Читаем без скачивания Хроника времен Карла IX - Проспер Мериме

— К счастью, его дворец под хорошей охраной, — ответил хирург. — Когда я выходил от него, все лестницы были полны солдат, и у них даже фитили на ружьях были зажжены. Ах, господин де Мержи, здешний народ нас не любит… Но уже поздно, и мне нужно возвращаться в Лувр.

Они расстались, пожелав друг другу доброго вечера, и Мержи продолжал свою дорогу, предавшись розовым мечтам, которые заставили его живо позабыть адмирала и ненависть католиков.

Однако он не мог не заметить необычайного движения на парижских улицах, обычно с наступлением ночи мало оживленных. То ему встречались крючники, несшие на плечах тяжести странной формы, которые он в темноте готов был принять за связки пик, то небольшие отряды солдат, которые шли молча, с ружьями на плече, с зажженными фитилями; кое-где стремительно открывались окна, на минуту в них показывались какие-то фигуры со свечками и сейчас же исчезали.

— Эй, — крикнул он какому-то крючнику, — дяденька, куда это вы несете вооружение так поздно ночью?

— В Лувр, сударь, — для сегодняшнего ночного развлечения.

— Товарищ, — обратился Мержи к какому-то сержанту, шедшему во главе патруля, — куда это вы идете вооруженными?

— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.

— Эй, паж, разве вы не из королевского дворца? Куда же вы ведете со своими товарищами этих лошадей в боевой сбруе?

— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.

«Сегодняшнего ночного развлечения! — повторил про себя Мержи. — Кажется, все, кроме меня, понимают, в чем дело. В конце концов, мне-то что? Король может и без меня развлекаться, и меня не особенно интересует смотреть на его развлечения».

Немного далее он заметил плохо одетого человека, который останавливался перед некоторыми домами и мелом отмечал двери белым крестом.

— Дядя, вы фурьер, что ли, что так отмечаете квартиры?

Незнакомец исчез, ничего не ответив.

На повороте улицы, когда он попал на ту, где жила графиня, он чуть не столкнулся с человеком, закутанным, как и он, в широкий плащ, который огибал тот же угол улицы, но в противоположном направлении. Несмотря на темноту и на то, что оба они были одинаково незаметными для других, они тотчас же узнали друг друга.

— А, добрый вечер, господин де Бевиль, — произнес Мержи, протягивая ему руку.

Чтобы подать ему правую руку, Бевиль сделал странное движение под плащом; он переложил из правой руки в левую какой-то тяжелый предмет. Плащ приоткрылся немного.

— Привет доблестному бойцу, дорогому сердцам красавиц! — воскликнул Бевиль. — Бьюсь об заклад, что мой благородный друг отправляется на счастливое свидание!

— А вы сами, сударь?.. По-видимому, мужья что-то не очень дружелюбно на вас посматривают, так как, если не ошибаюсь, у вас на плечах кольчуга, а то, что вы несете под плащом, ужасно похоже на пистолеты.

— Нужно быть осторожным, господин Бернар, крайне осторожным. — При этих словах он тщательно поправил свой плащ так, чтобы скрыть вооружение, которое на нем было.

— Я бесконечно сожалею, что сегодня вечером не могу предложить вам свои услуги и шпагу, чтобы охранять улицу и нести караул у дверей вашей возлюбленной. Сегодня для меня это невозможно, но при всяком другом случае соблаговолите располагать мной.

— Сегодня вам невозможно пойти со мной, господин де Мержи. — Эти немногие слова сопровождались странной улыбкой.

— Ну, удачи! Прощайте!

— Вам я тоже желаю удачи! — В манере, с какой он произнес эти прощальные слова, была некоторая подчеркнутость.

Они разошлись, и Мержи уже отошел на несколько шагов, как вдруг услышал, что Бевиль его окликает. Он обернулся и увидел, что тот к нему возвращается.

— Ваш брат в Париже?

— Нет. Но я жду его со дня на день. Да, кстати, вы участвуете в сегодняшнем ночном развлечении?

— В развлечении?

— Да. Повсюду носятся слухи, что сегодня ночью при дворе будет какое-то развлечение.

Бевиль что-то пробормотал сквозь зубы.

— Еще раз прощайте! — сказал Мержи. — Я немного тороплюсь и… Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Послушайте, послушайте, еще одно слово! Я не могу оставить вас, не дав вам дружеского совета!

— Какого совета?

— Не ходите к ней сегодня вечером! Поверьте мне; завтра вы поблагодарите меня.

— В этом и заключается ваш совет? Но я вас не понимаю. К какой к ней?

— Полноте, мы понимаем друг друга. Но если вы благоразумны, переправьтесь сегодня же вечером на тот берег Сены.

— За этими словами скрывается какая-нибудь шутка?

— Нисколько. Я говорю серьезнее, чем когда бы то ни было. Повторяю: переправьтесь через Сену. Если дьявол не дает вам покоя, идите к монастырю якобитов на улице Святого Якова. Через двое ворот от добрых отцов вы увидите большое деревянное распятие, прибитое к дому; довольно убогого вида. Вывеска довольно странная, но это ничего не значит. Вы постучите и найдете весьма услужливую старушку, которая из уважения ко мне примет вас очень хорошо… Перенесите вашу ненасытность на тот берег Сены. У матушки Брюлар племянницы миленькие и хорошенькие. Понимаете?

— Вы слишком добры, покорнейше благодарю.

— Нет, право. Последуйте моему совету. Честное слово дворянина, это вам будет на пользу.

— Благодарю вас. Я воспользуюсь вашим предложением как-нибудь в другой раз. Сегодня меня ждут. — И Мержи двинулся вперед.

— Переезжайте через Сену, мой храбрец, это мое последнее слово! Если с вами случится несчастье из-за того, что вы не послушались моего совета, я умываю руки.

Мержи поразила непривычная серьезность, с которой говорил Бевиль. Бевиль уже повернулся спиной; на этот раз Мержи его окликнул:

— Какого черта все это значит? Объясните мне, господин де Бевиль, перестаньте говорить загадками.

— Дорогой мой, я, быть может, не должен был бы говорить вам так ясно, но переправьтесь за реку до наступления полуночи — и прощайте.

— Но…

Бевиль был уже далеко. Мержи с минуту догонял его, но вскоре, устыдясь, что теряет время, которое можно было лучше употребить, вернулся и дошел до сада, куда ему нужно было войти. Ему пришлось прогуливаться некоторое время взад и вперед, чтобы переждать, пока не будет прохожих. Он боялся, как бы им не показалось странным, что в такое позднее время он входит через садовую калитку. Ночь была прекрасной, тихий зефир умерял ее теплоту, луна то показывалась, то исчезала среди легких белых облачков. Эта ночь была создана для любви.

На минуту улица оказалась пустынной; он сейчас же открыл калитку и без шума запер ее за собой. Сердце билось у него сильно, но думал он только о наслаждениях, которые ждали его у Дианы, а зловещие мысли, зародившиеся в его душе под влиянием странных слов Бевиля, были теперь далеки.

Он на цыпочках подошел к дому. В полуоткрытом окне за красной занавеской горела лампа; то был условный знак. В мгновение ока он очутился в молельне своей любовницы.

Она полулежала на очень низком диване, обитом темно-синим атласом. Ее длинные черные волосы в беспорядке рассыпались по подушке, к которой прислонилась она головой. Глаза у нее были закрыты, и казалось, она с трудом удерживала их в этом положении. Единственная серебряная лампа, подвешенная к потолку, освещала покой и весь свой свет направляла на бледное лицо и пламенные губы Дианы де Тюржи. Как только раздался скрип сапог Мержи по ковру молельни, она подняла голову, открыла глаза и рот, задрожала и с трудом подавила крик ужаса.

— Я тебя испугал, мой ангел? — спросил Мержи, становясь на колени перед ней и наклонясь к подушке, на которую прекрасная графиня снова уронила свою голову.

— Наконец-то ты! Слава Богу!

— Я заставил тебя ждать? Еще далеко нет полночи.

— Ах, оставьте меня… Бернар… Никто не видел, как вы входили?

— Никто… Но что с тобой, любовь моя? Почему эти прелестные губки отворачиваются от меня?

— Ах, Бернар… если бы ты знал!.. О, прошу тебя, не мучь меня! Я ужасно страдаю… У меня адская мигрень… бедная голова горит как в огне!

— Бедняжка!

— Сядь около меня… и, пожалуйста, не проси от меня сегодня ничего… я совсем больна! — Она зарылась лицом в подушки дивана, и у нее вырвался жалобный стон. Потом вдруг она приподнялась на локте, отбросив густые волосы, покрывшие ей все лицо, и, схватив руку Мержи, положила ее себе на висок. Он почувствовал, что артерия сильно бьется.

— У тебя холодная рука, мне от нее легче, — произнесла она.

— Милая Диана, как бы я хотел, чтоб у меня была мигрень вместо тебя! — сказал он, целуя ее в горячий лоб.

— Ах да… и я хотела бы… Положи кончики своих пальцев мне на веки, это меня облегчит. Мне кажется, что, если бы я заплакала, я не так мучилась бы; но я не могу плакать.

Наступило продолжительное молчание, нарушаемое только неровным и затрудненным дыханием графини. Мержи на коленях около дивана нежно поглаживал и изредка целовал закрытые веки своей прекрасной Дианы. Левой рукой он опирался на подушку, и пальцы его возлюбленной, сплетенные с его пальцами, время от времени сжимали их как бы судорожным движением. Дыхание Дианы, нежное и горячее в то же время, страстно щекотало губы Мержи.