – крест.

Имперские ордена подвезли по такому случаю из императорской резиденции, а вот раздавал их от имени императора ольмюцкий король.

Мне тоже обломилось от этого праздника. За идею железнодорожных орудий я получил из рук короля медаль «За полезное». А за воплощение моей идеи в металл инженеры депо – ордена Бисера Великого. Такую же медаль, как и мне, вручили и шести путейским мастерам, что было внове. Раньше простых рабочих такими наградами не баловали. Вот что значит быть причастным к любимой игрушке короля.

Интересно, что обещанного генералами «Имперского креста» Вахрумка в тот день так и не получил. Я про себя даже не говорю. Это дворянская награда.

Обмывал медаль в фельдфебельском клубе, даже не заметив, как переместился оттуда в «Круазанский приют». Наутро мало что помнил, и это было обидно. Все же за полновесную золотую монету надо получать удовольствие запоминающееся надолго.

В борделе сплетничали, что скоро вместо золота введут в хождение бумажные билеты Имперского банка. На что я ответил словами Екатерины Великой: «не важно, что бумажно, было бы денежно». А сам призадумался над тем, что имеющееся золотишко надо бы придержать, и отменил многие давно запланированные покупки.

17

Вот – вот… Празненства. Красота. А до того нас с Вахрумкой погнали на наш же укрепрайон с инспекторской проверкой соответствия содержания пехотой полевой фортификации нашему же «Наставлению».

Погода стояла хуже не придумаешь. Про такую говорят, что хороший хозяин на улицу и собаку не выгонит. Еще золотой лист не облетел, а обложные дожди зарядили как в ноябре под Калугой – холодные и противные. И если бы не прорезиненные плащ – накидки нового образца, то быть бы нам насквозь мокрыми как мыши, еще до того, как мы сели в пустой санитарный поезд, выдвигавшийся на фронт за ранеными из полевого лазарета.

Вахрумка с «фотографически художником» всю дорогу гоняли чай с коньяком в компании главного врача санитарного отряда – имперского советника третьего ранга графа Сендфорта, могучего на вид человека в котором о его интеллигентной профессии напоминала только седоватая бородка клинышком и золотое пенсне. Компанию им составили остальные врачи и сестры из аристократов.

А меня отправили на отсидку поскучать в соседний пустой вагон. Рылом я для такой компании не вышел. Увы…

Ну и болт с ними.

Скинул я плащ – накидку на просушку. Засунул ранец под полку. Скатал шинель в виде валика, приспособил вместо отсутствующей подушки и завалился на ближайшую койку, которые в три этажа расположили по стенам вагона. Вторые этажи были сложены, и мне было вполне комфортно.

Поезд тронулся, убаюкивая ритмичными перестуками колес на стыках. И только я решил придавить на массу по принципу «солдат спит – служба идет», как меня подняли.

Проходящая по вагону сестра милосердия склонилась надо мной и участливо спросила.

– Вы себя хорошо чувствуете?

Я вскочил с койки, оправил под ремнем китель и непроизвольно выпятил грудь с орденом – девушка была чудо как хороша. Стройная, высокая, тоненькая… Крепкую грудь не скрывало даже балахонистое форменное платье с белым передником. А жгуче – черные глаза уроженки западной части империи, казалось, заглядывали в самые потаенные уголки моей души. На вид ей было лет двадцать пять.

– Со мной все в порядке, госпожа. Просто не знаю, куда девать время в этой внезапной поездке, – слегка смутился я.

Она потрогала изящным пальчиком пианистки мой орден. Эти руки не вязались с ее аристократически лицом. Это были сухие шершавые руки рабочей женщины, обожженные едкими растворами полевой аптеки и огрубевшие от физической работы.

– За что у вас такая высокая награда? – спросила она.

– В наградном листе сказано: «за ликвидацию вражеской разведки», – честно ответил я, вынимая из кобуры револьвер. – А это… тут написано…

Я дурацки улыбнулся, чувствуя себя козликом на веревочке.

Девушка прочитала дарственную надпись на револьвере, дерзко посмотрела прямо в глаза и, не отдавая оружия, взяла меня за руку, потянула.

– Пойдемте со мной, вам сейчас все равно делать нечего.

В соседнем вагоне, похожем на классный спальный, но всего на четыре купе, она втолкнула меня в одно из них, весьма смахивающее на процедурный кабинет в поликлинике. Притянула к себе и стала жарко целовать, крепко обняв за шею и прижав к моему затылку мой же заряженный револьвер.

Я поначалу аж растерялся.

Вы когда-нибудь имели секс с женщиной на гинекологическом кресле? Особенно когда рядом с ним стоит примитивная ножная бормашина?

Нет?

Я тоже сподобился в первый раз. Но ощущения получил незабываемые по своей оригинальности, наслаждению и… удобству.

По крайней мере, даме подо мной с подколенными упорами специфического кресла подмахивать мне было намного сподручней. Видимый оргазм ее был вообще фееричным. Если бы она с силой не закусила губы то, наверное, орала бы как мартовская кошка в подворотне. И так ее стоны больше походили на придавленное рычание тигрицы, а размахивание заряженным револьвером перед самым моим носом добавляло некоторой перчинки в этой ситуации. Возбуждало и двигало на повторные подвиги почти без перерыва.

А поезд все стучал колесами как метроном, оставляя за собой драгоценные минуты.

Извивающаяся подо мной женщина смотрела на меня глазами новорожденной.

Наконец она издала последний протяжный стон и как бы нехотя выпустила меня из своего лона.

Продышавшись, сообщила, захлопнув глаза длинными пушистыми ресницами. Настолько черными, что не нужна им была никакая тушь.

– Всегда желала лечь под героя. А по жизни встречались либо брехуны, как мой муж, либо настолько калечные, что для постельных утех совсем не годились. Да и кого можно встретить в санитарном поезде – только раненых и увечных. Спасибо тебе, герой, за исполнение девичьих грез.

Я, лаково поглаживая плоский девичий животик, другой рукой нежно вывернул из ее кулачка свое оружие. И с облегчением выдохнул. Идиот, надо было хотя бы патроны вынуть заранее, а то стрельнула бы она в порыве страсти… и… даже думать не хочется, чтобы могло случиться.

– Одевайся и иди на свое место, – заявила девушка, по – прежнему не открывая глаз. – Сюда в любой момент могут придти.

Я натянул кальсоны и брюки, так и оставшиеся висеть все это время на сапогах. Огляделся в поисках остальной своей одежды. По всему большому купе раскиданы предметы дамского туалета. Я и не подозревал что их так много в это время. Наконец нашел свою нижнюю рубашку, китель и портупею и быстро оделся.

Девушка так и оставалась полулежать на кресле, не открывая глаз. Ее пробило на негу.

– Поцелуй меня и иди, – томно заявила незнакомка, которая так и не открыла мне своего имени.

Я выполнил ее просьбу, ощутив на кубах соленый привкус свежей крови, и она с охотой ответила на мой поцелуй и с сожалением оторвалась от моих губ.

– Встреч со мной больше не ищи… мой герой.

Выйдя в коридор, я осторожно прикрыл за собой дверь купе.

Переходя через вагонные тамбуры, овеваемый встречным потоком воздуха из широких щелей я впервые в жизни захотел закурить.

Паровоз протяжно загудел где-то впереди.

Я без сил плюхнулся на облюбованную ранее полку.

Что это было?

Укрепрайон раскис везде, кроме тех участков, которые приходились на хвойные леса с песчаным грунтом, там все более – менее хоть и сыро, но вполне терпимо – лишняя вода уходила в песок, оставляя слой жидкой грязи всего в несколько сантиметров. А вот там где окопы вырыты в суглинках, или вообще в глине – совсем беда.