Читаем без скачивания Сироты квартала Бельвилль - Анна Кальма

— Что же это? Сими, что ты такое говоришь, ты понимаешь? Опомнись, Сими, — прошептала она наконец. У нее перехватило горло. Она обвела глазами «штаб»: — Что же вы молчите?! Скажите хоть что-нибудь. Скажите Сими, что я не виновата. Скажите, чтоб она перестала меня ненавидеть! Скажите же, а то я умру! Сейчас, здесь, сию минуту умру!

Дети часто так угрожают: я умру, если вы не сделаете того-то. Но здесь перед нами была такая страсть, такое горе, такая сила убежденности, что мы невольно для себя поверили. Как-то сразу мы опомнились, кинулись к Сими разуверять, просить, требовать справедливости для рыженькой девочки. В горячке возмущения мы совсем позабыли о жалком состоянии Сими, мы даже кричали на нее, обвиняя в жестокости, в эгоизме.

Испуганная нашим напором, Сими только слабо отмахивалась да закрывала руками лицо, словно заранее защищаясь от наших ударов. Наконец, видимо, желая как можно скорее покончить со всей этой тягостной сценой, пробормотала невнятно:

— Разумеется, месье и медам, возможно, что я и ошибаюсь и Ги тоже. Возможно, Клоди и не виновата… Но я так несчастна, поймите и меня… — и устремила на нас влажные, измученные глаза.

— Ну конечно, конечно, Сими, крошка моя, вы ошибаетесь. Клоди — сама жертва, — обрадованно зачастила Жаклин. — Вы должны вернуть девочке вашу любовь, ваше доверие, ведь ей тоже несладко приходится.

— Поцелуйтесь — и дело с концом! — решительно объявила Надя Вольпа. Она подтолкнула рыженькую, которая заметно упиралась, к Сими: — Ну же, поцелуйтесь, ведь вы были такими настоящими друзьями!

И Сими послушно поцеловала маленькими, привычно накрашенными губами хмурую, ни в чем не убежденную Клоди.

— Только я все-таки должна буду уехать, Диди, — сказала Сими умоляющим голосом. — И ты, пожалуйста, пожалуйста, не удерживай меня, я тебя очень прошу. Ты должна понять, Диди, ты же такая умная и взрослая, куда взрослей меня. Мне так тяжело…

И Клоди, как видно, через силу кивнула.

Вот так, бесславно, в один из вечеров, наш «штаб» разошелся по домам и навсегда прекратил свое существование. На душе у всех было здорово кисло. Сужу по себе.

Суд по «делу Назера» вызвал отклик во всей стране. Сотни писем приходили адвокатам и членам суда, и в сотнях писем говорилось о судьбе девочки Клоди. Адвокатов умоляли вступиться за нее, не ломать ей жизнь. И все же после главного суда состоялось заседание суда по делам несовершеннолетних, и тогда…

Совершенно нет времени писать. Приехали старые Жюльены, и предстоит многое решить.

29. Прощание

Их первое свидание состоялось в доме Андре Клемана, в этом старом кирпичном доме, построенном еще отцом Клемана, отработавшим свое маляром. На улице возле дома стояла машина старых Жюльенов и «караван» — удобная дачка-прицеп, которые должны были увезти их в горы, в Мулен Вьё.

Анриетт, черноглазая, величественная, точно королева, в своих седых кудрях, падающих на плечи, и Анри, еще моложавый, с прямой спиной и далеко окрест слышным голосом настоящего провансальца, пристально разглядывали стоящую перед ними рыжую девочку, больше, чем всегда, похожую на бездомного котенка. Сколько таких бездомных котят вырастили и воспитали за свою жизнь старые Жюльены!

Для них обоих не составляло труда сразу понять, что чувствует и о чем думает эта рыженькая, судьба которой отныне зависела от них.

Да, да, они приехали и вмешались в эту судьбу, и, конечно, немалую роль сыграл в этом их внук Рири. Ох, если бы кто слышал, как они кричали все трое в вечер приезда старших Жюльенов, кричали на весь квартал со всем темпераментом провансальцев:

— В какое дело ты нас впутываешь? Инспектор Дени требует нашего поручительства! Ему нужны гарантии! (Это Анри.)

— Ну так и дайте ему это поручительство! Дайте гарантии, и пусть себе катится ко всем чертям! (Это вопил Рири.)

— Эй, потише, красавчик, очень уж ты прыток! А что, если эта рыженькая покажет нам зубки и сбежит или сделает еще что-нибудь похуже? Ведь тогда все педагоги подымут нас на смех. Мы потеряем весь наш авторитет! (Это голос Анриетт — матери.)

Рири, весь красный, наступал:

— Ага, вот вы о чем думаете? Не о девочке, не о ее благополучии, не о том, чтоб спасти ее от исправилки, а о себе, о собственном авторитете? Ну, признаюсь, не ожидал от вас!.. Как вы можете быть такими эгоистами?

— Это ты, самонадеянный мальчишка, эгоист, ты, а не мы! — в негодовании кричал Патош. — Избаловался тут, в столице, думаешь, уже взрослый, что все тебе нипочем! Думаешь только о том, чтоб насолить инспектору, а о нас забываешь!

— Я — насолить инспектору?! — возмущался Рири. — Откуда ты взял, дед? Я думаю, что вы должны забрать к себе Клоди, что для нее это последний шанс получить образование и воспитание, что у вас ей будет хорошо и спокойно и она сможет забыть все, что с ней случилось… А на вашего друга инспектора мне начихать!

— Тебе на всех начихать, кроме этой девчонки, я замечаю! — продолжал наскакивать на мальчика Патош.

И вдруг увидел, что внук заливается багровой краской. Кажется, Патош смутился еще больше Рири. Во всяком случае, крик сразу смолк, все как-то сбоку посмотрели друг на друга и внезапно принялись смеяться. Они так смеялись, что у Анриетт на ее черных глазах выступили слезы от смеха. И тут же Патош послал внука за Клоди.

И вот она стоит посреди старомодной столовой Клемана, где только большой телевизор и электрический камин напоминают о современности, и ее разглядывают две пары проницательных глаз. Поодаль Рири, настороженный, готовый прийти на помощь, если понадобится.

— Клоди, ты как будто уже все знаешь о нас и нашей республике в Мулен Вьё, — говорит Анриетт. — Рири сказал, что показывал тебе много фотографий и рисунков наших ребят… Так вот, мы не хотим тебя неволить: если тебе не нравится то, что ты узнала, можешь не ехать с нами. Мы постараемся подыскать для тебя что-нибудь другое… Ты совершенно свободна…

Клоди смотрит на серьезное лицо, обрамленное белыми кудрями, слушает глубокий низкий голос. За время следствия и суда девочка как-то внутренне сжалась, одичала, она снова не верит людям. Но этой женщине ей очень хочется верить — ведь это бабушка Рири, его воспитательница. И потом, куда же деваться Клоди? Сими уезжает, она уже наполовину не с ней, а кто еще захочет держать у себя «преступницу»?

И Клоди говорит неловко, чужим, хриплым голосом:

— Если вы не против, мадам, я хотела бы поехать с вами. Только… только если вы согласны взять и Казака…

— Кто это Казак? — спрашивают одновременно Анриетт и Анри. — Ты нам ничего не говорил об этом, Рири?

— Казак — это та собака, которая узнала Назера и его приятеля, — отзывается Рири. — Замечательный пес. И очень привязан к Клоди. Я думаю, вы его можете взять? — добавляет он вопросительно.

— А, собака… Конечно, мы возьмем собаку, — говорит Анриетт, и Патош тоже кивает. — Отлично, маленькая, значит, завтра мы все уезжаем. Ты готова?

— Да, мадам.

Анриетт улыбается:

— Учти: все дети в республике зовут меня не «мадам», а «мама».

— Моя мама умерла, и я никогда никого не буду звать мамой, — вспыхивает Клоди. — Ни за что!

Анриетт немедленно соглашается:

— Как хочешь, девочка. У нас насильно ничего и никому не навязывают.

Патош подзывает Рири:

— Пойдем, ты поможешь мне подготовить машину. Инструменты у меня в багажнике. — А сам между тем шепчет мальчику: — Крепкий орешек эта твоя рыженькая. Не скоро ее приручишь…

Рири беспокойно оглядывается. Как бы смыться? Ему во что бы то ни стало нужно повидать Клоди одну, сказать ей словечко. Он бормочет что-то насчет Саида, которого нужно бы вызвать, потому что он-то во много раз лучше разбирается в машинах всяких марок.

— Ну, так в чем же дело? Вызови твоего дружка, — настаивает Патош. — Необходимо все проверить, прежде чем пускаться в такой далекий путь. Все-таки как-никак около восьмисот километров…

Он подталкивает Рири к телефону: ну же, звони своему Саиду, кажется, он работает где-то в большом гараже? Вот и отлично — значит, специалист в своем деле.

Рири долго копается в карманах, ищет телефон гаража, тянет время. На что он рассчитывает — неизвестно, и ему очень тошно. На его счастье, раздается звон ключей, старая массивная входная дверь открывается, и в дом вваливается весь «штаб» — все старые друзья Жюльенов: Надя Вольпа, Андре Клеман и с ними Жаклин Мерак. Они разговаривают все разом, все радостно возбуждены, все целуют Анри и Анриетт, задают десятки вопросов и, не слушая ответов, сами что-то начинают рассказывать.

Под этот шум и беспорядок Рири удается сделать знак Клоди, и они оба оказываются в темной, тесной кухоньке, выходящей окном в квадратный тупичок, служащий Клеману шкафом для посуды и некоторых продуктов. Сюда даже сам хозяин дома редко заходит, потому что привык питаться либо у друзей, либо в ресторанчиках близ своей редакции.