Читаем без скачивания Горячее селение Амбинанитело - Аркадий Фидлер

— Я скажу тебе, вазаха! А дашь мне подарок?

— Дам.

Веломоди с веселым визгом набрасывается на парнишку, чтобы сдержать его болтовню. Парень увертывается и издали говорит:

— Она учит французский, чтобы говорить тебе: Oui, monsieur!

Веломоди прекращает погоню и, запыхавшись, возвращается ко мне.

— Он врет! — уверяет и тут же добавляет: — Подождешь минутку?

Веломоди бежит к пальмам, выбирает большой кокосовый орех, пробивает в нем отверстие и подает мне таким надменным жестом, точно это королевский дар.

— Выпей! — предлагает.

Я прикладываю орех ко рту. Великолепная жидкость: холодная, ароматная, сладкая. Напившись, отдаю орех девушке, и она мягко спрашивает:

— Вкусно?

— Изумительно!

Она тоже пьет из этого же ореха, затем вместе с подругами возвращается работать под пальмами. Ручной бабакут жмется к ее ногам.

НОЧНОЕ ПЕНИЕ

Вечер в Амбинанитело начинается воплями лягушек на рисовом поле, орущих точно взволнованная толпа людей, потом пронзительно верещат сверчки, причмокивают ночные птицы, гудят проснувшиеся насекомые. Но громче всех кричит молодежь. Она собирается по ночам на краю деревни, под бешеный ритм барабана непрерывно танцует и оглушительно поет. По старинному мальгашскому обычаю лунные ночи принадлежат молодежи.

Я боюсь этих криков. Они длятся всю ночь, если только светит луна, и часто будят меня, несмотря на крепкий сон. Среди непонятных слов песни я узнаю тревожное слово «вазаха».

На следующий день коричневые парни смотрят на нас, белых людей, с усмешкой, а девушки просто избегают взгляда. В ночном пении кроется какая-то враждебная тайна.

— Они поют о нас? — спрашиваю хороших знакомых в деревне.

Но прямого ответа не получаю. Староста Раяона прикидывается лисой — он ничего не знает. Макоа Берандро пожимает плечами, а старик Джинаривело, мой друг, в самом деле знает немного. Он видит только свой любимый лес, взгляд его устремлен туда.

Остается учитель Рамасо. И он ничего определенного сказать не может. Но он, доброжелательный и услужливый, хочет помочь мне. Он знает, что часть жителей относится к нам недружелюбно, и считает, что это скорее каприз, а не настоящая вражда.

— Почти все юноши плохо к нам относятся. Чем это объяснить?

— Очень просто! — улыбается учитель. — Вы прилетели к нам, как принцы из ваших европейских сказок, и, конечно, интересуете всех молодых рамату. Есть только одно средство завоевать благосклонность парней.

— А именно?

— Выбрать себе девушку, взять ее в качестве вади и временно на ней жениться.

— Вы тоже сватаете мне Беначихину?

— У нас здесь много других рамату! Вопрос гораздо серьезнее, чем вам кажется. Дело не только в личных мотивах. Имея здешнюю вади, вы в некотором роде войдете в нашу мальгашскую семью, и тогда вся деревня вас признает своим. Вы Расоу знаете?

— Да, видел ее.

— Она не замужем.

— Хорошо, оставим это!

— Я все же хотел бы знать, что они поют о вас по ночам.

— Пойдем послушаем.

Сегодня луна восходит в десять часов вечера, и вскоре начинается обычное пение. Мы идем на окраину деревни и застаем уже танцы в полном разгаре. Танцуют человек тридцать. Два сомкнутых широких ряда, в одном — юноши, в другом — девушки, ритмически наступают друг на друга, то наскакивая, то отступая: извечный символ кокетства. Поют хором по очереди: то девушки, то парни.

Между двумя рядами увивается крепыш-солист. Когда хоры умолкают, он выкрикивает:

Страус — птица из породы великанов, слушайте!..

Когда он встает на ноги — головой подпирает небо.

А когда ложится — когтями буравит скалу.

Страус съедает зараз семь гор, покрытых деревьями.

И двадцати пяти китов на ужин ему мало.

Когда он смыкает веки — страшная темнота наступает.

И двое влюбленных восемь лет не могут найти друг друга.

Вдруг барабанная дробь заглушает его слова, и хор девушек отвечает:

Мы хотим видеть наших парней, Не прячьте парней, э-э-э-й!..

Певец, услышав признание девушек, фантазирует дальше:

Когда страус вздохнет — ураган поднимается, С кур перья срывает, а с женщин — платья.

Если страус голову в море окунет — Все суда мира остановит, А на клюве его могут плясать Девять пар лучших танцоров.

Когда одно перо уронит он в Париже — Эхо раздается в Мароанцетре.

И тогда рушится Индия, а Китай раскалывается…

Рамасо шепотом переводит слова и добавляет с улыбкой:

— Эти ночные песни и танцы называются здесь «циамунана», что значит «игра, в которой говорить надо только правду».

— Как зовут этого певца? — спрашиваю.

— Натрико.

— Фантазия у него богатая.

Мы стоим недалеко на открытой поляне, и при свете луны молодежь нас видит, но внешне не обращает ни малейшего внимания. Среди танцующих узнаю Беначихину и приветливо машу ей рукой. Но вдруг из рядов выскакивает новый певец и мощным голосом покрывает хор:

Я клянусь рассказать ужасную правду, э-э-э-й!..

Я видел девушку в Таматаве с искусанными губами.

Губы ей искусал вазаха, белый возлюбленный.

У танцующих исчезло веселое настроение, вызванное прежней песней о страусе. Юноши издают мелодичный вой возмущения, девушки хором выражают страх. А воинственный певец продолжает:

А знаете, зачем у вазахи золотой зуб?

Собаки лают, когда хотят кусать, Вазаха кусает золотым зубом, Когда полюбит…

Теленок сосет молоко у коровы, Вазаха сосет кровь из девичьих губ.

Верите ли мне, э-э-э-й?..

Нет сомнения, что песня обо мне.

— Кто этот жестокий болтун? — спрашиваю.

— Зарабе.

— Ах, вот оно что!

Зарабе, сын сотского Безазы, — приятель Беначихины. Пытаюсь при свете луны разглядеть его получше. Он не так уж молод, ему далеко за двадцать, лицо красотой не отличается. Другие плясуны кажутся мне много интереснее.

Бред ревнивого Зарабе рассмешил меня и вместе с тем встревожил. Встревожил потому, что отравленные стрелы, пущенные в группу возбужденной молодежи, опасны. Против них нет щита, нет сдерживающего тормоза; на этом ночном сборище никто меня не защитит.

На следующий день приглашаю к себе Натрико, автора песенки о страусе, и в присутствии учителя Рамасо расхваливаю его остроумие и талант, предлагаю дружбу и кое-что еще: за каждую восхваляющую меня песенку обязуюсь выдавать солидный гонорар — десять франков.

У юноши заблестели глаза, но его удерживают сомнения. В конце концов он смущенно выкладывает:

— А вазаха действительно… ест губы у девушек?

— Да что ты! — отвечаю решительно. — У меня есть еда получше: сухари!

— Сухари вазахи во сто раз вкуснее губ девушек! — подтверждает Рамасо и окончательно убеждает молодого певца.