Читаем без скачивания Точка уязвимости - Александр Тюрин

Амстердам понравился Сереже, хотя свежеиспеченный циклоп едва мог разглядеть город единственным своим оком. Амстердам казался слегка прорисованным в тумане, состоящем из воды и мокрого воздуха, зыбким и даже призрачным. Жилье, склады, конторы, мосты словно выплывали из бездны, напоминая свободные космические тела. Неудивительно, что и частная клиника Долли Дидрихс оказалась суденышком, бывшей баржей, застывшей на туманной поверхности одного из каналов в районе Старой Гавани. Впрочем, в полупризрачном городе люди были по контрасту очень приземленные и узкофункциональные. На улицах это были конкретные наркоторговцы, педики, азиатские моряки, проститутки и неонацисты. Торговцы продавали азиатскую дурь педикам, педики продавали железные кресты своих папаш-нацистов молодым неонацистам, у которых папаши были, наверное, педиками, проститутки продавали свою благосклонность азиатским морякам… В клинике это были конкретные медсестры.

Ни одного слова на отвлеченные темы вроде «вы мне чем-то напоминаете моего шурина», только четкие команды и ожидание четкого исполнения. Помыться, побриться, переодеться в голубой «саван» и загрузиться в палату-каюту, тесную, как гроб, но чистую, как одноразовый шприц.

С медиком-инженером Шрагин познакомился минут за двадцать до начала операции. Щуплый смуглый индус, немало похожий на обезьянку из мангровых зарослей. Он странно смотрелся на фоне сребробородых портретов Вирхова, Коха и других научных корифеев Европы, украшавших процедурный кабинет. «Обезьянка» тщательно измеряла Шрагина, то бишь занималась антропометрией, и снимала электрические потенциалы кожи. Чудаковатый индус продемонстрировал совсем неголландский менталитет, по крайней мере, бормотал он о том, что индусы-брахманы родом из Челябинской области, откуда и принесли свои Веды.

Последнее, что заметил Шрагин перед операцией, – это был взгляд Долли, не добрый и не злой, но предельно цепкий, сконцентрированный.

Когда он очнулся, ему показалось, что он в центре глубокой ночи. Только поворочавшись, Шрагин понял, что видимости – ноль из-за того, что на лице повязка. Сквозь темноту пробивались лишь какие-то искорки.

Однако искорок становилось все больше, и кончилось это тем, что Шрагина окружили огромные геометрические фигуры. Он как будто был живьем перенесен в мир геометрии. Что-то вроде пирамиды Хеопса повисло над ним, заставив втянуть голову в плечи.

– Здорово, да? – прорезался голос Ваджрасаттвы. – Я знал, что вам понравится. И это пока лишь тестовая программа, господин Шрагин. Все еще впереди. Вы еще не такое увидите, когда снимете повязку.

– Спасибо за обещания. Этот мой новый глаз – что-то типа цифровой видеокамеры?

– Это две цифровые микрокамеры, господин Шрагин. Одна работает в оптическом диапазоне, другая в инфракрасном спектре. У обеих каскад чувствительных к электромагнитному излучению полупроводниковых кристаллов на десятки мегапикселов и конденсорная линза, которая дает вам естественное поле зрения без потери освещенности. С помощью пинцета можно вытянуть любую из камер и использовать ее, так сказать, в ручном режиме. Она будет по-прежнему соединяться с базовым прибором полуметровым световодом, тонким и, что немаловажно, эластичным. Но камерами, естественно, дело не ограничивается. Гибкий полиуглеродный чип с производительностью приличного компьютера приращен к вашей коже на месте брови – извиняюсь, но лучшего места я не нашел. Этот, с позволения сказать, бровекомпьютер управляет камерами и посылает сынтегрированное изображение наноэкрану, толщиной всего в одну молекулу, который вживлен под веко вашего левого глаза.

Несмотря на чудесное спасение и как будто даже обретение нового зрения, Шрагину было жутко. Живого в нем стало меньше, неживого больше. И этот процесс явно был необратимым. Да и видок с этим киберглазом еще, наверное, тот.

– Наверное, я теперь похож на этих страшноватых ребят из вашей индийской мифологии – на ракшасов.

– Некоторые ракшасы пользовались успехом у дам, – утешил Ваджрасаттва. – Женщины любят ушами. Говорите им то, что они хотят услышать. Я родился на востоке Индии, знаете, у нас до сих пор практикуется полиандрия. У красивой женщины минимум четыре-пять мужей. И все они хорошие ораторы.

На левый «экранный» глаз сейчас проецировалась демонстрационная графика, порой настолько резкая и яркая, что просто выгрызала зрачок.

– А почему, господин Ваджрасаттва, нельзя было сигналы от микрокамер направлять прямо в мозг?

– Интерфейс, преобразующий цифровой сигнал в приятный оптическому нерву биохимический вид, – мягко говоря, дорогое удовольствие, учитывая, что и сам нерв у вас далеко не в порядке. Но если время и деньги будут, как говорится, в правильном сочетании, я вас переоборудую. А сейчас давайте поработаем с настройкой.

Клавиатура, вернее, сенсорная панелька была непосредственно нанесена на бровекомпьютер и имела несколько «кнопок». Постукиваешь, значит, себя по лбу в разных местах, прохожие тебя за идиота принимают, а на твоем внутреннем экране разворачиваются меню, с помощью которых ты управляешь глубиной цвета, яркостью, разрешением, четкостью, контрастностью, короче, качеством картинки.

Ваджрасаттва вызывал уважение и страх. Такого наворотил за весьма умеренную плату. Человек обычно работает или за деньги, или за другой интерес. Какой другой интерес может быть у Ваджрасаттвы? Скажем, любовь к чистому искусству. Тогда как далеко он зашел в своем творчестве и была ли эта активность подкреплена могучим профессионализмом?

– Как-то мерцает, – нервно переключился Сережа на конкретику.

– Всего лишь мерцает? Прекрасно. Надо просто увеличить частоту развертки, скажем, до сотни герц.

– Послушайте, господин инженер, а ведь изображение никогда не будет объемным, если задействован всего один глаз?

– Кто вам сказал? Просто эффекта объемности добиться труднее. Собственно, я устанавливал эту оптическую систему из расчета на то, что вы хороший программист. По крайней мере, так мне вас представила госпожа Дидрихс. Поэтому отнеситесь к своему новому глазу как к компьютеру на рабочем столе. И на этом компьютере установлена операционная платформа, напоминающая Яву-Плюс…

Откуда-то сверху донесся странный звук, будто какое-то увесистое тело шмякнулось о палубу.

– Хм, э, о’кей… С глазами вы как-нибудь сами разберетесь, так что перейдем, пожалуй, к теме пальцев, – сказал Ваджрасаттва, явно пытаясь скрыть беспокойство.

А Шрагину стало стыдно, что он забыл про свои пальцы. Наверное, потому что глаза занимают в жизни героя нашего времени гораздо большее место, чем верхние конечности. Для жизнедеятельности Сереже обычно хватало одного пальца, и лишь когда надо было высморкаться, требовалось два.

– Первый протез – с чувствительным вибрационным датчиком, который переправляет очень нужную, очень полезную информацию на ваш бровекомпьютер. Если интересуют потребности – то кожа, особенно немытая – отличный проводник.

– А другим пальцем, надеюсь, можно будет ковырять в носу без особых последствий?– пошутил Шрагин.

– Ни в коем случае. Заклинаю вас, не делайте этого никогда.

Тоже, что ли, шутит?

– Он что, теперь ядовитый, пропитан цианидом калия в смеси с кураре?

– Хуже, – лаконично и непонятно отозвался Ваджрасаттва.

В это время с верхней палубы снова донеслись какие-то малопонятные звуки.

– К сожалению, время моего пребывания в мире людей завершается.

Ваджрасаттва торопливо кинул еще несколько фраз и убежал. Как будто не хотел с кем-то встречаться лишний раз.

Имплантированный экран забрасывал в сетчатку левого глаза кубы, тетраэдры, параллелепипеды, некоторые из которых – субъективно, но внушительно – были по размерам с небоскреб. И этот небоскреб мог рухнуть на Сережу при малейшей неловкости. Раз мог, то и рухнул, вызвав неприличный вскрик «япона-мама».

Мозг придумывает боль для нашего же блага, чтобы мы не варили руки в супе и не совали пятки в костер. Мозг Шрагина ошалел и толком не знал, должна ли тут быть боль и какая. Иногда Сереже казалось, что острая грань очередного параллелепипеда разрезает стекловидное тело его левого глаза. Цвета были жуткие, разрешение недостаточным, мелькание кадров вызывало головную боль.

Но, что правда, то правда, киберглаз был похож на компьютер, поэтому Шрагину удалось вскоре проникнуть в тайны управляющего кода.

Через двадцать минут Шрагин уже уверенно барабанил по лбу, кидая киберглазу команду за командой. Через полчаса киберглаз был настроен так, что перешел на автоматический режим и почти не нуждался в неприличных постукиваниях.

Впрочем, оба глаза, и живой, и кибернетический, были по-прежнему закрыты, и в какой-то момент виртуальные виды стали утомлять Шрагина. Им не хватало той пестроты и детальности, к которым мозг привык в реале. Пора вызвать кого-нибудь из персонала, чтобы повязку снял. Да и не повязка это, а пластиковая ширмочка.