Читаем без скачивания Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) - Евстигнеева Алиса

Когда Стас с Настей входят в комнату, мы с Ромой уже сидим в обнимку на одном из кресел. Он порывался усадить меня к себе на колени, но я умудрилась доказать тот факт, что наши тощие задницы вполне неплохо поместятся и без этой жертвы.

На этот раз в проёме первый появляется Стас, хмурый и злой. Кажется, стоит только прислушаться, и мы услышим нервный скрежет его зубов. Я наконец-то разрешаю себе смотреть на него, вкладывая в свой взгляд как можно больше презрения. Но разве его этим проймёшь? Стас сам обдаёт меня своим холодным взглядом, который я просто не встречала у него до этого. Значит, так?

Я уже почти жалею, что поддалась на Ромины уговоры и осталась здесь. Хочется рвать и метать, и желательно волосы одного знакомого финансиста, в которые мне ещё совсем недавно хотелось запустить свои пальцы. Но чужая ладонь успокаивающе скользит по моему боку, давая понять, что в этой войне я не одна. Хотя, казалось бы, какой резон вообще Роме помогать мне?

Стас недовольно плюхается на диван, сверля своим ядовитым взглядом ладонь брата, которая уже бесстыже успела добраться до моего бедра.

— Скотина! — бурчу себе под нос, не понимая, кому именно из братьев адресовано моё обращение. Судя по виду Стаса, он уже успел мысленно не просто убить Рому, но и расчленить его на отдельные кусочки, каждый из которых в последствие медленно скормил Бонифацию. И плевать ему, что Боня по натуре комнатная болонка, а не смерть-машина.

Зато сам Рома даже и не думал напрягаться. Он расслаблен и местами даже счастлив.

Появление Насти ситуацию не улучшило. Она грациозно проплывает мимо нашего кресла и опускается на диван к Стасу, с пылом прижимаясь к плечу последнего. А меня, кажется, тошнит. Появляется чувство, что стены комнаты сжимаются, вытесняя из когда-то обширного пространства последний воздух. Заставляю оторваться от Стаса и перевести внимание на Настю. Она красивая, как не крути. Вся такая изящная, ухоженная… утончённая? Мне впервые за три года становится стыдно за свои потрёпанные джинсы и извечную толстовку. И этот стыд вдруг приводит меня в сознание. Какого хера?! Нет, это токсичные мысли, нельзя позволять страхам прошлого лезть в свою жизнь. Я — это я, и мне нет дела до того… как выглядит этот острозубый котёнок.

— И давно вы встречаетесь? — первой нарушает тишину Настя.

— Достаточно, — обтекаемо отвечает Рома, с хитрицой поглядывая на брата. Вызов ему, что ли, бросает.

— А Соня в курсе? — мрачно интересуется Стас.

— Обязательно, — тянет Ромка. — Хочешь, позвоню, уточню?

— Обязательнооо, — противным голосом передразнивает его старший.

В Ромкиных руках каким-то чудом появляется телефон, и откуда только вытащил? И пока я паникую от мысли, а кто такая Соня, он достаточно быстро набирает чей-то номер, не забыв включить громкую связь. Теперь мы все слышим мерные гудки. Один-два-три… Я успеваю обрадоваться, что абонент находится где-то не с нами, как из телефонной трубки доносится недовольное:

— Чего тебе?

— У меня новости, — обыденным голосом сообщает своей собеседнице Рома. — Я влюбился. Её зовут Вера, у неё фиолетовые волосы и тяжёлый характер. Но, несмотря на это, мы решили пожениться и родить десятерых детей.

— Можешь передать ей мои искренние соболезнования, — ехидничает голос из телефона. — Это всё?

— Более чем, — заверяет неизвестную мне Соню Рома, в речи которого теперь тоже появляются первые неясные интонации.

Девушка ничего на это не отвечает, но и не спешит скидывать звонок. Ромкины пальцы чуть сильнее сжимают трубку, мне, находящейся в непосредственной близости от него, это хорошо заметно. Чужое дыхание чуть учащается. По-моему, выходнока обернулась против своего хозяина. Одним быстрым движением Рома переводит звонок в обычный режим, вроде как всё ещё весел, по крайне мере, губы мастерски растягиваются в улыбке, но что-то неуловимое в нём уже изменилось.

Он отрывает голову от экрана телефона и, угрожающе блеснув глазами в сторону Стаса, беззаботно интересуется:

— Ну, убедился? — и не дожидаясь ответа, достаточно ловко выскальзывает из нашего кресла, практически не касаясь меня. — А теперь прошу меня извинить, срочное дело.

Мгновение и мы остаёмся в комнате втроём. Без Ромы под боком становится крайне неуютно, особенно если учитывать, две пары глаз, расположиться напротив меня. Я набираюсь храбрости и с вызовом смотрю прямо в шоколадные глаза Чернова. Странно, но я совсем не вижу того холода, которым он обдавал меня ещё пару минут назад. Он не то чтобы стал теплее, просто всё будто перевернулось с ног на голову, и я совсем не понимаю, что расползается у него там, в глубине чёрных зрачков. Ощущение, что он пытается что-то мне сказать, что вот они его слова, здесь, с нами, на поверхности. Я почти могу их поймать, стоит только приложить немного усилий, немного проницательности, немного… Стас разрывает наш зрительный контакт, резко крутанув головой в сторону. Видимо, прислушиваясь к тому, что Рома творит на кухне. А потом резко вскакивает на ноги, отчего Настя недовольно морщится, ведь всё это время она сидела, прижавшись к его плечу, а сейчас, она чуть ли не валится на то место, где только что был её парень.

— Я сейчас, — сухо бросает он нам и уходит вслед за братом.

Итак, их осталось двое…

Настя эффектно закидывает ногу на ногу, стараясь показать мне, чья здесь территория. А меня так и подмывает сказать ей, что она зря старается. Но я молчу, мечтая лишь об одном — оказаться как можно дальше от этой квартиры.

— Знаешь, а ты ему подходишь, — неожиданно сообщает она мне.

— Да? — удивляюсь я. — Интересно, знать чем?

— Он такой же. Больной на голову.

Ах да, она про Рому, а не про Стаса.

— Наверное, — безразлично пожимаю я плечами.

На что Настя самодовольно ухмыляется:

— Не наверное, а точно. С ним тоже больше пяти минут общаться невозможно.

— Тогда мне повезло, что наши пять минут почти истекли, — вяло я парирую её слабенький выпад.

Наверное, она бы сказала мне ещё что-нибудь, если бы из кухни в этот момент не раздались напряжённые голоса. Слов разобрать было невозможно, но то что разговаривали на повышенных тонах, было ясно как Божий день.

— Вот видишь, — качает головой Настя. — Рома уже довёл Стаса.

А вот я бы ещё поспорила, кто кого и до чего довёл. Минут через пять братья возвращаются к нам. Младший снова ныряет мне под бок, если что-то и случилось, то он этого не показывает. Снова весел и самодоволен. Зато старший — весь какой-то всклоченный и взбудораженный, отчего становится ясно, что сдерживает он себя из последних сил. Усаживается на диван, гневно скрестив руки на груди. Даже Настя, в этот момент не рискует притянуться к нему обратно. Стас словно излучает из себя негативную энергию, чиркни спичкой и весь дом взлетит на воздух.

Разговор у нас не клеится. Хотя Рома и старается, неся какую-то ересь. Я упорно делаю вид, что нашла что-то интересное в своём телефоне, Стас просто ненавидит весь мир, Настя вроде как пытается как-то поддерживать беседу с Ромой, но очень скоро всё это действо перерастает в вялотекущую перепалку. Судя по всему это у них не впервые.

Холодно. Очень холодно. Даже присутствие другого человека в моём личном пространстве не способно меня сейчас согреть. А ещё воздух. Он какой-то вязкий и склизкий, или же его просто нет. Задыхаюсь.

Сама не заметила, как подскочила на ноги. Бежать.

Наверное, все смотрят на меня, но мне почти нет никакого дела до этого. Почти никакого.

— Куда? — легко интересуется Ромка.

— Курить, на улицу выйду.

— Давай, ты на кухне это сделаешь? — с нажимом предлагает Чернов-2.

Где угодно, лишь бы больше не сидеть в этой комнате и не играть во весь это фарс.

Автоматически киваю головой. Уже в дверях меня догоняет Ромино:

— Я скоро приду.

Обычно я стараюсь не курить в жилых помещениях. Как это не смешно, но я на дух не выношу запах сигарет. Есть в нём что-то такое едкое и отчаянное, очень напоминающие привкус боли. Раньше мне казалось, что это шаг к свободе, но сегодня это горечь поражения. И чем больше я пытаюсь убедить себя в том, что ничего не случилось, что размах события и сила моей реакции никак не соизмеримы друг с другом, тем хуже мне становится. Кто бы мог подумать… Наверное, мне очень хотелось ему верить.