Читаем без скачивания Расслышать умерших - Франсуа Брюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто-то при этом пересматривает так все сцены, а кто-то – лишь самые главные; одни вглядываются даже в собственное рождение, у других фильм начинается с момента, когда им пять или шесть лет… Но вернемся к смыслу: зачем такой фильм нужен. Вот как размышляет об этом Джордж Ричи:
«Любая мелочь, частность всех этих прожитых двадцати лет была здесь хорошо видима, зрима. Хорошее и плохое, сильные моменты, ошибки и слабости. Сам этот спектакль, вобравший в себя все, всю целостность жизни, ставил вопрос, имплицитно содержавшийся в каждой сцене. Вопрос этот, как и сами сцены, словно бы исходил от этого живого Света, сиявшего рядом со мной:
– Что ты сделал со своей жизнью?
И сразу становилось ясно, что вопрос задан вовсе не потому, что Ему нужно получить на него ответ: настолько зримо тут представало как раз все то, что я со своей жизнью сделал. Во всяком случае, сам этот призыв, совершенный и продуманный до мелочей, шел не от меня, а от Него. Сам я не смог бы вспомнить и десятой доли всего, пока Он мне это не показал.
– Что ты сделал со своей жизнью?
Похоже, сам вопрос был нацелен на ценности, а не на факты: как ты распорядился тем драгоценным временем, которое было тебе отпущено?»
Джордж пытается тогда оценить собственную жизнь:
«Не то чтобы в ней были какие-то особо тяжкие грехи, только эротические картинки да недомолвки, свойственные молодости. Но, хотя в ней не было жутких падений, не было ведь и взлетов. Только бесконечный, слепой и крикливый интерес к самому себе…»
Ему приходят на ум (когда он словно пытается оправдаться) знаки отличия, полученные в скаутской организации, посещение воскресных служб, учеба на медицинском факультете. Но в присутствии Существа, излучающего свет, уже невозможно лгать самому себе: он прекрасно осознает, что делал все вышеперечисленное только ради себя самого.
«Я вдруг понял, что строгим судией, судившим теперь собственные жизненные обстоятельства, оказался я сам. Именно мне они представлялись теперь незначительными, эгоцентричными и бесплодными. Осуждение шло не от сиявшей вокруг меня Славы: в ней не было ни порицания, ни упрека, только любовь ко мне… Наполнившая весь мир Своим присутствием, и при этом с большим вниманием к моей личности… Ожидающая ответа на все еще настоятельный вопрос, звучащий, как опаляющее дыхание:
– Что ты сделал в своей жизни такого, что мог бы сейчас Мне показать?
… Вопрос, как и все, что исходило от Него, имел непосредственное отношение к любви: сколько раз в своей жизни ты любил? Любил ли ты других так, как Я люблю тебя? Всецело? Безусловно?»
Тогда в нем вскипает возмущение, ему кажется, что он попал в ловушку:
«Ведь кто-нибудь мог бы мне раньше сказать об этом!»
Ответ приходит тут же, все так же напрямую: словно мысль Человека, являющего свет, становится сразу его собственной мыслью, в ней опять нет ни капли упрека:
«– Я тебе об этом говорил!
– Каким образом?
– Я говорил тебе всей прожитой Мною жизнью. Я говорил тебе Своею вольно избранною смертью…»
Так Джордж Ричи получил подтверждение, что его учителем был сам Христос. После чего начинается «фантастическое познавательное путешествие, которое он совершит уже вместе со Христом»[197].
Все это, конечно, не ново! Еще евангелист Иоанн повторял это снова и снова: «Бог есть любовь» (1 Ин 4: 7; 4: 16), «Бог есть свет» (1 Ин 1: 5).
Но, когда мы читаем этот или другие, подобные ему рассказы, то вдруг эти слова становятся невероятно конкретными и начинают звучать, как неслыханная новость. Стоит также с великим сожалением признать, что немало богословов столько веков, и ведь с благословения святой церкви, трудились над тем, чтобы выхолостить эти слова и лишить их смысла.
Бог может только любить. Ни проклятий, ни упреков. И в то же время – вся требовательность любви. Даже если признать, что существо, излучающее свет, не всегда сам Христос, эта требовательность остается такой же. Мадам Йоланд Экк тоже расслышала тот же самый вопрос: «Что ты сделала для других?» И, перед силой присутствия возникшего перед ней светящегося существа, она упала на колени. Но, даже будучи христианкой, она не осмеливалась думать (как признавалась мне потом), что это сам Христос, и считала, что это всего лишь Его посланец, «ангел-хранитель», если хотите.
Бог есть любовь, но, чтобы разделить с Ним жизнь, надо еще научиться любить так, как любит Он. В этом и состоит смысл нашей жизни. Джордж ясно понял, что Человек света знал все его слабости и ошибки. Но при всем при этом Он его, Джорджа, любил, всецело и безусловно. Того же самого Он ожидает и от нас:
«Способен ли я любить людей, даже тех, кого хорошо знаю, со всеми их недостатками, – вот что Он у меня спрашивал», – рассказывает один сорокалетний человек, чудом спасшийся в автокатастрофе.
«Он показал мне все, содеянное мною, а потом спросил, довольна ли я собой… Интересовала Его любовь, в ней и был весь вопрос. Тот род любви, который побуждает нас узнать, накормлен ли наш ближний, одет ли, и все это сделать, если ближний голоден или наг», – пытается объяснить женщина, которая едва не умерла от сердечного приступа в ходе хирургической операции[198].
Другая молодая женщина замечает, что, пока ей прокручивали фильм ее жизни, она уже не видела Светящееся существо. Но при этом все время чувствовала Его присутствие и не прекращала с Ним мысленный разговор, общение с помощью мысли:
«Не то чтобы Он пытался разузнать все, что я сделала, Он итак это прекрасно знал; Он выбирал какие-то отрезки моего существования и как бы оживлял их передо мной, чтобы они заново возникли в моей памяти.
И все это время Он не упускал ни единой возможности, чтобы напомнить мне о важности любви… Он говорил мне, что нужно было прежде всего думать о других, и постараться сделать все, что в моих силах. Но это ни капли не было похоже на обвинительный приговор: даже когда Он демонстрировал случаи, где я вела себя как отъявленная эгоистка, то показывал их лишь затем, чтобы я сделала выводы и кое-что уяснила для себя. Это было не наказание, а урок»[199].
Теперь мы легко сможем понять те утверждения, которые, на первый взгляд, показались нам противоречивыми или противоречащими друг другу. Так, кто-то, например, скажет, что все показанные ему сцены излучали мир и покой, даже если с точки зрения традиционной религиозной морали показали ему грех, и даже смертный грех[200]. А кто-то другой, причем, врач-рационалист, в тех же самых обстоятельствах, наоборот, «почувствовал, что он кругом виноват, что он в ответе за все свои, даже мельчайшие “плохие” поступки»[201]. Арно Гувернек так объясняет сразу обе эти точки зрения:
«Здесь перевернут с ног на голову весь привычный нам порядок вещей. Для нашего ума самым важным представляются мысли, поэтому все становится относительным: те мысли, которые нам казались пустяковыми, в глазах Бога оказываются самыми ценными, а поступки, которые нам казались значительными, для Бога оказываются пустяком»[202].
Та же мысль содержится и в еще одном прекрасном тексте, полученном в Италии методом автоматического письма:
«Конечно, наша католическая мораль вполне годится для жизни, и все же, я даже не знаю, как тебе это объяснить, но только здесь ко всему подходят с совсем другими мерками, так что совершенство зависит скорее от какой-то личной чувствительности, а уж никак не от образования или законов»[203].
Эти «совсем другие мерки», видимо, говорят, с одной стороны, о том, что значение имеет одна только любовь, и что порой церковь или церкви изобретают смертные грехи там, где их нет. Это может значить, с другой стороны, еще и то, что педагогика любви, свойственная существу, излучающему свет, нацелена на потребности и способности каждого отдельного человека. Но, в конечном итоге, только любовь и имеет значение.
Именно это показывает «вестник», «проводник», а иногда и сам Христос тем, кому нужно вернуться на землю, чтобы закончить свою миссию. А свидетельство тех, кто окончательно покинул наш мир, в целом и в деталях подтверждает эту основополагающую весть со всеми вытекающими из нее следствиями и выводами.
Вы, конечно, уже заметили, что источником всех этих судебных разборок и приговоров, в конечном счете, оказываемся мы сами. Джордж Ричи в процитированном отрывке хорошо это показал. Однако определенную роль в таком суде все же играет и существо, излучающее свет. Иногда, когда фильм жизни состоит всего из нескольких сцен, именно оно их и выбирает. И когда мы пытаемся внутренне уклониться от правды, не видеть чего-то в себе самих, оно тут же нас просвещает. Вот еще одно свидетельство:
«Меня снедал стыд за все, содеянное мною, ведь теперь я видел все в совершенно ином свете: мне было явлено все, что было нехорошо, все, что я сделал не так. И все это было живо и реально»[204].
Все вышесказанное в точности соответствует христианскому учению о так называемом «личном суде», ожидающем нас сразу же после смерти. Самое распространенное объяснение для него то, что душа здесь сама себя судит, но при помощи изливаемого Богом света. И если некоторые до сих пор представляют себе такой опыт как сцену с возвышающимся троном и восседающим на нем брадатым судией, то пусть они не торопятся обвинять в этом церковь и церковных людей. Точно так же как, если они все еще верят в Деда Мороза и в то, что детей приносят аисты, то это их личное дело, а не повод наброситься на кого-нибудь еще.
