Читаем без скачивания При свете луны - Дин Кунц

Марджори. Он уже знал, что ее зовут Марджори, хотя на ее униформе не было нашивки или бейджа с именем.

Значок-пуговица с жабой привел его на кухню этого дома в поисках Марджори, потому что по невидимому осадку, который оставляли на различных предметах ее прикосновения, он прочитал судьбу женщины. Почувствовал разорванные нити в тканом полотне ее судьбы и каким-то образом узнал, что полотно разорвут здесь, в этот вечер.

А уж после контакта со смятой банкой из-под пива он шел по другому следу. Сама того не зная, Марджори стала жертвой, переступив порог собственного дома, и теперь Дилан искал ее будущего убийцу.

Частично осознав, с кем ему предстоит столкнуться, он понял, что дальнейшее продвижение вперед – свидетельство безрассудства, если не доказательство безумия, и, однако, не мог сдержать шаг. Ему не оставалось ничего другого, как идти дальше под действием неизвестной, но мощной силы, которая уже заставила его забыть о Нью-Мексико и помчаться на запад со скоростью более ста миль в час.

Коридор вывел его в холл у парадной двери, где на маленьком столике, накрытом вышитой скатертью, стояла лампа под абажуром из розового шелка. Помимо лампы в кухне, это был единственный источник света на первом этаже, и он едва освещал уходящие на второй этаж ступени и лестничную площадку.

Когда Дилан положил руку на перила, то сразу ощутил психический запах хищника, тот самый, что остался и на банке из-под пива. В этом сомнений у него не было. Индивидуальные психические запахи он различал теперь так же легко, как ищейка различает запахи физические. Запах хищника отличался от запаха Марджори, оставшегося на значке-пуговице с жабой и на ручке двери, но даже там он почувствовал исходящую от хищника злобу.

Дилан убрал руку с перил, посмотрел на уходящую вверх лестницу из темного полированного дерева в поисках доказательств, психических или физических, присутствия чего-то сверхъестественного, но ничего не нашел. Его пальцы и ладонь наложились на отпечатки пальцев и ладони человека, того самого, что пил пиво, и, хотя невооруженный взгляд этих отпечатков не видел, позднее сотрудники технической полицейской лаборатории могли их выявить с помощью специальных химических веществ, порошка и подсветки в определенном диапазоне и тем самым неопровержимо доказать его присутствие в этом доме.

Уверенность в том, что отпечатки существуют, пусть невидимые, но реальные, благодаря которым доказывалась причастность человека к любому преступлению, от кражи до убийства, помогла Дилану поверить, что, прикасаясь к чему-либо, люди оставляют не только физический след, но и психический, столь же реальный, как выделяемые кожей масла, которые формируют отпечатки, фиксируемые криминалистами.

По центру лестницы лежала дорожка с розами, такая же истертая, как и ковер в коридоре. Рисунок, правда, несколько отличался: цветов стало меньше, шипов – больше, словно Дилану давался знак свыше: путь его с каждым шагом будет тернистее.

Поднимаясь по лестнице, хотя здравый смысл не мог подсказать ни одной причины, по которой ему следовало подниматься, Дилан скользил правой рукой по перилам. Следы злобной личности опаляли огнем ладонь, покалывали пальцы, но светляки более не сверкали перед его мысленным взором. Смолкло электрическое потрескивание, более не вибрировал язык, его мозг и тело перестали оказывать сопротивление этим потокам сверхъестественных ощущений.

Даже незваные гости и известие о нависшей над ней опасности не смогли надолго подавить врожденную доброжелательность седовласой женщины, которая, несомненно, усиливалась благодаря работе в ресторане быстрого обслуживания. Написанная на лице тревога сменилась робкой улыбкой, она протянула для рукопожатия трясущуюся руку:

– Я – Марджори, дорогая. А как зовут вас?

Джилли пошла бы в коридор на поиски Дилана, если б в зоне ее ответственности находился только Шеперд, но Дилан нагрузил ее и этой женщиной. Она не хотела надолго терять из виду Шепа, которому строго наказала сидеть во внедорожнике, но чувствовала: если оставить Марджори одну в непосредственной близости от телефона, полицейские этого маленького городка слетятся сюда, как пчелы на мед.

Кроме того, Дилан велел Марджори покинуть дом, потому что здесь ей грозила смерть, но старушка, похоже, прожила чуть ли не семьдесят лет, так и не научившись распознавать опасность, даже когда сверкающее лезвие последней уже нависло над ее шеей.

– Я – Марджори, – повторила она, и робкая улыбка продолжала полумесяцем изгибать губы, готовая раствориться в озере тревог, которое только что заливало ее лицо. По-прежнему протягивая руку, она ожидала услышать в ответ имя… имя, которое потом могла бы сообщить копам, обязательно сообщила бы, если б ей удалось их вызвать.

Обняв Марджори за плечи, Джилли увлекла ее к двери на крыльцо со словами: «Сладенькая, вы можете звать меня Куриный-сандвич-с-картофелем-фри-и-рутбиром. Если короче, то Курочкой».

Каждый последующий контакт с психическим следом на перилах предполагал, что человек, которого искал Дилан, более злобный и опасный, чем это следовало из предыдущего контакта. К тому времени, когда Дилан миновал лестничную площадку и повернул на второй пролет, верхняя часть которого исчезала во мраке, он уже понимал, что в комнатах второго этажа его поджидает противник, который не по зубам не только художнику, практически никогда не сталкивавшемуся с насилием, но даже истребителю драконов.

Чуть больше минуты тому назад, видя перед собой женщину, как живую, так и сразу после смерти, он впервые почувствовал вползающий в него ужас. Теперь змеиные кольца ужаса все теснее обвивали его позвоночник.

– Пожалуйста, – прошептал Дилан, словно все еще верил, что находится здесь под воздействием неумолимой внешней силы. – Пожалуйста, – повторил он, словно ему еще не стало ясно, что шестым чувством его одарил (если, конечно, не считать это чувство проклятьем) эликсир из шприца, как будто ему еще не стало ясно, что он пойдет этим опасным путем безо всякого принуждения. И слово «пожалуйста», которое он прошептал, относилось только к нему самому и ни к кому больше. Он руководствовался мотивами, которых не понимал, но мотивы эти были его собственными.

Он мог повернуться и уйти. Знал, что выбор остается за ним. И прекрасно понимал, что путь вниз по лестнице и из дома куда как легче, чем наверх.

Когда Дилан осознал, что полностью контролирует и свои действия, и свое тело, он совершенно успокоился. Его перестало трясти. Зубы разжались, челюстные мышцы расслабились. Ощущение срочности ушло, биение сердца замедлилось, оно уже ухало не так сильно, поэтому он мог не опасаться, что аорта может разорваться. Змей ужаса распустил свои кольца, обвивавшие позвоночник, укусил собственный хвост и сожрал себя.