Читаем без скачивания Грозная дружина - Лидия Чарская

— А что говорит брат твой, как кончится поход неверного батыря? До каких пор дойдут русские вои? — нетерпеливо спрашивала Ханджар.

— Не ведаю, царевна. Кабы ведала, все пересказала тебе, звезда очей моих, цветок Ишимской степи, белая лилия Иртыша, — искренно сорвалось с уст Алызги. — Одно скажу, коли придет грозный батырь к Искеру, возьму я, найду брата Имзегу, встану в ряды наших батырей и до последней капли крови буду защищать тебя, царевна моя.

Карие глазки Алызги при этих словах зажглись воодушевлением.

Скуластое, широкое лицо озарилось теплым светом. Но на Ханджар иначе подействовали слова Алызги.

— Коли придут сюда неверные собаки, — вся бледнея от гнева и ненависти вскричала она, — я выйду с братьями, Абдул-Хаиром и юным Алеем, на городской вал и только по трупам нашим проникнут в Искер собаки!..

Недаром зовут меня Ханджар!..[89] заключила она, дрожа всем телом и крепко сжимая в кулаки свои смуглые руки.

— О, царевна, сладкий коралл души моей, звезда страны сибирской, вместе жили, вместе и умрем!

И Алызга, упав на мягкие кошмы, коснулась горячим лбом маленькой ножки ханши.

Та оценила преданность своей подруги, положила смуглую ручку на голову остячки и произнесла тихо и ласково, точно воркуя, своим звонким голоском:

— У тебя, бийкем-Алызга, хорошая, светлая душа. Твои речи звучат, как серебряный сыбызсой.[90] Так может говорить не купленная рабыня, а ак-сюянь,[91] благородное, преданное сердце.

Спасибо, Алызга… А теперь прикажи Искендеру седлать айгара.[92] На байге[93] хочет сегодня, как станет падать солнце, скакать Ханджар… Скажи брату, пускай скличет наших батырей.

Едва только проронила последнее слово Ханджар, как Алызга уже исчезла за тяжелым ковром иссыка, привыкшая стрелою носиться по приказанию своей госпожи.

— На байгу!.. На байгу!.. — веселым гулом пронеслось по степи, и целая ватага Искерских молодцов вылетела на своих лихих скакунах из ворот улуса.

Вихрем облетела Искер радостная весть — царевна Ханджар зовет на байгу.

О смелости, удали и ловкости царевны Ханджар стоустая молва разнесла весть далеко. На крупе удалого киргизского коня выросла царевна. Сама степь вложила силу и ловкость в это тонкое, изящное тело, в эти смуглые руки, умеющие лучше любого наездника управлять скакуном.

В то время, как жены ее отца пряли ткани, одежды, гнали кумыс и сводили сплетни, да перебранивались между собою, царевна Ханджар дикой птицей носилась по степи с нагайкой в руке, подставляя ветру и солнцу свое прелестное, юное лицо, полное удали и восторга.

И сейчас среди девушек-прислужниц она вылетела в степь, подобная быстрой молнии, на своем коне.

Туман расплылся, и пожелтевшая ложбина, с высохшей от осени травой и цветами, казалась золотою.

У городского вала толпилась группа всадников. Это были первые батыри Искера, удалая молодежь, гордость Кучумова юрта.

Впереди всех красовались два брата Ханджар от первого брака: старший Абдул-Хаир и младший Алей, красивый, стройный мальчик, соперничавший в удали с сестрою Ханджар.

Последняя выскочила на своем айгаре вперед. Сменив легкий бухарский чапан на меховую куртку и узкие кожаные шаровары, в своей остроконечной шапке, она скорее походила на красивого мальчика-удальца, нежели на девушку-царевну. Только черные змеи ее кос, вырываясь из-под шапки, десятком тонких прядей разбегались вдоль спины и бедер.

Легким ударом нагайки она заставила своего коня подскочить к группе мужчин.

— Гей, батыри Искера и вольных Ишимских степей, кто хочет словить меня сегодня?.. Кто угонится за моим айгаром? Кто схватит меня на лету из седла?.. Кто захочет отведать моей нагайки? — кричала она весело и разразилась веселым смехом.

Рассмеялись эхом за нею и девушки ее свиты.

Смеялись громко, задорно.

Ропот прошел по группе мужчин. Не ударов нагаек боялись юноши Искера, тех безжалостных, могучих ударов, которые наносила, спасаясь от преследования невеста-девушка во время игры. Дело в том, что байга не была простым развлечением молодежи. Ей придавалось особое значение. Тот молодец, который догнал бы на всем скаку девушку-наездницу, по установленному среди киргизов обычаю, делался ее обладателем, супругом. Но никто из самых близких карочей[94] двора Кучума не посмел бы дерзнуть погнаться за любимой дочерью, «зеницей ока», своего хана в надежде, что она станет его женой. Надо было быть царской крови, чтобы явиться искателем руки красавицы Ханджар. Вот почему нерешительность и робость царили в группе мужчин.

Царевна Ханджар между тем смеялась все обиднее и резче:

— Эй, батыри! — кричала звонким голосом она, — аль приросли к земле?.. Выезжай, кому любо… Или, может, приближение кяфыров[95] лишило вас удали, друзья?.. Так они еще далече, трусы… Далеко им до нас… В пух и прах разобьют их отцовские дружины, как посмеют приблизиться к нам… Выезжайте же смелей… Аль нет такого?.. Перевелись, знать, алактаи[96] в нашем юрту… Эх, кумыс вам с бабами гнать, трусы, пряжу ткать, а не на айгарах молнией носиться!

— с новым взрывом смеха заключила она.

Заскрипели от судорожной злобы зубы батырей. Не одна смуглая рука впилась в рукоятку ножа. Не один взор сверкнул бешенством в лицо царевны.

В открытый гул переходил ропот. Юноша Алей, сверкая глазами, ринулся вперед.

— Не поноси наших удальцов, сестра! Сама знаешь, не смеют дерзнуть они, — запальчиво крикнул он.

— А ты найди такого, который смеет, — усмехнулась Ханджар своими черными глазами и тут же испустила легкий крик.

Из толпы выделился всадник на красивом гнедом жеребце. Огромный, широкоплечий, могучий, он точно придавливал коня всей своей тяжестью. Его огромная голова и широкое, характерное, скуластое лицо, казалось, принадлежали какому-то великану!

Царевна Ханджар вздрогнула при виде его. Богатырь Мамет-Кул был царской крови, потому что приходился дальним племянником Кучуму. Царевич Мамет-Кул мог участвовать в погоне за царскою дочерью. Но этого-то и боялась более всего Ханджар. Его безобразное, скуластое лицо, исполненное свирепости и злобы, внушало ей отвращение и отталкивало от него.

— Если он увяжется за мною, велю прекратить байгу, — вихрем пронеслось в ее мыслях, но тут же она отбросила свое намерение, как недостойное царевны Ханджар.

— Отступить от байги, значит струсить… Пусть знают, что ничего не трушу я никогда, — гордо выпрямляясь в седле мысленно решила девушка.

И, быстро налетев чуть ли не на самого Мамет-Кула, она крикнула задорно и громко во весь голос:

— Бирк-буль!

Потом изо всей силы ударила своего айгара нагайкой и стрелою помчалась в степь.

Царевич Мамет-Кул поскакал за нею.

Вихрем, молнией летели кони: Ханджаров айгар впереди, Маметкулов сзади. Пыль клубами вылетала из-под копыт. Вся изогнувшись змейкой, почти лежа на спине коня, мчалась Ханджар с пылающими от жгучего удовольствия щеками. Ее черные глаза сыпали мириады искр. Изредка срывался с побелевших от волнения губок резкий гортанный окрик, и удары камчи один за другим сыпались на лоснящиеся от пены бока коня… Но и царевич Мамет-Кул не отставал от красавицы. Он давно и тайно вздыхал по черным очам «Звезды Искера» и только медлил засылать дженге,[97] избегая гнева Кучума, дружбой которого очень дорожил. Похитить, просто выкрасть, по обычаям юрта, Ханджар он тоже опасался: хан мог распалиться за это гневом на него.

И вообще отчаянно смелый в набегах и стычках с врагами, бесстрашный Мамет-Кул боялся этой тоненькой, как стройная пихта, гибкой девочки с насмешливо искрящимися глазами.

Но теперь ему представляется чудесный случай по древнему киргизскому обычаю добыть себе эту девочку в жены посредством байги, и он, загораясь счастьем, как бешеный скакал за ней. Вот все меньше и меньше делается расстояние между ними. Морда его лошади приходится почти у крупа ее коня.

Стоит ему только протянуть руку… Но в тот же миг удар нагайки ошеломляет царевича. Кровавый рубец ложится полосою на его щеку и шею. Ханджар, как змейка, с хохотом выскользает из его рук и, новым ударом попотчевав своего айгара, уносится далеко в степь.

Бешенство, глухая злоба и обида разрывают на части душу Мамет-Кула.

Обезумевший, ожесточенный, он ринулся за Ханджар, изо всей силы хлеща своего коня нагайкой… Но Ханджар трудно было нагнать. Она была далеко…

Мамет-Кул взвыл от злобы… Еще и еще удар… Удары без числа и счету…

Дикая киргизская лошадь несется теперь, чуть касаясь ногами земли.

Ханджар уже близко… Ханджар всего в двух, трех саженях от своего преследователя… Ура! Она уже в его руках… Не помня себя от радости Мамет-Кул кинулся вперед, в два скачка очутился подле девушки.