к Богу, то, по сути, такой призыв направлен, прежде всего, именно к самому, молитву ту читающему, при этом одновременно глаза глядят как на минору, и тогда словно бы пытаются будить внутри себя что-то гораздо более высокое, полное Света, многоглазое, и на ту жертву для заклания, привлекающую на себя внимания даже побольше, чем те люди, что проводят ритуал. Жертва, телец, баран иль голуби, не важно как такое перед этим приукрасили, как не крути, но существа из низших, в своём развитии убоги и ничтожны, и потому тот образ, что при взгляде на такое, да ещё и при молении, будет формироваться у того, кто воспевает к Богу, да ещё и смотрит на происходящее с таким вниманием, будет ничтожным и потянет душу так творящего молитву в направлении не роста и развития, а деградации, ничтожности. Золотой телец, такое появилось, никаких сомнений, не с пустого места. Сам Моисей описывается как так называемый Двурогий. И здесь разговор не о каких-то там рогах, а о Свете, что, по словам такое видевших, словно исходит с двух сторон из головы. Как можно заключить, но Моше был там на тот момент из тех, кто мог, когда глядели в сторону столь впечатляющей, особой личности, лишь образом своим призвать смотрящего последовать возвышенным путём, при взгляде на себя призвать душу смотрящего направить устремленья к Свету. И вот со столь примитивными сознанием личностями такого впечатляющего человека нет, и, как можно судить, довольно долго нет, как результат, тем, кто молился там, в храме, без Моше, а это значит, глядя исключительно на жертву, по сути своей, тварь ничтожную, пришло в голову создать для себя образ, способный, как таким убогим показалось, через взгляд в сторону такого совершенного копированья жертвы, умерщвление которой там и так сопровождают каждый раз привычными молитвами, призвать такие примитивные души в сторону какой-то красоты и совершенства. То, что это будет образ всё того же лишь быка из стада, то есть, к любому внутреннему совершенству вот такое точно уж не призовёт, в голову к столь ничтожным личностям тогда там точно не пришло. В ничтожности своей понять такое тем убогим было очень, удивительно непросто. То, что золотой изображённый там, не золотой, раз на такое глядя в храме молишься, подобным призываешь душу уподобиться именно такому образу, что те глаза при совершении моления приносят — такое в голову к таким молящимся вот как-то не пришло. То, что молиться глядя на какие-то нелепые, убогие образы самых разных идолов нельзя, то, что при молении перед глазами может представать только образ более возвышенный духовно, способный видом своим призвать душу молящегося обязательно стать исключительно и только выше, чище и светлее, такое столь убогому сознанию, как и сознанию других и прочих, где-либо молившихся на самых разных идолов, открыться просто не могло. Для этого такого рода озабоченным требовалось хоть немного, но самим улучшиться духовно, стать теми, кто, не кривляясь, искренне, душой своей потянется в сторону Света Высшего и Творца, а как столь обделённым можно было даже понадеяться таким себя обрадовать, если подобного рода личности во время собственных молений призывали к Богу и смотрели на быка из стада, или барана, или голубя? Моисей, когда вернулся, уничтожил этот вредный и ничтожный образ, оставил всем завет никогда больше не молиться на такие недостойные изображения. Но так как понимания смысла этих своих слов Моше тем, кто услышал сказанное, не оставил, потом, после ухода столь серьёзного руководителя, довольно много раз случалось, что находились те, кому хотелось поместить перед глазами при молениях в изрядной степени и недостойные, и непонятные изображения. А так поступать нельзя! Ни в коем случае нельзя! При этом сразу здесь хочу отметить, это не значит, что здесь призываю всех, кто молится на образ Будды отвернуться. Будда это великий человек, духом своим возвысившийся над ничтожностью тогда существовавшего развития духовного, даже в глазах тех, кто знал такого появившегося из мира людей при жизни, сей человек засиял, стал тем, кто достоин исключительно и только восхищенья. И потому пока, совершенствуя себя, всё ещё не подниметесь до уровня, каким украсил себя сей достойный, молитва всякая в сторону такого образа будет только всякому молящему на пользу. Когда же сами, совершенствуясь духовно, достигнете такого совершенства, скорей всего, растолковывать и объяснять что-либо в русле, как же следует молиться далее, так станет и ненужно, уж как-нибудь и сами всё начнёте понимать, и сами разберётесь без труда, что прежде всего собственной молитвой при таких молениях взываете, упоминая Бога, именно к Создателю, притом стремитесь, совершая всё такое, чтобы как раз там, непосредственно в глубинах, будем надеяться, растущей собственной души проснулся в полной мере Образ Бога Творца! А потому желаю всем, кто озаботится такого рода беспокойством, скорей увидеть Свет в душе своей!
Теперь ещё немного слов о пище. Что же ещё остаётся из столь неясного и так и не понятого? Питаться тем, что растёт. Почему? Разберём по составляющим. Прежде всего то, что появляется, становясь пригодным в пищу именно благодаря растениям, такое, в большинстве своём, особенно когда разговор идёт о зёрнах и плодах, по сути, специально создаётся чтобы оказаться для какого-то живущего организма пищей. В этом основа размножения, подвижность у чего-либо растущего невелика и так, становясь пищей для какого-либо, разного, подвижного-живущего, такое вот, питательное и созревшее, распространяется по миру. А это значит, что реакцию не радостную, полную чувства огорчения, возникшую вследствие съедания продуктов, созданных растительной средой здесь если можно всё-таки найти, то только в случае, когда идёт речь о поглощении стеблей, травы, зелёных веток, листьев, то есть, когда в пищу употребляется такое, что могло ещё расти и этим радовать само растение, всё это вырастившее для какого-никакого улучшения своего собственного каждодневного существования. Ещё одно из составляющих для рассуждений. То, что относится, насколько можно о таком судить, по большей части не к растениям, всё это, в сущности, необходимость в пище, голод постоянно гонит-подгоняет есть, принуждая к действию, движению. А у растений что? С одной стороны, растущие схемы имеют устремление к размножению, больше того, тут существует и естественный отбор, рождающий возможность размножаться и распространяться лучшему среди возможного, но вместе с тем присутствует заметное отличие от представителей среды животных. Желание питаться, при этом получать от окружающего мира лучшее из так необходимого, наверное, тут тоже в некоторой степени присутствует, только, а каково такое устремление, как проявляется? Когда место начала роста и развития определяется при подавляющем большинстве
