Читаем без скачивания Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

Застывшие воины перестают быть застывшими.

Глава 7

Братство

Щелк. Щелк. Щелк.

Ритм в моем разуме и душе. Он резонирует в земле, воздухе и моем скелете, его не ощущает никто кроме меня.

Щелк. Щелк. Щелк.

Неумолимый звук проворачивающихся шестеренок, обращающих всякую надежу в прах. Механизм работает, запущенный на «Затмении надежды» при её исчезновении пять тысячелетий назад. Механизм действует, безразличный к любым попыткам остановить его.

Щелк. Щелк. Щелк.

Это ещё и звук складывающихся фрагментов, частица к частице, мерзость к мерзости, пока не появится вся картина. Я пока не вижу её, но чувствую приближающееся откровение. Пусть приходит. Я подбираю пистолет и устремляюсь обратно в амфитеатр, очертя голову бросаясь между шестернями. Я остановлю неизбежное.

Поле битвы раньше можно было охарактеризовать как бурлящий котёл. Как бы описать его нынешнее состояние? Суматоха обезумевших и враждующих насекомых, и трагедия штормовых волн, разбивающихся о скалы. Боевые порядки были сломаны ещё в первые секунды столкновения. Сражение разбилось на личные поединки или стычки небольших групп, разделенных обездвиженными воинами. Внезапно сражающихся становится в три раза больше, и всякий порядок утрачивается вовсе.

Древние космодесантники оказываются берсеркерами, неразборчиво ревущими через динамики шлемов. Их движения размашисты, быстры, настоящие взрывы агрессии. Они не пытаются защищаться. Они атакуют всех без разбору, нападая на ближайших к ним Кровавых Ангелов или Освященных. Немногие продолжают дуэли, начатые давным-давно, но после пары ударов, разворачиваются в поисках новых целей. Их поступки кажутся неразумными, просто инстинкт и поиск добычи. Я вижу закрепленное в магнитных захватах их брони огнестрельное оружие, но они пользуются только цепными оружием ближнего боя. Мечи и топоры сеют опустошение повсюду, непонятно как, но двигатели их всё же работают после стольких веков бездействия, они издают пронзительный визг, словно бьются в истерики от длительного голода.

Я окунаюсь в гущу битвы. Рядом со мной Альбинус и брат Роновус сражаются против четверых вернувшихся воинов. Роновус выпускает целую обойму болтера в грудь одного из противников. С такой убойной дистанции болты прошивают броню насквозь, выходя из спины воина, вырывая куски мумифицированной плоти, окаменевшие кости и чёрную от старости кровь. Ранение даже не замедляет берсеркера. Словно Роновус сражался просто с пустой броней. Но затем динамики шлема взрываются ревом боли и потоками несвязных, но вполне понятных ругательств. Существо внутри брони всё ещё, каким-то образом, живо, хотя оно иссыхало десятками веков. Воин обрушивает цепной топор на Роновуса, который блокирует удар дулом своего оружия. Топор перерубает болтер пополам.

Я посылаю в руки и голову воина мерцающие заряды психической энергии. Я разрываю тварь на куски. Она бьется в агонии и погибает. Кровь стучит в моих ушах. Я ненавижу тварь, которую убил. Я бы убил её ещё раз. Я уничтожу все следы её существования.

Вокс забит проклятиями и ругательствами. Ярость расползается по полю брани как чума. Я слышу крик Альбинуса. Он следует моему убийственному примеру и выхватывает цепной меч, хотя во второй руке у него болт-пистолет. И сейчас этот пистолет целится в меня. У меня нет времени даже сформировать вопрос в голове, и он стреляет. Пули со свистом проносятся мимо моего левого уха. Я слышу отчетливые звуки попадания у себя за спиной. Я резко разворачиваюсь на месте и взмахом пылающего меча обезглавливаю подкравшегося противника. Это был один из Освященных. Я поворачиваюсь обратно, с моей брони стекает кровь предателя, в этот самый миг я вижу то, чему помешать не в силах. Альбинус сдерживает одного из воинов. Их клинки сцепились и перемалывают друг друга. Роновус вытащил свой меч, но у него за спиной появляется еще один призрак древних времен. Он сжимает свой меч обоими руками и наносит удар сверху вниз, словно забивая жертву. Зубья прогрызаются сквозь ранец Роновуса, броню и позвоночник. Берсеркер продолжает давить на меч, пока Роновус не падает замертво, а затем он выдергивает оружие.

Когда он вновь переносит своё внимание на меня, происходит ужасная вещь.

Роновус встает на ноги. Он присоединяется к воину и идёт ко мне.

Щелк. Щелк. Щелк.

Выводы связывают кусочки мозаики воедино.

— Альбинус, — кричу я. Сангвинарный жрец только что отрубил правую руку своему противнику. — Влево!

Альбинус бросается вниз в сторону, в то момент, когда я вызываю мощный энергетический взрыв. Я не целюсь непосредственно в берсеркеров. Сила, которой мы противостоим, разорвала воздух. Я проделываю то же самое с землей. Энергия, которую я выпустил, сталкивается с материей, происходит взаимное уничтожение, с температурным выбросом звезды. Камень становится жидким. Воины падают в яму, заполненную лавой. Они быстро тонут, до последнего вздоха пытаясь добраться до меня. Я наблюдаю, чувствуя очистительный жар на лице. Тварь, в которую превратился Роновус, исчезла под раскаленной поверхностью, богохульничая напоследок. Свет и жар спадают, оставляя тусклое свечение и искореженный камень на том месте, где стояли берсеркеры.

На какое-то время битва затихает вокруг нас. Альбинус стоит рядом со мной, разглядывая кусок земли, поглотивший нашего брата и берсеркеров. Мы тяжело дышим, сражаясь с «жаждой». Пришла она очень быстро, а уходит очень неохотно. Но всё же через пару секунд Альбинус вновь может говорить: «Что за чудовищное колдовство творится здесь?»

— То же самое, что когда-то заморозило битву, а теперь спустило её на нас.

— Но как такое возможно?

Я качаю головой: «Реальное значение имеет то, что это уже происходит. Мы можем поискать ответы и позднее».

— А Роновус, — говорит Альбинус, — его геносемя…

— Оно было потеряно для нас в тот момент, когда он восстал, — отвечаю я. Тьма его воскрешения отметила его прогеноидные железы порчей. Мы ничего не могли поделать с его наследием.

Альбинус кивает, а затем вихрь войны вновь захватывает нас, новые берсеркеры атакуют. Над нашими головами в воздухе появляется новая трещина, словно рана от меча. Огненные всполохи тянутся к нам, жаждущие напиться энергией боя. Это колдовство бросает вызов моим собственным умениям, и я поднимаю брошенную перчатку. Я захватываю языки пламени, подчиняю их и направляю на атакующих нас воинов. Я расширяю трещину в ткани реальности, и пламя превращается в поток. Место удара взрывается странным светом. Столб жертвенного огня поглощает наших врагов. Я отпускаю огонь, и он пляшет на останках своих жертв.

— Мефистон, — зовет Альбинус.

«Я знаю». Я вижу броню, в которую были облачены двое из числа атаковавших нас берсеркеров. Наши ряды редеют. А врагов становится всё больше. И хотя Кровавые Ангелы никогда не сдаются, эта война идет к единственно возможной развязке.

Я не допущу подобного поражения. Я выведу нас с этого пути, и делать это надо прямо сейчас, потому что, я вижу конец, и он близок, как никогда.

Башня — это ключ. Она источник всего. Я указываю на тьму, продолжающую изливаться из шпиля. «Это творение нашего примарха? — спрашиваю я Альбинуса. — Так выглядит свет Императора?»

— Нет, — признает он.

— Нет. И то, что лежит внутри — тоже нет.

— Что ты собираешься делать?

— То, что должен.

— Ты будешь действовать в одиночку.

Даже теперь, когда уже всем должно быть ясно, что башня не достойна защиты, статуя не ослабила свою хватку. Её правдивость оказывает слишком сильное воздействие, даруя ей иммунитет против сомнений моих братьев. «Да будет так».

— Не обрушь на нас проклятие, — предупреждает Альбинус.

— Посмотри, насколько мы уже близки к проклятию, — отвечаю я ему, и ухожу.

Я мог бы пролететь над полем битвы, чтобы добраться до башни. У её основания контингенты Кровавых Ангелов и Освященных продолжают борьбу, хотя война, практически, захлестнула уже все ряды амфитеатра. Я не лечу. «Ярость» и «жажда» едва появились, и они требуют жестокой кары для врагов. Так что я бегу вниз по склону чаши, выставив перед собой меч. Я — машина разрушения, сочетающая инерцию и ярость. Энергии варпа окружают меня, но они не превращаются в крылья. Я — метеор, существо, сотканное из силы и кроваво-красного огня. Я проношусь сквозь поле боя, сжигая и расчленяя всё на своем пути. Всё, что я вижу, подталкивает меня к грани пароксизма, и так просто утратить контроль, став ходячим апокалипсисом. Но моя воля — источник моей силы, моего контроля варпа, и благодаря этой воле я не переступлю грань кровавого безумия, туманящего взор.

Правда, контроль требует приложения огромных усилий. Того облегчения, которое я испытываю, сея вокруг разрушение, едва хватает, чтобы перекрыть тот ужас, который я вижу. Это не просто тёмный поворот в ходе битвы, который возмущает меня. Это не чудовищность того, что наши павшие братья воскресают, чтобы сразиться с нами. Это деталь, которая становится явной для меня сейчас, когда я несусь сквозь гущу сражения, как ветер из огня и лезвий. Истинная природа древних берсеркеров раскрывается, и я готов придушить голыми руками существо, ответственное за этот кошмар. Время и дожди смыли какие-либо отличительные знаки ордена с брони древних воинов. Но по мере того как они сражаются и убивают, происходят перемены. Словно впитывая льющуюся кровь, их броня приобретает цвет. Оттенок до боли знакомый. На их левых наплечниках проявляется герб — капля крови с крыльями. Они — Кровавые Ангелы. Я не знаю, как это может быть, но это — ужасная правда. Они — это мы, всё самое худшее из нас. Они сражаются с немыслимой свирепостью, а затем пируют на крови своих жертв. Они — это орден, каким он может стать. Возможно, в этом разгадка и тёмного воскрешения. Время и судьба прервались в этом месте, а смерть — это порог павшего будущего. Если я не остановлю это безумие прямо сейчас, то вся Четвёртая рота станет берсеркерами ещё до багрового рассвета.