Читаем без скачивания Александр I - Анри Труайя

В качестве военного советника Александр открыто предпочитает Кутузову австрийского генерала Вейротера, человека ограниченного, самодовольного и угодливого. Этот последний своими вкрадчивыми манерами приобрел расположение молодых царских адъютантов, среди которых Петр Долгоруков – самый шумливый и самый честолюбивый. На совещаниях военного совета эти господа присягают только новому главе штаба армии, доктринеру венской военной школы.

Между тем Наполеон, разместившийся в Брюнне, полагает, что продолжение войны сопряжено с неоправданным риском. 25 ноября он посылает в Ольмюц генерала Савари с двойной миссией: передать Александру письмо, содержащее поздравления с благополучным прибытием императора к армии, и незаметно разведать намерения неприятеля и настроения как солдат, так и офицеров. В русском лагере никто не останавливает Савари у аванпостов. Его проводят в штаб-квартиру. Он передает письмо Наполеона Александру, болтает с офицерами, украдкой наблюдая за военными, и покидает лагерь, убедившись в слабости русско-австрийских боевых позиций. Французы вышучивают действия союзников. В № 30 «Бюллетеня по армии» от 3 декабря 1805 года говорится: «Савари быстро понял из бесед, которые он три дня вел с тремя десятками ветрогонов, под разными званиями окружающими императора России, что военный штаб, как и политический кабинет, руководствуется в своих решениях самонадеянностью, безрассудством и легкомыслием».

Из своей вылазки в тылы русских линий Савари привез письмо Александра, адресованное «главе французского правительства». В письме не было речи о перемирии, но тон его был учтив: «Я признателен вам за письмо, доставленное мне генералом Савари, и спешу выразить вам свою благодарность. У меня нет иного желания, кроме восстановления в Европе мира на основах равенства и справедливости. Я был бы рад случаю быть вам приятным. Соблаговолите принять уверения в моем глубоком уважении. Александр».

Передав это послание Савари, Александр приказывает армиям коалиции выступать навстречу врагу. По его желанию, все полки шагают в ногу, как на параде. 28 ноября возле Вишау происходит стычка, в которой австро-русские части, имевшие значительный численный перевес, обращают в бегство несколько французских эскадронов. Именно в этой стычке Александр, охваченный юношеским ликованием, получает боевое крещение. Он ведет себя храбро во время всего дела и после окончания перестрелки объезжает верхом поле сражения, рассматривая в лорнет убитых и раненых. Вид крови потрясает его. Его тошнит, он не может есть и ложится спать больным. К утру к нему возвращается как мужество, так и самонадеянность. Победа, одержанная над французами под Вишау, кажется ему добрым предзнаменованием. Все вокруг него кричат, что она предвещает другие победы. Рассчитывая, что первое столкновение с русскими образумило французов, он посылает заносчивого Петра Долгорукова к Наполеону с предложением перемирия. Наполеон встречает посланца на линии передовых постов и разговаривает с ним на большой дороге под открытым небом. Развязность этого, по его выражению, «вертопраха» выводит его из себя. «Он говорил со мной, как с русским боярином, которого ссылают в Сибирь», – пишет он маркграфу Вюртембергскому. И действительно, августейший собеседник не произвел на Долгорукова никакого впечатления. Ни разу он не обратился к нему «Ваше Императорское Величество». «Долго ли мы будем воевать? – спрашивает его Наполеон. – Что от меня хотят? Почему император Александр воюет со мной? Пусть он расширяет границы России за счет своих соседей, особенно турок, и тогда все его споры с Францией кончатся». На эти слова Петр Долгоруков сухо отвечает, что царь не стремится ни к каким территориальным выгодам для России и взялся за оружие единственно для того, чтобы защитить независимость других европейских государств, которым постоянно угрожает Франция. Наполеон раздраженно прерывает его. «России надо следовать другой политике и думать о собственных интересах, – говорит он и жестко добавляет: – Что ж, будем сражаться! Уходите! Возвращайтесь к вашему господину и скажите ему, что не в моих привычках терпеть подобные оскорбления. Уходите немедленно!» Петр Долгоруков садится на лошадь и уезжает.

Вернувшись на русские позиции, Долгоруков составляет письменное донесение императору, откуда следует, что французы боятся сражения под Аустерлицем из-за огромного численного перевеса союзнических армий: 90 тысяч русских и австрийцев против 70 тысяч французов.[23] «Наш успех обеспечен, – заключает Долгоруков. – Надо только наступать, как делали под Вишау».

В ночь с 1 на 2 декабря главнокомандующий войсками коалиции генерал Вейротер созывает военный совет и излагает членам совета диспозицию завтрашнего сражения. Полковник Толь переводит с немецкого многословные объяснения генерала русским офицерам, путающимся в названиях селений, рек, высот, перечисляемых как ориентиры. «Можно было подумать, – пишет Ланжерон, – что школьный учитель растолковывает урок ученикам». Никаких возражений не допускается. Свет канделябров падает на озабоченные и почтительные лица военных, склонившихся над разбросанными на столе картами. Кутузов, не решаясь оспаривать план, уже одобренный императором, притворяется спящим. Согласно плану Вейротера войска союзников должны спуститься с Праценских высот на равнину, где расположилась французская армия, и, совершив обход ее правого фланга, запереть ее в Брюнне, отрезав дорогу на Вену.

На рассвете Александр в приподнятом настроении, как будто выезжает на парад, поднимается в сопровождении адъютантов на Праценские высоты, чтобы сделать смотр войскам, а точнее, чтобы очистить эту позицию и окружить правый фланг французов.

На горизонте восходит красное осеннее солнце, но равнина еще окутана густым молочным туманом, скрывающим от глаз противников передвижения во вражеском стане. Увидев Кутузова, который тревожно всматривается в даль, Александр бодро спрашивает у него: «Ну что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо?» Старый одноглазый генерал улыбается и с осмотрительностью опытного придворного отвечает: «Кто может сомневаться в победе под предводительством Вашего величества?» – «Нет, нет, – возражает царь. – Здесь Вы командуете. Я всего лишь зритель». Кутузов почтительно кланяется, но, когда Александр удаляется, говорит генералу Бергу: «Хорошенькое дело! Я должен командовать боем, которого не хотел предпринимать, когда я даже не хочу идти в атаку!»

В восемь часов утра австрийско-русская армия начинает движение: колонны, выполняя пагубный план Вейротера, постепенно спускаются с Праценских высот. Когда туман рассеивается, Наполеон приказывает своим силам, сосредоточенным в долине, атаковать по всей линии и овладеть этими пресловутыми Праценскими высотами: на его взгляд, именно они – ключ к победе. В это мгновение восходит солнце и ослепительным золотистым светом затопляет поле сражения. Понимая грубейший просчет Вейротера, Кутузов старается задержать на высотах войска, чтобы отразить натиск французов. При этом явном нарушении инструкций Александр нетерпеливо спрашивает у старого генерала: «Почему не идете вперед?» Кутузов, надеясь выиграть время, отвечает: «Поджидаю, когда все войска в колонны соединятся». – «Да ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки!» – возражает император. «Государь, потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете… С Богом!» – и Кутузов отдает приказ атаковать. Обходный маневр проваливается. Наполеон овладевает роковыми Праценскими высотами, устанавливает там артиллерию и беспрепятственно обстреливает сверху зажатые в лощине армии противника. Не проходит и часа, как войска союзников обращаются в беспорядочное бегство. Преследуемые французами русские бегут, смешав ряды, мелькают искаженные страхом лица, поверженные знамена, искореженные штыки. Толпа бегущих увлекает за собой офицеров, тщетно пытающихся остановить панику. Артиллеристы бросают пушки. Раненые ползут по земле, моля о помощи бегущих мимо. Никто их не слышит. Каждый за себя. Избавляются от оружия с криками: «Спасайся, кто может: французы окружают!» Посреди всеобщего разгрома Александр пытается сохранить спокойствие. Почти все лошади свиты убиты на его глазах. Пушечное ядро разрывается в нескольких шагах от него, и царя осыпает землей, отброшенной взрывом. Его лихие адъютанты разбежались. «Глубокая печаль читалась на его лице, – скажет позже генерал Ермолов, – остатки полков проходили мимо него, и на глазах его были слезы».