Читаем без скачивания Мы знаем, что ты помнишь - Туве Альстердаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю, – призналась Эйра, – просто его имя всплыло в связи с одним расследованием…
И тут же пожалела о том, что позвонила, когда услышала в трубке свои собственные слова. Словно эхо перебросило их обратно через реку, из Клокестранда, где у Эйлерта Гранлунда была своя избушка, сюда, в Лунде.
В этих словах как будто звучало недоверие.
– А, ладно, не бери в голову, – поторопилась добавить она. – Прости, что потревожила тебя так поздно.
– Ничего страшного, – радостно откликнулся Эйлерт, но в его голосе прозвучала какая-то неуверенность, сродни той, с которой он говорил о пенсии и птицах. – Мне ты всегда можешь позвонить, ты же знаешь.
Раскат грома ворвался в его сон и пробудил к жизни. Он встряхнулся и вскинул упавшую на грудь голову. Прямо перед ним – широко распахнутая дверь веранды. Загустевший от гари воздух. Должно быть, где-то неподалеку разбушевалась гроза.
Улоф перебрался на диван, чтобы с него смотреть, как молнии перечеркивают громаду неба над рекой. Сидел и ждал дождя, который все не начинался.
Боль в затылке – к дождю, любила приговаривать мама. Перед дождем у нее еще ныли все суставы, она была просто ходячим прогнозом погоды. Только солнечный свет никогда не причинял ей боли.
Он огляделся в поисках пса – должно быть, спит в каком-нибудь углу. Если, конечно, не удрал на улицу. А то как было бы хорошо – за окном бушует гроза, а пес сидит у него на коленях, поскуливает, дрожит, а Улоф успокаивающе гладит его по спине.
Грозы он никогда не боялся. Ему нравился этот грандиозный небесный спектакль, когда молнии пересекали небо. После чего он начинал считать, приговаривая «раз пивасик, два пивасик…», чтобы узнать, сколько секунд прошло между вспышкой молнии и ударом грома, и высчитать, на каком расстоянии сейчас находится гроза. Отец научил его, что одна секунда – это куда больше, чем можно представить. Именно поэтому Улоф говорил «пивасик», чтобы не считать слишком быстро. К тому же это так прикольно звучало. А потом полученное число надо было поделить на три, и получались километры. Это было так захватывающе, словно он повелевал небесными силами. И следом – напряжение, растущее по мере приближения грозы. Они вместе сидели, считали и прикидывали, где она сейчас – над Престмоном или же ближе к Стюрнэсу – когда очередная вспышка озаряла все вокруг и от раскатов грома дрожали стекла. Улоф всегда ждал этого мгновения и громко кричал, когда оно наступало.
Теперь же было тихо. Раздавшийся во сне грохот, очевидно, был всего лишь частью сна, воспоминанием о той грозе, что жила внутри него. И куда запропастился этот чертов пес?
Как бы то ни было, ему все равно пора вставать, пусть даже тело наотрез отказывалось это делать. Эти вечные скитания туда-сюда, из которых, по сути, и состоит наш земной путь. Он не знал, откуда у него в голове всплыли эти слова, вплотную подкрались к нему. Земной путь, скитания, пивасик – в наши дни так уже никто больше не говорит.
Улоф вышел на веранду и помочился между столбиками перил. Тучи все еще низко висели над землей, и дым еще больше заслонил собой небо, так что ночь выдалась темной, словно лето было уже на исходе. Завтра, подумал Улоф, он уедет отсюда. Вот дождется, когда из тела выветрится алкоголь (он обнаружил в погребе бутылки с пивом и выпил, закусив тремя банками консервированной говядины, пока молнии с треском раздирали небеса), и уедет. На закате, как пресловутый ковбой. И тут же следом подумал, что солнце сейчас едва садится и что ему негде жить.
Его арендатор оставил на автоответчике сообщение, велев Улофу в течение этой недели освободить жилплощадь. «Иначе пойдут слухи, а я не хочу иметь проблем с полицией».
Они были там и расспрашивали про него, размахивая бумажкой, которая давала им право войти к нему и рыться в его вещах.
Босс тоже опять звонил, выкрикивал в трубку всякие угрозы. На днях орал, что если Улоф сейчас же не привезет ему тачку, то он заявит на него в полицию. А потом вдруг неожиданно сообщил, что больше видеть его не хочет, и затих. Должно быть, легавые там тоже побывали.
Улоф снова позвал пса. В ответ ни лая, ни шороха лап по траве, ни намека на рычание, которое указывало бы на то, что пес затеял какую-то возню. Только шум проезжающего грузовика вдалеке. И тут вдруг… или ему показалось? Как будто слабый хруст гравия под чьими-то шагами, возле передней стороны дома. Это могла быть лисица. Или пес, который еще не понял, кто же теперь его хозяин.
Он вернулся обратно в комнату. Сквозь задернутые занавески не было видно, есть ли кто снаружи. Улоф поднял было руку, и в ту же секунду окно взорвалось. Разлетающиеся во все стороны осколки стекла, занавески взметнулись и опали, словно в замедленной съемке, и одновременно что-то упало к его ногам. Камень? Следом раздался еще один жуткий удар, что-то сверкнуло, и из кухни по соседству вырвалось пламя. Улоф в растерянности бросился искать, чем можно потушить огонь, какое-нибудь одеяло, старая отцовская куртка. Он увидел, что горит повсюду – в зеркале в прихожей и в стеклах окон. Он уже не знал, где было пламя, а где лишь его отражение. Огонь наступал на него со всех сторон, окружал, подбирался к его ногам.
Спотыкаясь, он вывалился наружу через дверь веранды, скатился вниз по узкой лесенке и упал, растянувшись на траве. Где-то разлетелось еще одно стекло. Огонь настигал его. Он кое-как преодолел крутой участок склона и поднялся на ноги, в одних носках – он нашел в доме несколько пар старых лыжных носков, которые пахли его отцом. Споткнулся о поваленное дерево и упал лицом вниз. Земля попала ему в глаза, забилась в рот, он сплюнул и заколотил себя по щекам, чтобы стряхнуть землю. Этот мерзкий вкус земли.
Он словно снова почувствовал ее тень на себе, когда она стояла над ним, загораживая собой дневной свет. Она была деревьями, тучами и небом, что низко висело над землей.
Придурок несчастный, да что ты о себе возомнил? Что я стану целовать такого, как ты? У тебя изо рта воняет, ты вообще зубы чистишь?
Он не готов, просто стоит там и пытается погладить ее
