Читаем без скачивания Умные растения - Арцт Фолькер

Но переход на крылатых курьеров породил совершенно новый тип цветков. До сих пор они были незаметными, скромными созданиями; цветки колыхались на ветру, пытаясь вытряхнуть или поймать пыльцу, — например, безыскусные шишки, которые и сегодня растут на соснах и других хвойных деревьях. Однако теперь следовало обязать живых курьеров разносить пыльцу — это была совершенно новая задача. Цветки должны быть заметны издалека, они должны выделяться и привлекать насекомых.

К тому же необходимы станции по загрузке и принятию пыльцы, рассчитанные на курьеров.

Одним словом, в середине эпохи динозавров новая группа растений изменила облик Земли. Она привнесла в этот мир цвет, сделала его пестрым и ярким. Растения создали красивые, великолепно окрашенные и прекрасно пахнущие цветки, которые очень сильно отличались от тех, что преобладали раньше; эти «новички» в большинстве случаев упрощенно называются «цветковыми растениями».

Новаторский облик цветков возымел успех — похорошевшие зеленые организмы захватили Землю. Сегодня 235 тысяч видов этих повсеместно распространенных представителей флоры составляют самую крупную группу растений. Здесь, несомненно, играет роль и то, что их цветки очень своенравно обходятся с характеристикой пола: они гермафродиты. Уже первый взгляд на тюльпан или лилию все проясняет. Каждый цветок представляет собой венок из мужских пыльников и возвышающегося посередине женского рыльца — органа, принимающего цветочную пыльцу. (Сами яйцеклетки сразу не увидеть: они находятся внизу скрываются в завязи, соединенной с рыльцем.)

Существование в качестве гермафродита, то есть способность обладать двумя полами одновременно, несет сплошные преимущества — по крайней мере, для цветкового растения. Как мужская особь, оно может отдавать пыльцу и опылять своих собратьев; как женская — может принимать пыльцу и само иметь потомство. Шансы на размножение удвоились.

Гениальный ректор Шпренгель

То, что цветки опыляют пчелы, шмели или бабочки, — не такая уж поразительная новость. Об этом известно каждому школьнику. Однако человеку, который первым обратил внимание на партнерство цветов и насекомых, пришлось нелегко. Над ним смеялись и подтрунивали, и он замалчивал свое открытие целых семьдесят лет. Речь идет о ректоре школы в городе Шпандау (сейчас это один из районов Берлина) по имени Христиан Конрад Шпренгель, жившем во времена Гёте. Вероятно, он был достаточно неприятным типом, постоянно пререкавшимся с окружающими. К тому же Шпренгель был холост и угрюм. Но ректор оказался гениальным человеком — одиночкой, сильно опередившим свое время. Даже сегодня, по прошествии двухсот с лишним лет, его книга для любознательного читателя — сплошное удовольствие.

«Раскрытая тайна природы» вышла в 1793 году в издательстве Фивега и содержала двадцать пять прекрасных гравюр на меди, каждая из которых занимала целую страницу. Книга была написана на немецком языке, хотя в те времена научные труды составлялись исключительно на латыни. Текст понятен и доходчив, а временами даже напоминает захватывающий очерк. И все-таки труд Шпренгеля постиг оглушительный провал, весьма досадный как для издательства, так и для автора. Ректор не получил даже авторского экземпляра, на что впоследствии неоднократно жаловался.

Неудачной оказалась основная идея Шпренгеля, заключавшаяся в том, что насекомые играют значительную роль в половой жизни цветов. Вероятнее всего, и специалисты, и дилетанты посчитали это предположение чрезмерно дерзким. Надо же — насекомые! Прекрасные величественные цветы зависят от маленьких, уродливых, копошащихся букашек! Одно с другим просто не вязалось, а потому, сознательно или неосознанно, гипотеза Шпренгеля воспринята не была. Для начала ученым нужно было договориться о том, что непорочные цветы представляют собой органы размножения растений. Некоторые биологи, после того как пали самые первые запреты, даже отважились предложить по-настоящему рискованные формулировки. Например, шведский ботаник Карл Линней[17] еще задолго до Шпренгеля писал о «прелюдии растительного оплодотворения» и называл цветок «брачным ложем», а тычинку — «супругом».

Все бы хорошо. Но тут появляется наш ректор, утверждающий, что мерзкие мохнатые насекомые вмешиваются в любовные оргии растений. Подобная бессмыслица могла возникнуть только в голове невежественного дилетанта.

Да хоть бы и так! Зато далекий от «истинной науки» педагог, изучавший «всего лишь» языки и теологию, был свободен от знаний и мнений, руководивших ученым миром его времени. Он мог полагаться только на собственную голову, и прежде всего — на зрение. Шпренгель был помешанным на деталях наблюдателем. Каждую свободную минуту его тянуло на свежий воздух к «диковинкам флоры» — ректор стремился, выражаясь его собственными словами, «поймать природу с поличным».

Все началось (и в это почти невозможно поверить!) с нескольких крошечных волосков, которые Шпренгель обнаружил в цветке лесной герани. Они нависали над отверстиями нектарников. Чистая случайность? Или за этим стоит нечто большее? Вероятнее, второе, ведь другие цветки тоже накрывают свои нектарники сеткой волосков. Шпренгель предположил, что таким образом цветки защищают сладкий нектар от дождя: «так случается и с каплей пота, стекающей по лбу человеческому: брови и ресницы задерживают ее, дабы она не попала в глаз».

Волосяная защита от дождя, как считал Шпренгель, — удивительно продуманный механизм: она позволяет задерживать капли дождя, но не отгоняет насекомых. Поскольку у них есть хоботки, эти существа могут и при наличии волосков без труда наслаждаться неразбавленным цветочным соком.

Честно говоря, создается ощущение, что все это притянуто за уши (или за волоски, если угодно). Видимо, такого же мнения придерживались современники Шпренгеля. С какой стати растениям заботиться о благе насекомых? Зачем делиться с ними нектаром? К чему следить за тем, чтобы он оставался стопроцентно чистым? Слишком уж много тут несуразностей, тем более что цветочный сок в те времена рассматривали совсем по-иному. Некоторые ботаники видели в нем лишь ядовитые выделения, другие считали, что нектар — смазочный материал для завязей. Подобные теории могли родиться лишь за письменным столом.

Шпренгель не разделял этих бурных фантазий, он придерживался «цветущей» действительности и вскоре обнаружил другие доказательства того, что нектар предназначен для насекомых. Так, ректор с удовлетворением обнаружил, что опыляемые ветром растения не содержат нектара. Ну а самый обычный цветочек развеял его последние сомнения: в центре незабудки имеется маленькое желтое кольцо. Оно сразу бросается в глаза; этому символу верности цветок даже обязан своим названием. Однако никто до тех пор не задавался вопросом, чему могло служить это кольцо, есть ли у него какая-нибудь иная функция. Первым был Христиан Конрад Шпренгель.

Он тоже посчитал кольцо символичным, но с точки зрения насекомых. Эта броская маркировка должна указать путь к нектару: тут, в центре, и есть цель! Здесь угощают сладкой жидкостью. И действительно, в центре кольца располагается крошечное отверстие для хоботка — этакое горлышко, ведущее к нектарнику.

Конечно, все это могло оказаться случайностью, но Шпренгель, однажды придя к этой мысли, нашел у большинства цветков специальные линии, пятна или точечные узоры. Эти «нектарные метки», как он сам их называл, всегда расположены там, откуда можно достать цветочный сок. Словно цветки с помощью обводок, подчеркивания и прочих средств выделения пытаются объяснить насекомым, что нужно делать.

Столь тонкое взаимодействие низших животных и бездушных растений показалось современникам Шпренгеля чрезмерным. Гёте, который и сам написал книгу «Опыт о метаморфозе растений», был прямо-таки раздосадован. Ректор ничего не объяснял, а лишь наделял природу человеческим разумом. Уже сам вопрос о том, почему это так и для каких целей служит, обнаруживал совершенно ненаучный подход. В защиту Гёте следует сказать, что тогда, за семьдесят лет до Дарвина, никто не мог и предположить, что природа вообще способна на практичные и сколько-нибудь разумные решения.