Читаем без скачивания Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга) - Петроний Аматуни

Курц вышел от Дорта перепуганный до смерти. За последнее время это был четвертый по счету «взрыв». Черт бы побрал этого богача! Так издеваться над ним, настоящим арийцем! И, что самое обидное, Курц должен все это безропотно выслушивать и трястись от страха за свою голову.

Не обремененный понятиями о морали, Курц был воистину исправным служакой в Освенциме. Здесь, на острове, опыт полученный Курцем в концлагере, очень пригодился, и Бергофф, а особенно Дорт, сумели оценить это. Гестаповский режим, введенный Курцем на острове, отвечал их требованиям. Правда, в Освенциме было проще. Там все, кто находился в ведении Курца, назывались пленными или каким-нибудь иным подходящим словом. Здесь же, вызывая виновника на допрос, приходилось именовать его даже «мистер»! В Освенциме были печи, и людей в них сжигали. На острове над людьми производят какие-то научные опыты, по мнению Курца, припахивающие тонкой «философией». Это ему не нравилось. Ученых он терпел как необходимый придаток всякого «настоящего» предприятия (в Освенциме тоже были свои «ученые»), но верить им не верил.

Себя Курц считал несравненно выше всех этих «философов». Стоит только вспомнить, как он учил Дорта организации научной работы на острове: по его совету была введена система, при которой ни один научный работник не мог знать, над чем трудится его коллега. Уж Курц-то отлично умел запутать все так, чтобы никто толком не знал, что и для чего он делал… Отыскав лилипута, Курц пригласил его в свою машину. Взошла необычно большая луна медного цвета. Густые тени остроугольных скалистых вершин придавали окружающему пейзажу зловещий вид. Небо с одного края было фиолетовое, вызолоченное лунными лучами. Желтые искры звезд, тихий, без единого движения, воздух и освежающая прохлада ночи действовали успокаивающе.

Эта часть острова была разделена надвое извилистой чертой обрыва. Внизу чернел массив леса, поднимавшего свои вершины из котловины. Оттуда доносились хлопанье крыльев ночных птиц, стрекотание жуков.

Курц остановил машину у самого обрыва. — Посидим, малыш, — предложил он, выпрыгивая на землю.

— Как вам угодно, сэр, — отозвался Гарри, следуя за ним. — Не могу сказать, что это удобное место для отдыха…

— Почему?

— Как! Разве вы забыли, сэр, что на этой самой скале дикари совершали казни?

— Что-то такое помню. Жаль, мне не пришлось этого увидеть. — Курц помолчал. — А ты, малыш, не боишься смерти?

— Я?!

Курц задумался.

— Большую часть своей жизни, — сказал он, — я работаю на нее. Если бы смерти было свойственно чувство благодарности, я бы уже имел право рассчитывать на вечное существование за счет тех, кому я помог переселиться… ну, словом, туда… раньше, чем они предполагали сделать это сами.

Гарри съежился и, будто невзначай, так просто, пересел на камень подальше. Курц, заметив это, усмехнулся.

— Не люблю, когда на меня находит такое настроение, как сейчас. Одним словом, когда-то я присматривался к жизни, но потом мне это наскучило… Малыш, сядь рядом и поговорим. Вот здесь. Так. Каждый умирает по-своему. Сама смерть одинакова, вероятно, но пути-дороги к ней разные. Поверь мне, ведь это моя профессия.

— К чему вы это говорите? — спросил Гарри дрогнувшим голосом.

— Ведь так или иначе тебе придется умереть, малыш…

— Я… я… не тороплюсь…

— Ты должен это сделать… — печально ответил Курц. — Таково категорическое приказание мистера Дорта.

— За что?! — прохрипел Гарри, цепляясь руками за камень, на котором он сидел.

— Не ожидал от тебя такого идиотского вопроса. Ты провинился и знаешь больше, чем положено человеку, выходящему из игры. Спокойствие, Гарри! Тем более, что уже тринадцать минут, как ты мертв…

— Я мертв?!

— Сейчас тринадцать минут первого, а ты должен был умереть вчера, то есть до двенадцати часов ночи. Эти тринадцать минут — нарушение приказа, но так и быть, я беру этот проступок на себя.

— О, сэр, пощадите! — простонал Гарри.

— Пощадить?! — удивился Курц. — За то, что ты через голодранца Пирса обманывал меня?.. О нет!

— Я не хотел обманывать вас, сэр, но Пирс так ловко обвел меня!

— Твоему приятелю достанется за это втройне… Я учту, малыш, его дурное влияние на тебя, — издевался Курц.

— Ну помилуйте меня, сэр! Я сделаю все, что вы прикажете.

— Этого и следовало ожидать, малыш. Ты мне снова нравишься! За то, что я подарил тебе несколько минут жизни, я прошу только об одном… Ты видишь эту пальму? В моем возрасте несолидно взбираться на нее. Окажи мне дружескую услугу и сам сооруди на ней петлю. Тем более, что ты потрудишься для себя.

— О, сэр, умоляю вас!

— Встать! — резко и визгливо крикнул Курц.

Гарри, словно подброшенный пружиной, вскочил на ноги.

— Принеси из машины веревку! — жестко приказал Курц. И вдруг словно что-то произошло с Гарри: он перестал скулить, выпрямился во весь свой маленький рост и сжал кулаки.

— Я не знал, сэр, что вы и полицейский и палач! Ты, Курц, такой же негодяй, как и Бергофф и Дорт. Вы все трое — последние негодяи… Будьте ж вы прокляты! Я знаю теперь, что не все равно, кем умирать, и я хочу две секунды побыть на земле человеком!

Гарри с разбегу что было силы всем своим легким телом ударил Курца в бок. От неожиданности изумленный Курц потерял равновесие, свалился с камня и едва не сорвался в пропасть. Лишь у самого края он успел ухватиться за скалу и этим спас себя от гибели.

Минутный испуг перешел в ярость: он схватил Гарри обеими руками, оторвал его от себя, потряс над головой и отшвырнул далеко прочь. Словно крылья игрушечной мельницы, перевернулась маленькая фигурка и исчезла за краем обрыва. Курц неторопливо сел в машину и запустил мотор…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 

На Пито-Као далеко не спокойно! 

1

Выл поздний час, но Хоутону не спалось…

Услышав стук в окно, он не удивился — это Мелони. Уже целый месяц они вдвоем с увлечением изучают фотоальбомы, книги, различные приборы, найденные в межпланетном корабле.

Накинув халат и плотнее задернув шторы, Хоутон пошел открывать дверь.

— Паола?!

— Я не могу, Боб, мне жутко оставаться одной! — глаза итальянки умоляюще смотрели на журналиста.

Сняв плащ, она кинула его на спинку кресла и, пугливо озираясь, села на диван.

— Что случилось, Паола?

Она хотела ответить, но губы ее дрогнули, тонкие брови приподнялись, и молодая женщина истерически разрыдалась. Боб смущенно присел рядом, нерешительно обнял ее за плечи и молча ожидал, пока пройдет нервный приступ.