Читаем без скачивания Румбо - Георгий Злобо

Отец играл на баяне, пил водку и озорно матерился. Сестра родила в 15. Негра. Семейный позор подкосил мать: она слегла, зачахла.

Во дворе с ребятами поджигали охотничьи патроны: дробина попала в щиколотку. Друг отца, мясник Андрей бросил под поезд сторожевую (старо-живую) собаку. Это хорошо, когда море и свет. Первый раз увидел море из окна поезда. Показалось, что поезд едет по небу.

Друг Витя. Металлический заборчик у института напротив входной двери в главном корпусе. Частенько задница его поёрзывала на этой прохладной жердочке. Выходили и курили, сплевывая под ноги. Говорили о разном. Сладкая бумага кубинских сигарет. Напевали ДК. Смеялись иногда над анекдотом. Он влюбился в Витькину жену Свету. Но Витька был друг. Страдал от этого. Иногда мастурбировал, проснувшись до рассвета. Потом встретил Катьку. Замерзал, дожидаясь её с букетом цветов на углу площади. Разбил серегиному брату монтировкой голову. Потом вдруг за три дня до запланированной свадьбы уехал с друганами в Сочи. Типа мальчишник.

И не вернулся.

В Сочах он встретил Апельсина.

Апельсин был многополым мутантом с гладкой белой кожей, безволосой головой и длинными женскими ногами. В продолговатом черепе калейдоскопом переливался мозг годовалого ребенка. Разговаривать оно не умело, но пело вечерними часами у пристани.

На такую-то песню и вышел однажды Андрей, будучи под хмельком, и грызя необычайно твердый пломбир. Что это за странный, завораживающий голос доносится с моря? Уж не сирены ли зазывают одинокого путешественника?

Он подошел к Апельсину и посветил в лицо полицейским фонарем, который носил на случай самообороны во время ночных прогулок.

Апельсин улыбнулся. На подбородке блестела слюна.

Андрей с интересом снял с него школьную кофту, расстегнул брюки, держа фонарь подмышкой и массируя член рукой.

В Апельсине обнаружилось множество отверстий самой разной формы и запаха. Отверстия были различной температуры и степени смазки. Были рыхлые, кровоточащие, упругие, вязкие, крестообразные и сосущие. Был также отросток, напоминающий гладкое щупальце, мускулистый и подвижный. Еще у Апельсина был толстый упругий язык, выдвигавшийся изо рта не менее чем на 15 см, и был яйцевод: тонкая костяная игла, обтянутая шелушащейся кожицей и полая внутри. Яйцевод медленно вытягивался из позвоночника, являясь продолжением копчика.

Роста он был невысокого — метр пятьдесят. Но весил изрядно.

А потом была работа промоутером в телешоу «Говорящая жопа», Женечка из Витебска, обучившая его литовским ругательствам. Был вор в законе Ерёма, подаривший ему новенький «Гольф». Был гнида-Москаленко и саблезубый шофёр Вальс.

Женька родила ему Стёпку. У Стёпки жизнь не сложилась. Сел. Вышел — и снова сел. И так оно и пошло. Невзлюбило Стёпку государство.

Андрей переживал за сына. Он сам, случалось, переступал и перепрыгивал убогие рамки загона, но всегда затем благополучно возвращался обратно. Поначалу повезло, а потом попёрло. Попёрло — и выперло. Звёздный вечер в Гаграх.

Женьки теперь нет, она теперь в топке. Сгорела в костре наркобизнеса.

А вот дом на берегу Жомульгара, который он построил своими руками (но не без помощи наемных рабочих, разумеется). Барсуки плодятся и размножаются. Барсуки — это китайцы. Барсуки и крысы.

В этом доме Андрей расчленил труп Матрёны Кузьминичны, местной знахарки. Он ранил её, расставив волчьи капканы в маковом поле. Добил ударом лопаты. Порою мы не знаем, что нас убивает. Не осознаем этого. Не осознаем своего стремления к смерти: настолько естественным оно нам кажется. А когда осознаем — тут уже не до баловства. Но и силы уже не те. Нет сил жить: бывает с вами такое?

Нет сил тащиться вслед минутной стрелке,

Туда, где рубят головы сплеча,

И росчерком корявым, нервным, мелким

Посланья метить, злобно хохоча.

…

И тогда понимаешь вдруг: смерти нет!

Да, у Андрея был друг Витя: тот еще, институтский. Но Витя жил в другом городе, и, по словам сестры жены, бухал. Сама жена Витю давно оставила, предпочтя грязный прокисший Париж промозглой угрюмой Москве. Через столько лет интересно вспоминать. Кто ебёт её сейчас в Париже, не араб ли? Витя прикинулся змеей и уполз. Хорошо, что не ужалил на прощанье.

И вот, решив прогнать всю эту вздорную тоску-печаль, всё это мозговое смертоуёбище, Андрей Николаевич закрылся с Колькой в служебном кабинете. У Андрея Николаевича был заметно длиннее. Сладкий такой хуй Запридух: настырный и выносливый. Это с возрастом начинаешь беспокоиться о своей эрекции. Сможешь ли ебать на регулярной основе трёх баб не реже чем раз в неделю каждая? И хорошо так ебать, не скупясь на сперму? Больше всего сил уходит на то, чтобы скрыть от одной существование двух других. Становишься разведчиком, проникаешься, как тяжело было Штирлицу. Глубже внюхиваешься в жизнь, не воротя носа, что называется. Пропитываешься жизнью. Светишься бодростью, уверенностью в себе, молодым задором, настойчивостью. Кроешь хуями всех и вся, юродствуешь, гоношишься. Спаррингуешь с молодыми, оттачивая маневр…

— Ну тебя на хуй, Андрей Николаевич! — замотал головой Румбо, — Зануда ты жуткий, а не светоч дерзкий!

Но венок не отпускал его.

Через много лет та самая Катька, что была оставлена Селивановым ради Апельсина встретила истребителя насекомых Гаврилу. Завязалась дружба. Ну, а вслед за ней и чувства вспыхнули. Гаврила истреблял тараканов при помощи отвертки и пластыря. Они открыли небольшую фирму: Катя продала свои акции Сбербанка. Наняли инженера. Вместе разработали еще 3 способа борьбы с насекомыми: порошковый, заманивающий и жизнеоблегчающий. В разработке последнего первостепенную роль сыграло знание Катей теоремы Мак-Дональда и Закона употребления Сущего. Ловкий бухгалтер помог оптимизировать налоги, инженер снизил себестоимость при помощи трупов (зомби), которых решили использовать в качестве чернорабочих. Велика ли премудрость: приехать по указанному адресу, подняться в нужную квартиру и равномерно распылить по потолку серебристую пыль Тараканьего Проклятия — или же установить в строго определенных местах на стене Фонари-инсектициды, которые между собой они именовали «сучьими залупами». Такую работенку вполне можно поручить зомби. А успех фирмы, специализирующейся на данного вида сервисе всегда упирался в дефицит персонала, увеличение которого вело к затратам. Тараканов морить хотят все. Заказов много. По всем адресам не успеть. Волей-неволей, выстраивается очередь. Волей-неволей, 75 % заказов перетекает конкурентам. А найми рабочих — так они же денег потребуют. А зомби деньги не нужны. Они — безотказные пролетарии, обменявшие свои цепи на билет в бессмертие.

Катька родила Гавриле копытное. А ровно через месяц ей сообщили о смерти Андрея Селиванова, за которого она чуть было не выскочила замуж в свои неполные 19. Ох, уж эти ранние замужества… сколько девичьих жизней переломали. Где искать теперь этих незамысловатых женихов, что навсегда испортили девчонок грубым подходом и торопливой невнимательностью?

Оказалось, что двоюродный брат Сеня поддерживал отношения с неким Артёмом, который Селиванову приходился близким другом по Витебску. И обе жены его — Тамарка и Любка — тоже были с ним знакомы. Так что обменивались новостями. И когда Андрей скончался, Катю пригласили на похороны.

Дело в том, что Андрей Николаевич, будучи человеком здравомыслящим, вполне отдавал себе отчет, что образ жизни, который он ведет, рано или поздно закончится внезапной и скоротечной кончиной. Смирившись с такой своей участью, как бы принимая от судьбы внезапную смерть как подарок, Селиванов составил завещание.

В завещании своем, помимо прочего, упоминал он Катерину, завещая ей обучить копытное борьбе с тараканами, а плюс к этому — всю свою долю в акциях «Х-нефти». Но поставил условие: непременно присутствовать на похоронах, будучи одетой в саван из полиэтиленовой пленки и чёрные босоножки. Когда могилу засыплют — помочиться и погадить на вскопанный холм, прежде чем завалят его цветами. Среди некоторых родственников нашлись возражающие. Но вскоре консенсус был найден: Катина доля в «Х-нефти» существенно потеряла в весе.

Она надолго запомнила этот промозглый октябрьский понедельник, когда вынуждена была трястись от холода, закутанная в мерзкую полиэтиленовую пленку, не чувствуя уже пальцев ног. Хорошо, хоть нашелся неглумливый родственник (или друг, Катя не запомнила), который подогрел её коньяком в похоронном автобусе и растёр сильными руками ступни (даже несколько раз прислонял их к лицу).

Но потом — было ужасно. Её трясло мелкой дрожью, а гроб всё не опускали. Наконец, слава-те яйца, замелькали лопаты, зашуршала смерзшаяся почва. И вот — её выход. Босоножки сняла — ни то они бы утопли в грязи, и хрен их потом позволят вытащить. Присела у могильной плиты на корточки (лицом к плите, к публике задом); излила струю розовой мочи (у неё как раз начинались месячные) на перемолотый лопатами грунт. Затем поднатужилась. И пукнула. И вот этот пук ужасно взбесил Катерину. Она видела эти похотливые лица у могилы, которые пялились на неё, внешне сохраняя траурное сочувствие… о, эти чванливо опущенные уголки губ; о, эти глаза — суетливые, маслянистые. О, эти руки, поглаживающие член через ткань кармана…