Читаем без скачивания Грани русского раскола - Александр Пыжиков

Напомним, что на Западе утверждение капитализма проходило в условиях, когда окончание религиозных войн в середине XVII века зафиксировало разведение противоборствующих сторон – католиков и протестантов – по странам. Данное обстоятельство имело огромное значение: статус победителя лишался какого-либо смысла, поскольку в государстве со своей верой в качестве господствующей нельзя чувствовать себя ущемленным. Так что бурный рост капиталистических отношений происходил, как правило, в однородных конфессиональных общностях. Они не были отягощены грузом религиозного противостояния: напряжение уходило в прошлое, уступая место либеральной терпимости. Другими словами, в Европе капиталистическое развитие не являлось средством выживания для той или иной конфессии. Экономика здесь основывалась на частной собственности, незыблемость которой стала принципом хозяйственного устройства, признанного всеми общественными слоями.

Российские же реалии были принципиально иными. Разрешение религиозного конфликта, не повлекшее территориального размежевания по европейскому варианту, привело здесь к сосуществованию на единой земле победителей и побежденных. Разумеется, последние находились в заведомо униженном положении и ощущали себя изгоями в обществе. Поэтому задача выживания – не только в хозяйственном, но и в духовном смысле – оказалась для них насущной. В таких условиях и началось в России распространение новых капиталистических веяний. При этом на существование раскола российские власти взглянули по-европейски, решив вовлечь в созидательные процессы всех, кто способен их поддержать, а религиозные нюансы сгладить веротерпимой практикой. Однако то, что подобные рецепты применимы лишь в европейской среде и малоэффективны в российского общественном пейзаже, тогда еще никто не осознавал.

Становление внутрироссийского экономического пространства открыло – прежде всего для староверия – невиданные перспективы. Энергия раскола постепенно трансформировалась в создание огромной хозяйственной корпорации, выросшей на религиозных старообрядческих структурах. Наиболее полно ее суть и отражает понятие купеческо-крестьянский капитализм. Именно старообрядческое крестьянство преобразило гильдейское купечество России. Капитализм же дворянский, иностранный в первой половине XIX века играл незначительную роль, поэтому внутренний рынок стал экономической вотчиной раскола. Однако капитализм в купеческо-крестьянском облике преследовал свои цели. Увидев новые возможности, староверие направило все ресурсы на приспособление к чуждой ему действительности никониан. Это выразилось в общинных принципах ведения хозяйства, где институт частной собственности и конкурентные начала играли второстепенную роль.

Осознанное стремление властей развивать промышленность на принципах частной собственности и конкуренции привело на практике к возникновению хозяйственного уклада, который эти базисные основы экономики отвергал. Возникновение такой модели, имеющей мало общего с классическим капитализмом, и стало следствием специфики конфессиональной рассортировки, что и предопределило своеобразие российского капитализма как хозяйственно-управленческой системы, предназначенной для противостояния никонианскому миру.

Глава третья

Траектории пореформенного старообрядчества 

1. Силовое переформатирование старообрядчества

«Просвещенный абсолютизм» Екатерины Великой и Александра I, ослабивший притеснения раскола, способствовал его вовлечению в экономику. Старообрядцы выступили в качестве движущей силы, энергично приступившей к торгово-промышленному развитию; в первой половине XIX века ими был успешно освоен внутренний рынок страны. В итоге уже на рубеже веков раскол из религиозной общности трансформировался в обширную экономическую корпорацию, выстроенную на конфессиональных связях. Как отмечал немецкий барон А. Гакстгаузен, в 40-х годах XIX столетия изучавший Россию:

«при каждом новом законе, вопросах церкви, внутренней политики, при предложении каких-либо улучшений или изменений – всегда ставится втайне вопрос: что скажут на это староверы?»[411].

Российские власти, по примеру европейских соседей, стремились к расширению торгово-мануфактурного сектора экономики, связывая с ним перспективы развития. Однако фактически эти процессы протекали вне рамок правящего сословия: дворянство оставалось чуждым коммерческо-производственным делам, брезгуя заниматься ими. Поэтому подобная деятельность и стала ресурсом экономической самоорганизации тех, кто находился в государстве на периферии общественной жизни, т.е. старообрядцев. Раскол становится хозяйственным механизмом для выживания определенной конфессиональной общности. Это обстоятельство кардинально отличало российское буржуазное становление от классического западного пути. Вспомним известную мысль М. Вебера о том, что именно религиозное течение Запада – протестантизм – породило капитализм. Знаменитый социолог в исторической ретроспективе продемонстрировал, как протестантская психология формировала новые реалии, становясь источником прогресса экономики[412]. Надо заметить, в литературе распространено мнение и о русском религиозном расколе как о факторе, имевшем примерно то же значение для развития капитализма в России, что и протестантизм для Запада. Однако, в силу специфических особенностей, о которых мы говорим, можно утверждать, что религиозное течение старообрядчества порождало не капитализм (по аналогии с Европой), а социализм. Существование в лоне никонианского государства предопределило иную организацию хозяйственной модели староверов, нацеленной на извлечение прибыли не для процветания отдельных личностей, а для содержания социальной инфраструктуры и нужд своего согласия. Общественная собственность, экономическая солидарность, а также соответствующее им управление – эти механизмы позволяли расколу аккумулировать материальные и духовные ресурсы. Именно на основе этих принципов староверы, восприняв экономические сигналы государства и окунувшись в торгово-мануфактурные реалии, приступили к строительству своего социально ориентированного хозяйства.

Для властей такое социальное предназначение внешне сугубо капиталистической экономики в течение нескольких десятилетий оставалось малопонятным. Российские монархи – Екатерина II и Александр I, – придерживаясь просветительских идей, претворяли в жизнь европейские принципы предпринимательства, расширения пределов веротерпимости и т.д. Они были глубоко убеждены, что этот путь, успешно апробированный Западом, сформирует развитый промышленный сектор, а главное – устранит нежелательные религиозные явления, которые в новых условиях просто потеряют какую-либо актуальность. Однако, спустя полвека трудов на этой благородной ниве правительство уже Николая I вынуждено было подводить совсем иные итоги. Старообрядчество в России не только не угасло, но, вопреки прогнозам почитателей «просвещенного абсолютизма», переживало небывалый подъем. Причем довольно четко прослеживалась связь между расцветом старообрядчества и динамикой торгово-мануфактурного сектора, ставшего экономическим обеспечением бурного конфессионального роста. С середины 30-х годов XIX столетия власти с удивлением обнаружили в жизни прогрессирующего раскола черты, зримо напоминающие коммунистические идеалы общественной собственности и управления. Напомним, что такое социальное устройство как раз в то время активно популяризировали некоторые европейские мыслители. Разумеется, это обусловило пристальное внимание российского самодержавия к подобным проявлениям и на местной почве. В николаевское правление силы правопорядка приступили к тщательному наблюдению за внутренней жизнью этой религиозно-экономической корпорации. В полицейском корпусе источников того периода содержится материал об общественном характере ведения хозяйства и управления расколом. Выявленная практика всерьез беспокоила правительство: она прямо противоречила государственному монархическому строю и развитию экономики на рыночных началах.

И ответная реакция властей не заставила себя ждать. После целой эпохи терпимого отношения старообрядчество вновь подверглось тотальному наступлению, предпринятому Николаем I в духе уже подзабытых времен. Со второй половины 30-х годов XIX века постепенно, но неуклонно накладываются ограничения на деятельность крупных раскольничьих центров в Москве, а такие староверческие «мекки» общероссийского значения, как Иргиз и Керженец, под силовым давлением государства прекращают свое существование. Усилия властей концентрировались, помимо религиозной, на финансово-имущественной сфере, которая обслуживала внутренние конфессиональные потребности, а не функционировала в соответствии с буквой имперского законодательства. Правительство стремилось пресечь незаконную циркуляцию капитала и собственности староверов, ввести этот хозяйственный оборот в рамки легального правового поля и подорвать тем самым экономические опоры старой веры. Власти около двух десятков лет бились над решением данной задачи, с завидным упорством утрамбовывая раскольничье сообщество. Но принимаемые меры не давали желаемого результата, поэтому в первой половине 1850-х годов, в конце николаевского царствования, власти предприняли невиданные шаги по искоренению раскола, потрясшие и в конечном счете трансформировавшие его хозяйственные и управленческие основы.