Читаем без скачивания Паракало, или Восемь дней на Афоне - Александр Громов

Вернул нас к действительности грек с грустными глазами. Он обратился к Алексею Ивановичу, и тот, решив, что грек серчает на курево, оправдываясь, показал на пепельницу, стоящую на столе. Грек, в свою очередь, показал на наши рюкзаки. Ну да, мы же не на террасе собрались ночевать, хотя в тот миг казалось: сидел бы так и сидел. Мы подняли рюкзаки и пошли за греком. И он привёл нас в комнату к хохлам.

Комната, как можно уже было ожидать, предстала отнюдь не царской, а вполне обыкновенной. Точно такая же была в Пантелеймоне, только там стояло пять коек, а здесь — десять. А так всё уютно, чистенько, опрятно, хохлы, правда, пошумливали, рассказывая анекдоты и байки, косясь при этом на смиренного батюшку, покоившегося на самом почётном месте, которым после фильма «Джентльмены удачи» считается дальнее угловое у окна. А нам, стало быть, достались места противоположного плана, крайние, так сказать. Да какая нам разница, слава Богу, есть где ноги вытянуть. Встретили нас добродушно, но мы в разговоры вступать не стали, а занялись весьма полезным дельцем.

У нас набралось по три флакончика с маслицем (из Александровского скита, Кутлумуша и Лавры). Маслице из каждого монастыря различалось по запаху и цвету. Самое необычное, пожалуй, было из Кутлумуша, аж с зеленоватым оттенком, а из Лавры — самое пахучее. А вот пузырьки были похожи и, дабы не возникла путаница, решили их подписать. Для этого нарезали кусочки пластыря, наклеили и надписали химическим карандашом, специалвно, между прочим, для этого взятым по совету наставлявшего меня перед дорогой батюшки.

Тут в комнату вошёл молодой комсомолец и стал всех звать на экскурсию.

— Пошли посидим ещё на веранде, — предложил я.

Но столик, за которым мы недавно сидели, оказался занят. Да и у нас прошла та чудесная минута, когда не чувствуешь ни времени, ни пространства. Мы спустились вниз, думая в наступающем вечере немного походить по монастырю. После двадцатиминутного пребывания в комнате с украинской братвой хотелось тишины и уединения.

Но не успели сделать и пары шагов от лестницы, как пред нами возникла фигура трапезария Николая, в руках у него был чёрный полиэтиленовый пакет.

— О! А я вас ищу! — бодро воскликнул он, а послышалось: о, а я вас тут уже два часа жду!

Ну, извини, брат.

Я передал ему поклоны от провожавшего меня батюшки.

— Да, помню. Очень хороший батюшка. Мы тут с ним хорошо поговорили, — я немного напрягся, вспомнив слова батюшки об ультраправых взглядах трапезария, но тот перевёл разговор в другой русло, ещё более неожиданное: — Вы на что жалуетесь?

— Э-э… — начал соображать я.

— Вижу, можете не говорить.

Вот так всегда более-менее опытная гадалка или экстрасенс за одну минуту могут сделать из меня дурака. Но уж на Афоне я этого никак не ожидал: к Афону, ко всему живущему здесь и произрастающему у меня сложилось беспредельное почтение и доверие.

— Печень, почки, кишечник, — быстро перечислял трапезарий.

— Поджелудочная, — подсказал я.

— Ну, да. Я вижу. Сейчас скажу отличное средство. Будешь пить ежедневно натощак, и всё заработает.

Я хотел сказать, что работать-то особо нечему, так как поджелудочная у меня практически отсутствует, но удержался. Но трапезарий успел заметить тень сомнения на моём лице.

— Как ты думаешь, сколько мне лет? — спросил он.

Я почему-то опять вспомнил грузчика из нашего магазина, накинул на всякий случай пятёрочку и сказал:

— Пятьдесят пять.

— А вот и нет — мне седьмой десяток пошёл. А видишь, как выгляжу.

Я хотел сказать: «Как наш грузчик», — но снова Господь удержал. А вообще на Афоне люди долго живут, Плутарх называл живущих здесь долговечными. Живость моего собеседника опережала рассуждения.

— Я — травник, — объявил он.

Слава Богу, не экстрасенс, подумал я.

Дальше последовал краткий экскурс в науку и местные её особенности, из которого я всё равно ничего не запомнил, а завершился коротким распоряжением:

— Записывай.

Как на грех, блокнот и карандаш оказались с собой. Вот тебе и первая запись на Афоне.

Цитировать не буду. Сам не пробовал, а вдруг кому-нибудь в голову придёт проверить… Отвечай потом. Нет уж, лучше езжайте на Афон к травнику Николаю. Может, кому и для этого Афон нужен. Могу сообщить только, что список для сбора был велик и напоминал советы старых колдуний. Нет, всяких дохлых лягушек и сушёных тараканов там не присутствовало, но неизвестных и странных названий хватало. Заканчивалось так:

— Выпил — и сразу на берёзку, на берёзку. Вот увидишь, всё восстановится.

Я кивал, изображая послушного студента, и чувствовал, как за правым плечом давится от смеха Алексей Иванович.

Травник, видимо, это тоже почувствовал и строго обратился к Алексею Ивановичу:

— А у вас что?

— Я здоров, — быстро ответил тот.

— Не скажите… — с язвительностью опытного хирурга, которому только что сказали, что вырезать у вас нечего, заметил травник, и шагнул к Алексею Ивановичу.

И тут случилось очередное своевременное чудо: с лестницы, у которой мы стояли, спускались монах, обещавший экскурсию, пара комсомольцев и молодой рыжий батюшка. Монах досадовал и выговаривал молодому батюшке:

— Что ж другой-то не пошёл? Неинтересно? А такой праведный на вид, так прикладывался везде, а тут не пошёл…

— Устал… — извинительно отвечал батюшка.

Я вспомнил утомлённое лицо смиренного батюшки, который, наверное, настрадался от окружающих разговоров, смеха, басен, отвернулся, поди, сейчас к стене, закрылся с головой от всех подушкой и молится.

— Знаете, — обратился я к травнику, — спасибо вам, конечно, это всё здорово, что я записал, но тут нам экскурсию обещали…

— Да-да, конечно, — как-то быстро согласился трапезарий и протянул пакет: — Это вам.

— Что это?

— Виноград, яблоки, кушайте, очень полезно.

«Ага, мне с сахарным диабетом только виноград и трескать», — подумал я, а вслух сказал:

— Подождите, — и опрометью бросился наверх.

Растормошив рюкзак, извлёк очередную бутылку, виноград вывалил на газету, в которую она была завёрнута, бутылку же переложил в чёрный пакет, в котором принёс виноград, и выскочил на улицу.

Нет, сначала сказал молча наблюдавшим за моими действиями хохлам: «Угощайтесь!» — указал на виноград, а потом — выскочил.

Травник внимательно разглядывал Алексея Ивановича, тот не сдавался и тайн не выдавал.

— Возьмите, это от нас, — передал я пакет.

— Спасибо, — ответил травник и растворился в наступающих сумерках.

А Алексей Иванович наконец-то захохотал. Даже экскурсионная группа, отошедшая немного вперёд, остановилась и удивлённо обернулась. Так мы их и догнали.

— Можно с вами? — попросил я, стараясь прикрыть всё ещё сотрясающегося Алексея Ивановича.

— Что это вас так развеселило? — подозрительно спросил монах.

— Да мы тут сейчас с вашим травником общались, — пояснил я и добавил: — Весьма неординарная личность.

— А-а, с Николаем, — облегчённо вздохнул монах, поняв, что смех не имеет к нему отношения. — Присоединяйтесь, а то вот тут некоторые устали, видите ли… Можно подумать, каждый день на Афон приезжают… — Но мы уже выходили за ворота монастыря.

Лёгкая вечерняя дымка приспустилась на Афон. Ещё было светло, но окружающее уже поменяло краски, словно приставил к глазам стёклышко, нельзя сказать, что всё вокруг померкло, скорее, наоборот, обострилось и приобрело налёт таинственности и юношеской мечтательности, когда грезится о дальних странствиях, приключениях и морских пиратах.

Сразу за стенами монастыря потянулись двухэтажные домики, как-то необъяснимо похожие на рабочие посёлки подле какого-нибудь кирпичного заводика в глубине России. Было едва уловимое ощущение временности этих жилищ, тем более в видах могучего монастыря, и в то же время не покидало чувство, что эти времянки могут простоять века. Мне вдруг показалось, что они стоят тут со времён Пелопонесской войны, а то и долее. Да и так ли уж давно была та война?

— Здесь рабочие живут, — пояснил монах.

— Какие рабочие? — удивились мы.

— Строители, в основном, ну, подсобные разные, кто монастырю помогает.

— И Николай тут живёт?

— Травник который?

— Ну да, травник.

— И Николай.

— А давно он тут живёт?

— Осторожно, тут ступенька. А теперь срежем немножко, пройдём за домами.

Свернув с дороги, мы перелезли через заборчик, потом прошли сквозь заброшенный сарай, выбрались на крышу другого домика, прошли по ней, спрыгнули — прямо казаки-разбойники какие-то. А куда мы, собственно говоря, идём?

— Вот, здесь старинное кладбище, — сказал монах, обводя рукой небольшую поляну, и правда, увенчанную несколькими приземистыми крестами.

— А мы слышали, что умерших монахов в яму складывают, а потом достают и смотрят, сгнили кости или нет?