Читаем без скачивания Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания - Виктор Гофман

– Вы здесь давно? Всегда живете у моря? Сроднились с ним?

Она не отвечает, что-то черта зонтиком по песку. Песок быстро засыпает борозды: ничего не видно. Наклоняясь к ее руке, он старается уследить. Разбирает: Глеб.

Он и без того чувствует – она ведет с ним какую-то игру. Куда-то зовет, завлекает. Может быть, она послана морем, морская царевна – и счастье и исцеление для него? Она опьянительно красива.

– И родились вы у моря? Совсем здешняя? Странно, что вы брюнетка. Морским царевнам полагаются зеленые глаза.

Он чувствует томительное волнение. Сверху смотрит на кружевной вырез ее платья. При разговоре и смехе там трепетно вздрагивает белеющая грудь. А теперь вот она упоительно и плавно дышит.

– Какая нежная у вас кожа, – нерешительно говорит он ей.

– Да? Очень. – Она подтверждает это вполне спокойно. Потом повертывается к нему с загадочной и лживой улыбкой, молча протягивает руку. Он берет и целует ее у локтя.

– Довольно, – говорит она тихо. – Мне неловко на камне. Пойдемте.

Уже другие краски на вечернем небе. Где пышная, малиновая полоса на востоке? Ее нет: все быстро и странно изменилось. Теперь лиловатое, серебристо-серое небо, и светлая, и чистая в нем тишина. Кое-где лишь тусклые, желтоватые пятна: налет паутины на драгоценной бронзе. Белые облака налились искристым светом: это золотые крылья затерявшегося в выси аэроплана.

– Что же вы замолчали? Надо что-нибудь говорить. Смотрите не на меня, смотрите на небо! — В последнем слышится легкая, шутливая насмешка.

Но его уже не занимает небо. Как можно к ней ближе старается он теперь идти. Как бы ненамеренно касается ее, берет руку. Смотрит на вырез платья, пьянея от ее близости, дыхания, от крепкого, стройного тела. Что это — любовь? Или только желание? Не все ли равно, не все ли равно.

– Вот что вы мне расскажите, — задумчиво предлагает она. — Какую-нибудь свою любовь. Самую красивую свою любовь.

– Самую красивую свою любовь? Не знаю, не помню… По­том медленно: — Я, может быть еще не любил.

– Не любили? Как так? Почему?

Она заинтересована: полуоборачивается к нему все с тою же слегка слащавою улыбкою. Мягкой, темный, призывный взгляд. О, лживая!

– Не хочется рассказывать. Не удостоился счастья. — Он опять берет ее руку. — Вы, вот вы — научите меня любить.

– Я? – Он смеется. – Да, может быть, я сама не умею. – Потом высвобождает свою руку и отходит от него.

Прибрежный парк уже наполнился сумраком. Выглядит строгим и влажным. Какие высокие, какие стройные ели!

– Пойдемте здесь. Вы меня проводите? Я – домой.

– Уже домой? Почему? Походим еще у моря?

Она соглашается. Немного еще можно пройтись. Море посерело, но и такое – стальное и суровое – красиво оно. Они идут близко рядом. Он неотступно смотрит на нее, думает о ее теле, о счастье его любить.

– У вас выпадет шпилька. – Он дотрагивается до ее головы. Какие мягкие волосы.

Она тихо смеется. Он хочет ее, пьянеет от страсти, у него кружится голова. Вот оно, исцеление!

На повороте дорожки он вдруг крепко охватывает ее.

– Что вы, что вы? — пробует она отстраниться. Но он, словно не слыша, обнимает руками ее шею, спутывая прическу; притягивает к себе ее голову, пока не чувствует на своих губах ее губы. Жадно впивается в них.

– Пустите, — слабо противится она. Наконец, он ее оставляет.

– Сумасшедший… Зачем это? Теперь уходите, я дойду одна…

Он не согласен.

– Куда вы? Оставайтесь со мной. Будем еще гулять. Смотрите, – ночь. Не уходи, Клавдия. Я тебя люблю, я тебя хочу… — Опять пытается ее обнять. — Пойдем со мною, пойдем в лес.

Он дрожит. Но она вдруг становится непроницаемо холодной.

– Вы с ума сошли! Прощайте. Мне пора…

Нервно передергивает плечами. Он нерешительно смотрит на нее. Не она ли его завлекала, не вместе ли бродили у моря они. Море опьянило, обручило их.

Он невольно прислушивается. Все еще не утих, не улегся морской шум. Грозно растет он за их спиною.

Они простились у ее калитки. Здесь она позволила себя поцеловать. Пьяные, влажные у нее губы. Чувственно потускнело яйцо. Быстро скрылась за изгородкой.

В пьяном безумии шел он домой. Тяжело и нестройно гудело рядом море. Опять разворчалось, растревожилось оно. Он шел скоро, не видя куда. Еще помнил, еще ощущал на губах ее поцелуи. Что это – счастье?

Сладко кружится, чем-то смутным и вздрагивающим заполняется голова. Куда идти, по какой дорожке? Повсюду лес. Шумит море.

Яркий полдень, — и Глеб лежит у моря. Лежит на спине, закинув за голову руки. Какой горячий песок, какое сияющее небо! Близко, рядом море – кроткий, прирученный зверь. Почти не слышно его, оно затихло: щурясь, нежится и греется на солнце. Небо – как тонкий, легко клубящийся синий дым: отступает все дальше. Хорошо у моря, изумительно хорошо!

Живет лучезарный пляж. То и дело выплывает кто-нибудь из воды, быстро бежит в песок, высоко взмахивая голыми ногами. Между сухих, обожженных камней, резко взвизгивая, играют дети. Сколько женщин опять на песку: лежат, разнеженно грея свое тело. В пестрых купальных костюмах кто-то двое борются вдали. Бесконечным рядом тянутся разноцветные кабинки.

Глеб повертывается на локте, распыляя сыпучий песок. Но неловко теперь. Песок забился в складки костюма, в карманы, за обшлага. В волосах тоже жесткие, хрустящие песчинки.

Глеб наклоняется. Какой он чудесный, этот песок. С удивлением, словно что-то никогда невиданное, рассматривает он бесчисленные песчинки. Они желтые, красные, черные и прозрачно-белые, как стекло. Белых всего больше. Глеб держит песок на ладони, с наслаждением пересыпает его между пальцами: точно скряга — свои заповедные червонцы.

Быстро бежит по отлогому берегу кто-то пестрый и с разбегу и с размаху бросается в глубину. Звонкий всплеск и высокие брызги… Серебристо-влажный букет. О. счастье быть смелым и сильным, быть голым в волнах и на горячем песку!

Глеб садится, чтобы смотреть на море. Сыровато-синее оно, но в ярко-белой, слепящей, движущейся чешуе. Из солнечных бликов сплетена эта чешуя. Сплошная и крепкая она вдали; у берегов — истрепалась, истрескалась и облупилась: проглядывает темное морское тело. А вот здесь – точно в блестящую кольчугу нарядилось море.

Глеб повертывается к берегу. Он усыпан телами: всюду женщины и дети. Точно ленивые звери с приплодом своим лежат женщины на песку. Они согреты солнцем, им хорошо и они ни о чем не думают. Что отличает их от зверей?

Нужно быть, как они – телом и зверем. Быть свободнее, быть да ней Глеб растягивается на песку, раскидывает руки. Побежать сейчас, броситься в море, как тот давешний пловец? Схватить одну из этих ленивых женщин с белым телом и сонными глазами?