Читаем без скачивания Жаркой ночью в Москве... - Михаил Липскеров

Так, о чем я говорил? Соломон Маркович Кляр (подробности опускаем) целеустремился к своей школе (подробности опускаем) под звуки песни «Вдоль по Питерской» в аранжировке для баяна и еврея. А я наблюдал за этим из окна своей квартиры на пятом этаже, в которой, несмотря на закат жаркой ночи в Москве, не то что блуд, а даже примитивный петтинг не ночевал. И я крикнул из своего окна:

– Соломон Маркович!

Соломон Маркович упал на землю, перекатился на бок и дал из баяна очередь по окнам моего дома. (марьячес из «Отчаянного» Родригеса плакали от зависти.) Сказывалась выучка. Последний раз, когда его так окликали, ему под Чимкентом прострелил ногу узбекский наркодилер Гянджа, в быту опер Гянджинского ОВД Сулим Диальбекиров. Потом-то они подружились, но Соломону Марковичу пришлось (подробности опускаем) уйти из… (вы меня понимаете?) и он на компенсацию за ранение от МВД России (какие это, на huj – сбился на лицемерие – деньги?), МВД Узбекистана (какие это, на huj – опять сбился на лицемерие – деньги?) и лично Гянджи (вот это деньги!) и отгрохал в Курсовом переулке школу бальных танцев Соломона Кляра «Вам говорят». (Извините за подробности, но красоту слога, которую я от себя как от литератора требую с утра до ночи, требует также к священной жертве и Аполлон. По-моему, красиво завернул. Почти как заворот кишок. А это уже эстрадное прошлое из меня выплеснулось. Куда от него денешься? Так что я репризу насчет заворота кишок оставляю. Вдруг прочтет какая-нибудь моя зрительница из какого-нибудь Канска времен шестидесятых и всплакнет. Вспомнив, как ее трахали по очереди басист, барабанщик и пианист. А иногда и без очереди. Хотела-то она только басиста. Но Канск – что с него возьмешь? Номера в гостинице были только на четверых – так что куда денешься? А четвертым в номере был я, но меня не было. А был я… Подробности опускаем.)

– Это я, Соломон Маркович. Я, Михаил Федорович. Мультик. У меня к вам дело.

Соломон Маркович встал с мостовой, на всякий случай дал еще одну очередь из баяна и спросил:

– Что вы не спите, Михаил Федорович?

– Ночь дана для любовных утех, ночью спать – непростительный грех…

Соломон Маркович растянул баян, но по нетрезвому состоянию души не перевел его с музыки пуль (красиво) на музыку музыки (а это уже изыск). Пролетела пуля – и ага. Арбатский заебеныш как-то очень не вовремя вывернулся из-за «Парикмахерской» на углу Остоженки и Савельевского. Пулей его вышибло обратно на Остоженку. И что с ним было в дальнейшем, я не знаю. И знать не хочу. Потому что Соломон Маркович перестроил баян на музыкальный лад, что баяну было более привычно, и дальше мы пели уже втроем – я, Соломон Маркович и проснувшийся токарь-универсал Семен Петрович Кузичев:

– Ночью звезды горят, ночью ласки дарят, ночью все о любви говорят.

Дальше токарь скрылся в окне и оттуда послышалось:

– Карма чресел моих, распахни врата Шивы, впусти в Замок Кали Одинокого Путника, стисни его Берегами Ущелья своего и ороси Раскаленный Факел Водами Реки своей… Да не ноги раздвигай, дура. «А» скажи…

Соломон Маркович деловито спросил:

– Насколько я понимаю, Михаил Федорович, вы нуждаетесь в даме?

– Ну, не обязательно в даме. Лишь бы женского пола.

– Вам поговорить или как?

И тут я задумался. Действительно, что мне: поговорить или как?.. С одной стороны, «как», а с другой – как «как» без поговорить? Кто вы, мол, такая. Какими судьбами в нашем районе (городе, стране… бывает разное: мой приятель милицейский лейтенант Габриашвили бежавший от антикоррупционного террора Саакашвили как-то поутру по портвешку у Папы юры после второго стакана сегодня брали салон по кружевным интересам так одна кружевница была черного цвета с пером в голове и в кимоно с биатлонистом Уле Бьорндаленом в качестве татуировки под кимоно но отстреливался сука).

Так что без предварительного разговора у меня может и не возникнуть «как». Кому ж понравится, когда ты снимаешь кимоно, а тебе по уже готовым яйцам пять выстрелов из положения «стоя». И у тебя уже все что есть в положении «лежа». (Хорошая реприза.)

– Поговорить, а потом «как». В смысле, как получится.

– Скольки штук?

– Одну.

– И поговорить, и «как» – одну?! Два в одном? Это решительно невозможно. Женщина не шампунь. Берите двоих. Пока вы Люси «как», Софи вам будет рассказывать о войне между гвельфами и гибеллинами, о засекреченных интимных протоколах пакта Молотова – Риббентропа и о решении теоремы Ферма методом двоичной каббалы доктора Либенштейна.

– Это какой же Либенштейн?.. Знавал я одного Либенштейна в кожном диспансере, он мне хлористый кальций колол по части экземы, только он был Либензон.

– Так это он, Михаил Федорович, и есть. Вообще-то он математик, окончивший ешибот в Иерусалиме и эмигрировавший в россию.

– Как это может быть?

– Принципы… Одинарная каббала в Израиле – еще туда-сюда, а вот двоичная считается трефной. Так что в России он политический беженец. По религиозным соображениям.

– А при чем кожный диспансер?

– Как «при чем»? Какому агенту Моссада придет в голову искать политического беженца по религиозным соображениям в кожном диспансере?

– Действительно, – согласился я, потрясенный способами маскировки еврейских политических беженцев по религиозным соображениям.

– А двоичная каббала, – продолжал Соломон Маркович, – это его теневой бизнес. Все – черным налом. Решение теоремы Ферма, определение неопределенностей Фуко, схождение расходимости параллельных эллипсов в лентах Мебиуса второго порядка.

– А войну между гвельфами и гибеллинами вам кто поставляет?

– Один специалист по Данте. Очень талантливый пожилой человек, но дорогой. Ему приходится академическую надбавку платить.

– А интимные подробности пакта Молотова-Риббентропа кто поставляет?

– Правнук интимной подробности.

– Как это может быть???

– Пока не знаю, Михаил Федорович, но вот скоро уйдет в запас один генерал из Первого Управления, тогда милости просим к нам. Заодно и потанцуете. У меня же, – тонко улыбнулся он, – школа бальных танцев Соломона Кляра «Вам говорят». Если вы не забыли.

И, ожидая ответа, Соломон Маркович растянул меха баяна. Окрестности вздрогнули от «Едет миленький сам на троечке…»

– Так, и сколько мне все это будет стоить? – спросил я, заинтригованный возможностью узнать методы решения теоремы Ферма методом двоичной каббалы, перипетии войны между гвельфами и гиббелинами и сексуальной подоплекой раздела Польши и присоединения Прибалтики к СССР при параллельном решении моего полового вопроса. Чем-то мне это все напоминало изучение иностранных языков во сне.

– Восемьсот пятьдесят долларов за двоих. Акция – две по цене одной. А так – тысяча шестьсот.

– Что-то, Соломон Маркович, дороговато.

– А на какие шиши, позвольте вас спросить, Михаил Федорович, содержать российскую науку?

– Нету у меня таких денег на российскую науку, Соломон Маркович…

– Ну что ж тут поделаешь, Михаил Федорович, берите тогда Люси для «как». Триста долларов за час.

– Это что ж у вас за цены такие, Соломон Маркович? Всюду стольник.

– Эксклюзивный товар, Михаил Федорович. Девственница в третьем поколении. Имеет медаль «Девственница-героиня». Сертификат качества вот. Шесть подписей… В том числе и Виктора Ефимовича из пятнадцатого дома.

– Это какого Виктора Ефимовича? Который пять лет назад восьмерик огреб за педофилию?

– Он самый. В этом деле авторитетнее его специалиста нет. Его на Люси и повязали.

– Так как же он подписал, если ему еще три года сидеть?

– Так он, Михаил Федорович, за хорошее поведение по УДО вышел.

– А остальные пять кто?

– Очень достойные люди. Все – за хорошее поведение.

Я задумался. Действительно, когда еще… А Соломон Маркович опять затянул:

– Я на горку шла, тяжело несла, уморилась, уморилась, уморилася…

Да, вы, наверное, забыли, что наши переговоры с Соломоном Марковичем носили двухуровневый характер. Он – с мостовой Савельевского переулка, а я – из окна на пять этажей выше. Поэтому я бы даже с большой натяжкой не смог назвать их конфиденциальными. Учитывая современные реалии, гласность полностью овладела Савельевским переулком и частью Остоженки. На звуки свежего голоса из окна напротив высунулось неустановленное лицо ментовского майора Сергея Михайловича Шепелева. Оторвался от русифицированной версии «Камасутры» токарь-универсал Семен Петрович Кузичев. Выполз из-за «Парикмахерской» недострелянный арбатский загноиш. Сделали паузу в своих бесконечных абстинентных шатаниях Штопор и Консервный Нож. Остановились на пути от Зинки в неведомое обнявшиеся Сюля и Пончик. С полиэтиленоваым пакетом с водкой. А что им делать с Зинкой, когда все уже сделано? А водочка – вот она, в полиэтиленовом пакете. Нетерпеливо ждущая своего потребителя. А с потребителями водки у нас в стране проблем нет. С водкой бывают. А с потребителями – нет. Я-то вот уже сколько… а водка – всегда. Вдруг ко мне невзначай Веничка Ерофеев заглянет? Или Володя Высоцкий мимо с песней? А у меня уже все. Не стыдно. Чать, не в Саудовской Аравии живем. Так что Сюля с Пончиком ничего не потеряли. А Зинка… Что – Зинка? Она одна, а их двое. Они ж не музыканты какие, чтобы бабу вдвоем пользовать. А уж с водкой в наших местах они беспременно кого-никого женского да отыщут. Если захотят. Но это вряд ли. После Зинки.