Читаем без скачивания Дети Понедельника - М. Хмелинина

- Да, пожалуй. С лимоном, если можно. Твоя последняя работа по улучшению снадобья от ревматизма просто великолепна! Я всегда говорила Ариадне, что ты многого добьешься…

Глава 10 Возвращаться - плохая примета

Несомненно, положительным результатом пребывания в Академии комиссии стало уже то, что расписание спешно вернули назад. Девчонкам, как и в первый раз, дали двадцать минут на сборы и грузовым ковром-самолетом доставили обратно. Народ потеснился; в одну из трех крохотных каморок, на которые разгородили кабинет сотрудников, втиснули два стола, и девушки начали распаковывать свои причиндалы, стараясь как можно компактнее их разместить. Получалось не слишком. Возможно, именно по этой причине Лина выглядела откровенно расстроенной. Кое-как расставив на новом рабочем месте монитор, клавиатуру, мышь, восемь стоек с бумагами и шесть толстенных папок, она уселась за стол и попыталась заняться делом. Получалось, опять-таки, не очень. В конце концов, она оттолкнула клавиатуру и с тоской уставилась в окно. Профессор МакДугл, с вежливым недоумением наблюдавшая за этим, поинтересовалась:

- Вы огорчены переездом? Неужели вам так нравилось в лесу?

- Ну… Там было тише… И просторнее… И вообще…

Люда на секунду оторвалась от работы, внимательно поглядела на свою огорченную коллегу и многозначительно поджала губы. А Майя откровенно захихикала. И не перестала улыбаться даже после того, как получила папкой по голове. Она поднялась, сгребла со стола какие-то бумажки и двинулась к выходу, лавируя между тесно расставленными столами и мурлыча себе под нос:

- А!… Это любовь! Здесь рядом Амур крыльями машет! - услышав в ответ кровожадное шипение, Майя ускорила шаг, но не замолчала. - А!… Это любовь! Сердце не прячь, Амур не промажет! - она скользнула в коридор, проворно захлопнув за собой дверь, в которую секунду спустя с диким грохотом вмазался пущенный с размаху тяжеленный дырокол, ободрав краску; донышко отскочило, засыпав полкабинета бумажным конфетти. МакДугл, с ошарашенным видом следившая за происходящим, воскликнула:

- Я, конечно, все понимаю, но зачем же мебель ломать?!

- Для релаксации, - сообщила в ответ Лина и отправилась спасать свой дырокол.

- Взяли и перевели нас обратно! Нет, ну, почему так не вовремя?! Мы только-только поговорили, пообщались. И такой облом, представляешь?… Я все думаю, может, мне туда наведаться? Под благовидным предлогом, а?…

Тихий шепот Лины профессора Шеллермана нервировал и раздражал. Он всегда предпочитал тишину во время работы, хотя в последнее время все меньше обращал внимание на шум и гам вокруг себя. Но ее настойчивый шепот почему-то был отчетливее более громких голосов. Шеллерман слегка повернул голову и скосил глаза - Лина беседовала с Майей. Та слушала, насмешливо и сочувственно улыбаясь.

- И нечего улыбаться! У меня трагедия… почти… А она хихикает! Как же, все-таки, не вовремя все получилось! Закон подлости: сначала засунули куда-то к черту на кулички, а как только мне там понравилось, забрали назад! Я просто в ярости! И теперь не знаю, как с ним встретиться? Не хочется же навязываться, понимаешь? Ой, да ничего ты не понимаешь, иначе бы не ухмылялась! - Лина на мгновение замолчала. - И имя такое красивое! А глаза - серые. В них и утонуть не страшно… Я вот думаю, в его личном деле, наверное, есть фотка, может, ее присвоить?

- Не стоит, - раздался ответный шепот Майи. - Видела я его фотку - у него там такой вид, будто он не меньше часа ждал, когда же вылетит птичка! А вылетел птеродактиль…

- Жалко… Хотелось бы… Слушай, а может…

Что "может", Майе не суждено было услышать. Оказавшись невольным слушателем Лининых излияний, Шеллерман злился все больше и больше. Почему его так раздражала эта вполне невинная тема, он сам не смог бы сказать, но раздражала безумно! Профессор резко развернулся к подружкам и прошипел:

- У вас недостаточно работы, раз вы позволяете себе тратить время на такие разговоры?! В таком случае я могу позаботиться о том, чтобы обязанностей у вас стало больше!

- Но, профессор, - заикнулась было Лина.

Однако профессора, что называется, понесло.

- И никаких "но"! - рыкнул Шеллерман. Он поднялся, нависая над обеими, словно мрачная тень, и с издевкой продолжил. - Я понимаю, что ваши любовные проблемы важнее, чем ваши обязанности, но все же, не могли бы вы хоть иногда уделять немного времени последним? А беседы о сердечных переживаниях откладывать хотя бы до обеда? Извольте заниматься делом! - отчеканил он напоследок. - И молчать!

Профессор напрасно думал, что на этом все закончится. С каждым его словом выражение лица Лины становилось все менее растерянным и все более злым. Услышав приказ начальства замолчать, она взлетела с места, как петарда:

- Вам, профессор, самому неплохо было бы научиться иногда держать язык за зубами! И помалкивать!

- Что-о-о-о-о?! - побелевший от ярости профессор угрожающе шагнул к ней.

Но Лина и не думала тушеваться:

- Именно то, что Вы слышали, профессор! Я, между прочим, не с Вами разговаривала! А подслушивать чужие разговоры нехорошо! А вмешиваться в них - тем более! А сейчас, если хотите знать, как раз обед! И он будет продолжаться еще восемь минут! Так что я могу болтать с кем хочу и о чем хочу, вот так! А если Вам не нравится, как я работаю, то делайте все сами!

Она смерила Шеллермана презрительным взглядом, демонстративно повернулась к нему спиной и направилась к своему столу, гордо задрав нос. Шеллерман тупо смотрел ей вслед, беззвучно открывая рот и впервые за много лет не зная, что сказать. Он не сразу сообразил, что Майя обратилась к нему с каким-то вопросом. Профессор услышал ее лишь тогда, когда она вкрадчиво поинтересовалась:

- Что с Вами, профессор? Язык проглотили?

Лопнуть от злости Шеллерману помешала со стуком распахнувшаяся дверь. В дверном проеме торжественно воздвиглась Брумгильда Леонардовна собственной персоной. Выглядела она, как всегда, ошеломляюще. Непонятного цвета волосы торчали дыбом, как иголки дикобраза. Грязноватое платье с глубоким декольте и разрезами до бедра со всех сторон было ярко-алого цвета, босоножки на высоченной платформе - кислотно-зеленого. Ее длинные ногти отливали сиреневым в тон браслету из бусин размером в грецкий орех каждая; тени на веках оказались голубыми, румяна - оранжевыми, а губная помада - темно-вишневой. Коллеги разглядывали ее с различной степенью недоумения. Профессор услышал, как Майя за его спиной страдальчески пискнула и пробормотала:

- Цветовая шизофрения…

Леопёрдовна, шагнув через порог, радостно просипела: