Читаем без скачивания Руфус Рисс, ненависть к чаю и не только - Ермак Болотников

идти. Я прекрасно “видел” этот мир, ибо наполненное смертью тело, тянулось к Надежде, как ничто другое в этом пространстве. Я чуял ее освященный благодатью лик, ее кровь стала моим ориентиром, чистотой и жизнью приманивая к себе. Но взамен ее благодати, которая давала еще отчасти существующему телу мимолетное облегчение, я разносил по ней одновременно заразу жизни и лекарство смерти. Медленно двигаясь вперед, переставляя по кровавому следу гниющие ноги и оставляя в нем ошметки гниющий плоти, я шел увереным шагом, волей скрепляя разваливающуюся плоть. И поскольку это было самым простым, самым легким этапом, я прилагал максимум усилий, чтобы двигаться вперед как можно быстрее, старался чуть ли не бежать, мучительно ощущая, как тело медленно подчиняется смерти, уже не способное ни оказывать сопротивления, ни испытывать боль, ни подчиняться мне как раньше. Нервные окончания оказались низведенными до пыли, перестав существовать во мне, сердце остановилось, разрываясь изнутри, остальное сгнило и осталось в сверкающей крови Надежды, которая уже не могла дать ни капли облегчения.

Мое тело оказалось уничтожено за считанные минуты. Это стало моим первым поражением, первой смертью. Ибо сломив тело, Она пришла к моему раздробленному болью, усталостью и страхом, отчаянному сознанию, неспособному на первых порах дать ей никакого сопротивления, никакого боя, ничто не могло дать Ей отпора. И даже напротив, чувства, мысли, целые куски памяти с удовольствием отдавались в ее холодные, болезненные объятия, жаждя наконец подобия покоя или банального отдыха, который находили в окончании своего существования. Это было не остановить… Не убрать, не изменить, не обратить вспять. Зато на меня волной хлынули воспоминания, в особенности связанные с посвящением. С днем, когда я впервые испил этот яд, когда впервые занес лекарство смерти в свою больную душу… С днем, когда я практически истребил самого себя, оказался по ту сторону жизни. Прошло восемь долгих, полных страданий и редких радостей лет, и вот… Я позволил смерти захватить себя полностью, не оставив самому себе ни шанса на спасение или счастливый финал. Я понял это уже вскоре, когда начали являться Они, вестники моего конца.

Призраки слепили существо, лишившиеся глаз. Призраки имели плоть, кровь и голос, но не были реальны даже в пространстве, где было реальным существо без плоти и сердца. Призраки мерещились мне в тех местах, где казалось мой разум уже погиб, сломленный под бессмертным натиском Смерти. Призраки были мною… И одновременно с тем, я не узнавал никого из них, теряясь в лицах, игнорируя слова, касаясь небытия. Они парили над землей, светящимися огоньками, внутри которых, разъедая насквозь и властвуя без конца, резвилась смерть. Но их лица не дрожали, не менялись их улыбки, не сходили слезы, до последнего не тускнели горящие зрачки и не опускались поднятые руки. Но как бы я не старался, я не мог узнать хоть кого-нибудь, кроме редких видений самого себя. Весь мир сейчас был для меня лишь тусклой, не имеющий ни цветов, ни форм картинкой, в которой светилась благодатная кровь Надежды, и сотни признаков расколотого сознания, от большей части которого не осталось ничего, кроме блестящих осколков, столь мелких, что невидимых даже богам, но таких ярких для меня самого, что оказались способны слепить.

Мой ход замедлился, а оставалось еще чуть меньше половины, но ничто уже не желало подчиняться мне, да и подчиняться, как оказалось, нечему. Вслед за моим побежденным разумом, который остатками и тонким слоем оказался размазан по черепной коробке, еще не побежденный до конца, но точно разбитый в генеральном сражении, стала крошиться и изначально проклятая душа, последний оплот, который с распростертыми объятиями встречал свой покой, принесенный извне, и так давно желанный ею. Ничто не было для отравленной сущности так желанно, как процесс умерщвления, не было для него ничего более прекрасного, чем тишина, он так устал от шума жизни, так устал слышать биение сердца и пульс крови… Я застыл на месте, не видя ни стимула двигаться, ни воли на это, ни приказов для движения. Смерть пожирала меня, словно волк жрущий раненную лань, не успевшую сбежать вместе с остальными. Только вот лань… могла сопротивляться хоть как-то. В то время как я оказался парализован и вынужден ощущать, как душа распадается на части.

- Речка! Речка! - Далекий возглас коснулся моего сознания, возвращая в него частички жизни, принесенные такой же благодатью, которой на первых порах лечилась моя плоть. Какой знакомый голос… Вокруг были сотни призраков, лиц который я уже не узнавал, но внезапные слова, первые, которые я смог услышать за целую вечность полную боли… Они были где-то там, я должен был их найти! Должен узнать владельца, хоть на секунду увидеть его лик… Застывшее в крови Надежды тело ожило, медленно переставляя трескающиеся ноги и в нетерпеливой жажде узнать, откуда течет эта мелодия, продолжило свой путь. - Там наверно есть клад!

На секунду, голос исчез, но эта секунда чуть было не стала роковой. Боль действительно больше не терзала мое тело, но душа… Из пустых глазниц текли зараженные слезы, являющиеся выброшенными, мертвыми воспоминаниями, которые шипящей кислотой прожигали землю подо мной, растворяя в себе кровь. Голос привел жалкие остатки сознании в возбуждение, заставив их медленно собираться и оживать. В них вспыхнула, словно святое пламя, единственная истина, которую я смог найти для себя в этот миг, и услышанную мною давным давно… Но не мог сейчас вспомнить от кого конкретно. “Нет нужды боятся смерти… Ведь из-за нее, каждая секунда жизни ценнее, чем любое золото.” Эта слащавая мысль не могла разрушить всего, она не могла уничтожить смерть, но она вернула в