Читаем без скачивания Запрет на тебя - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заводит назад, вынуждая толкнуться грудью ему в грудь.
– А что я, блядь, не так сказал?
– Для тебя ЭТО главное? В отношении меня… Разве ЭТО главное?
По правде, мне охота выставить условие: «Выбирай: Артем или Я?!» Но я ведь знаю, в чью пользу будет этот выбор. Рано. Понимаю, хоть и киплю.
– Да, это главное, Марин!
– Тогда… – задыхаюсь от боли. – Тогда пошел ты, Дань!
– Тихо ты!
– Нет, не тихо! Пошел ты к черту! Ясно?!
– Марина, блядь…
Дергаясь, сползая по капоту вниз и, ожидаемо, промежностью на его пах налетаю.
– Твою мать… Маринка… – шипит Шатохин. Резко стискивая челюсти, прикрывает веки и цепенеет. – Вот что ты за ведьма? – выдохнув это, сам ближе подается. Заставляя содрогнуться, впивается ртом мне в шею. – Что ты за кобра, м?
– Если я кобра, Дань… – шепчу отрывисто. – То ты – огненный дракон.
Его смех гуляет по моей влажной коже дико волнующей вибрацией.
– Лады… Сожгу тебя, змеюка… Ты же этого добиваешься?
– Да, Данечка… Да…
Я готова что угодно ему дать. Здесь и сейчас. Поэтому, когда он лезет под юбку и тянет с меня трусы, только помогаю ему в этом, приподнимая задницу. Теряюсь мгновением позже, когда Даня цепляет тонкое кружево на указательный палец и, удерживая его на весу чуть в стороне от наших лиц, разглядывает.
– У тебя разве сейчас не должен быть менстряк? – выталкивает задумчиво. – После таблеток, Марин…
– Да… Да… – лепечу торопливо. – Все было. На следующий день! А уже закончилось… Уже закончилось, Дань!
Не признаваться ведь этому параноику, что дома я, беспокоясь исключительно о своем здоровье, спровоцировала рвоту, чтобы ядреные гормоны не всасывались, а вторую таблетку и вовсе пить не стала.
– Точно?
– Конечно! Зачем мне врать?
Давлю слабую улыбку.
– Хорошо, – выдыхает с выразительным облегчением.
– Я… – сама не знаю, что еще сказать собираюсь.
К счастью, Шатохин, запихнув мои трусики себе в карман, дергает еще ближе к себе, и я вроде как оправданно замолкаю. Изо рта вместо слов вырываются частые поверхностные вздохи. Даня трогает – именно трогает – губами мое лицо. И, будто одержимый, рваными толчками выдает свой ряд вздохов.
– Скучал по тебе, представляешь? М?
– М-м-м… – все, что отражаю я, ощущая, как внутри последний реактор загорается, и тело начинает колотить дрожь.
– А ты, м?
Почему-то кажется, что он… Напряженно ждет мой ответ. В глаза с такой интенсивностью вглядывается, словно проникнуть мне в душу пытается.
– М-м-м… Тоже, Дань… Конечно же, скучала по тебе… Конечно… Я всегда скучаю… – признаюсь крайне взволнованно.
Не собиралась, естественно, ничего подобного озвучивать. Но как тут промолчишь? А потом… Внутри меня что-то рушится, когда улавливаю в глазах Дани странный и неожиданный блеск.
Жаль, понять ничего так и не успеваю.
– Все, поехали, – хрипит он.
– А куда?
– Узнаешь, – бросает с теми интонациями, которые у меня всегда вызывают повышенную нервозность. – Устрою тебе такой экстрим, закачаешься, Чаруша.
23
Я тебя обожаю, Дань…
© Марина Чарушина
Сегодня подсветка алая. Приглушенная, почти темная. И вместе с тем жгучая, словно каждый объект в этом специфическом помещении подвергся температурному нагреву докрасна.
Из-под потолка льется странная мелодия. Китайское или японское направление, мне распознать трудно. Никогда подобным не увлекалась. Но мотивы определенно восточные. Яркие, чистые и как будто живые. Они заполняют пространство комнаты и окутывают меня, призывая к умиротворению.
Но… Будучи прикованной голышом к чудаковатому металлическому колесу и вися при этом на нем вниз головой, очень трудно поймать хоть какой-нибудь дзен. Особенно когда прямо перед тобой раскидывается и горит панорама родного города.
Господи, что я тут делаю? Что?
Неторопливые шлепки босых ног по каменному напольному покрытию идеально вписываются в общий звуковой ряд. Только я осознаю, насколько тихо при этом, должно быть, играет музыка, как слышу свое срывающееся дыхание.
Да, он все выверил. Все просчитал.
Удар, удар… Р а с т я ж к а… ВЗРЫВ… Удар, удар… Р а с т я ж к а… ВЗРЫВ…
Именно так работает мое сердце в тот миг, когда полностью обнаженный Шатохин замирает перед конструкцией, к которой сам меня и пристегнул.
– Я выполняю твое желание. Ты полностью доверяешь мне, – вот что он сказал пару минут назад.
Черт знает, чем я думала тогда.
Но сейчас… Боже… Боже… Сейчас от переизбытка эмоций я буквально умираю…
Связных мыслей в голове нет. Я просто в очередной раз погружаюсь в пучину паники, успевая лишь удивиться тому, что вновь, исключительно по собственной глупости, оказалась в столь бедственном положении.
– Ну, как ты, Чаруша? – выдыхает Даня, а у меня дрожь разлетается. – Уже подмокла, кисунь?
Я молча кусаю губы. Не соображаю, что на это ответить.
Его ухмылку вижу слабо. Под необычным углом. Могу сделать упор на бесподобное великолепие широких плеч и совершенное немного островатое очертание подбородка. С верхом на этом все. Он слишком близко стоит, а мои глаза географически прямо напротив паха расположены. Вот что есть возможность разглядывать в мельчайших подробностях.
Сколько же сантиметров в этом члене? Умирать нельзя, я ведь еще не узнала.
И как так получается, что Даня практически постоянно возбужден? Увижу ли я его когда-нибудь абсолютно удовлетворенным? Что должна для этого сделать?
Улавливая утяжеляющееся дыхание любимого мужчины, воображаю, с каким выражением лица он в это самое мгновение смотрит между моих разведенных ног. Я же перед ним, как остроконечная звезда, распята. Добровольно на это пошла. А теперь… Он рассматривает… Рассматривает меня, будто под микроскопом. Целенаправленно и бесстыдно изучает.
Жар кипящей патокой заливает тело. Это и смущение, и возбуждение, и предвкушение. Каким бы дискомфортом это не являлось физически, по большей части я кайфую.
– Блядь… Вот же безупречная писюха, – дробит Шатохин хрипом прямо туда. По моей сокровенной плоти. – Красивая, сладкая, чувственная… Созданная для греха, Мариш… Моя…
И снова дрожь. Снова безудержные волны тока. Снова взрывы в сердце.
Он ведь не просто меня СВОЕЙ называет. В его откровениях я четко различаю нотки безграничного восхищения и какого-то изумительно-трепетного собственничества. Они меня и пьянят.
– Дань… – стону почти умоляюще. – Давай быстрее,
