Читаем без скачивания Первый ученик - Аня Сокол

Десяток Ильина не вернулся и не подавал сигналов бедствия, исчезнув с маршрута номер семнадцать.

Урок девятый — Специализация

Карачаева распиналась перед ними уже второй час. О важности принимаемого решения, о последствиях ошибки, еще о чем-то. Для Макса ее голос звучал как «бу-бу-бу». Пустые парты и стулья, от которых преподша отводила глаза, навевали тоску.

Десять человек. Все, что осталось от их потока.

— Я прошу вас ознакомиться с вводными данными тестирования. По ним специалисты составят общее впечатление, — женщина у доски одернула серый жакет. — Откройте первую страницу и заполните титульный лист печатными буквами.

Зашуршала бумага. Им предстояло трехдневное тестирование на предрасположенность к той или иной специализации.

— А если я уже знаю, куда пойду, можно не тестироваться? — спросил Леха.

— Нет, Игроков, нельзя, — вздохнула Марина Трагировна. — Итак, первая страница…

Ленка Афанасьева принялась водить ручкой по бумаге. Она могла выбрать любое свободное место, но предпочла привычное, рядом с Грошем.

Парень склонился к листку и тоже стал заполнять пустые графы.

Имя Фамилия Отчество — Нагибайло Хрум Закусонович.

Увековечим в недрах анализирующей машины пса Иша.

Дата рождения — 32 декабря девятьсот девяносто девятого года до рождения Керифонта.

Место рождения — кровать (и, подумав, приписал: «наверное»).

Макс поднял голову, староста читала с его листка, смешно кривя губы.

— Хорошо Соболеву, — не особо понижая голос, сказал Леха. — Нашел способ избежать тягомотины.

Все повернулись к пустой парте у самых дверей. Сенька сменил в лазарете Машку Архипову и медленно шел на поправку.

— Многие нашли, — тихо добавил Самарский.

Парень неподвижно смотрел в окно. К тетради с гербовой печатью общеимперского тестирования он даже не притронулся.

За стеклом ребята с четвертого курса выносили зеленые ящики с вертолетной площадки. Сообщение так и не восстановили, не было даже интернета, лагерь снабжался самым необходимым по воздуху.

Раздался торопливый стук, в дверях аудитории показался дежурный.

— Грошев, к Куратору, — выкрикнул паренек.

Макс закрыл тетрадь и отбросил ручку. Есть вещи, которые никогда не меняются.

В кабинете Нефедыча было многолюдно. Старший Куратор смотрел в окно, сцепив за спиной руки. Арчи улыбался. На месте тетки с папкой стоял длинноволосый следователь из Шоромы, которому Макс заехал по шее, и вроде бы не находил повода для радости. Но именно он заговорил первым.

— Мы решили сообщить, что снимаем с вас, Грошев, обвинения в краже кубов.

Тишина, воцарившаяся после этого заявления, показалась парню какой-то выжидательной. Он что, должен был пасть ниц? Или расплакаться от радости?

— Почему? — спросил Макс.

— Я же предупреждал, — не оборачиваясь, сказал старший.

Никто не ответил, и Грош уже подумал, что все закончится именно так. Эти считающие себя взрослыми, эти всезнающие великаны просто отошлют его обратно, кинув известие о снятии подозрений, как подачку.

— Мы нашли один из пропавших кубов у ученика. Мертвый куб из трех подготовленных к вскрытию в лаборатории.

— У кого?

— Мы не вправе распространять сведения, порочащие имя и достоинство ученика, — ответил следователь.

— Неужели? Видно я один такой толстокожий, на мое имя ваши принципы не распространяются.

— В чем-то он прав, — сказал Арчи.

— Мы не можем, — рявкнул Нефедыч.

— Почему? — неожиданно встал на их сторону следователь. — Тому ученику, вернее, ученице уже все равно.

— У Лисицыной Анастасии, — ответил Андрей Валентинович.

— Это все, Грошев, — подвел итог беседе Куратор, разворачиваясь, — можешь идти.

Макс не настаивал. Он ушел, не замечая, куда и зачем движется. В голове крутилось воспоминание, как он стоит на пороге лаборатории, как смотрит на белые отделанные плиткой стены, на последнюю скамью. С двумя кубами. Всего двумя.

«Из трех подготовленных к вскрытию».

В их с Лисой дежурство узилищ уже было два. На вопросы следователей отвечала Настя, которая даже не заходила в лабораторию. Его об этом не спрашивали, всех интересовал другой, активный куб, и его мифический тайник.

Лисицына ничего не выносила. Как и он. Они были свидетелями невиновности друг друга.

Он налетел на кого-то и оказался отброшенным к стене. Стриженый брюнет, с которым они не смогли разминуться в широком коридоре административного корпуса, ожег его неприязненным взглядом и поспешил к выходу. Послышались голоса сокурсников, первая часть тестирования закончилась. Тимирязев спорил о чем-то с Игроком, остальные просто галдели.

Макс развернулся и пошел в противоположном направлении. Не давая себе времени осознать, что собирается сделать, не давая себе шанса передумать. У него есть несколько минут, пока один следователь ведет умные беседы с Нефедычем, а второй бегает по улице. И он собирался их использовать.

Специалистам отвели одну из малых аудиторий. Там они работали, там проводили допросы, там, на широком столе кафедры, лежали бумаги, на который он очень хотел взглянуть. Он не хотел больше выслушивать умную чушь, не хотел одолжений, которое ему только что сделали с подачи Арчитинова.

Дверь с цифрой пять была заперта. Макс дернул за ручку и выругался, постоял несколько секунд и побежал обратно. Один пролет лестницы — и он внизу. Парень слышал, как работало радио в каморке у Михаила Сетеевича, крепкого старика, исполняющего обязанности вахтера. Ходили слухи, что одно время он приглашал Марью Курусовну на свидание, но огреб палкой по хребту и отстал. Слухи всегда ходили: не о той парочке, так о другой. Говорили, что Вишня ночует в комнате Нефедыча, якобы кто-то видел ее выходящей оттуда в несколько растрепанном виде. Говорили, что Арчи бегает к одной вдовушке в Некропольском. Люди всегда говорили и будут говорить.

Вахтер сделал радио потише и выжидающе уставился Макса. Это третья практика Гроша на Инатаре, и он не помнил ни одного дня, когда бы старик не вышел на работу, словно тот не знал о существовании выходных или больничных.

— Нужен ключ от двадцать пятой аудитории, — проговорил парень, протянув руку к щитку. — Девятнадцатая теперь слишком велика для нашей группы.

Старик кивнул, отводя глаза. После произошедшего все так делали, словно в том, что произошло, была часть их вины, словно им было неудобно, что они живы, а десяток студентов нет.