Читаем без скачивания Пейзаж с чудовищем - Татьяна Степанова

– Какой правды? О чем? – Катя подталкивала многословную теледиву к конкретике.

– Двадцать лет назад Феликс только начинал как шоу-мен и певец, его мало кто знал. Гарик вообще в то время еще в школе учился. Они росли без отца. Мать рано умерла. Из родственников была лишь молодая тогда Капитолина – дочь сестры матери – и престарелый троюродный дядюшка Адриан Андреевич Фаворов, адвокат и известный коллекционер. Вы видели картины в галерее Феликса?

– Юлиуса фон Клевера? – быстро спросила Катя и… запнулась. Не произнесла название картин.

Юлия недоуменно глянула на нее.

– Нет, я не про них. С этими все чисто. Феликс купил их где-то на аукционе. Я о картинах из его наследства. Было всего пять картин: пейзажи Левитана, один Поленов и два полотна Бакста. Эти картины – музейного уровня, не просто эскизы. Уж не знаю, как они очутились в коллекции дядюшки, но он ими владел. А затем картины перекочевали к Феликсу – три он продал и тогда, двадцать лет назад, сразу получил хороший стартовый капитал для раскрутки на эстраде. Понимаете, он получил солидные бабки. А дядюшка Адриан сыграл в ящик при странных обстоятельствах.

– При каких странных обстоятельствах? – спросил Гущин.

– У Фаворова, кроме Феликса и Капитолины, троюродных племянников, не было ни родственников, ни наследников. Сам он страдал от астмы и сердечной недостаточности. Капитолина из кожи вон лезла, чтобы утвердиться в его наследницах. Она ухаживала за ним, хотела даже переехать к нему в квартиру, чтобы находиться при старике неотлучно. У нее и нотариус был уже наготове, чтобы заверить завещание старика по поводу картин. Фаворов все ее благодеяния принимал, но был очарован Феликсом, понимаете? Того уже пару раз показали по телевизору, и старик очень им гордился. Феликс сам за дядюшкой не ухаживал. Он нанял сиделку и договорился с одной своей знакомой, Аллой Кусковой. Понимаете, они все из Мытищ. Родились там. И Феликс, и Гарик. И Капитолина там жила. И этот их богатый дядюшка-коллекционер. Эту историю в Мытищах помнят, как же, Феликс – такая знаменитость! Так вот, очарованный Феликсом, дядюшка Адриан написал завещание насчет картин лишь в его пользу, Капитолину послал ко всем чертям со всеми ее заботами. А сам… он скончался на следующий день после оформления завещания. Странно как-то – вроде от приступа астмы, вроде рвотой захлебнулся, – Юлия посмотрела на Гущина, потом на Катю. – В это время в квартире с ним был Феликс. И еще сиделка.

– Вы Феликса в чем-то обвиняете? – спросила Катя.

– Не Феликса. Нет… Что, так получилось, да? Вы неверно меня поняли. – Юлия захлопала ресницами. – Это я неправильно все рассказала. Я хотела, чтобы вы поняли одно: тогда с этими картинами Капитолина осталась на бобах. Нищей. А Феликс получил стартовый капитал и раскрутился, и вот он какой сейчас. Поместье, этот дом, слава, зрители. А Капитолина после всех ее злоключений и провалов вынуждена была поступить к нему в услужение. Она ничем не лучше горничной. А она гордая, злая. Она Феликса ненавидит с тех самых пор. Люто ненавидит. Уж поверьте мне, я знаю.

– Откуда у вас такие подробные сведения о семье? – спросил Гущин.

– Я наводила справки, – Юлия выпрямилась. – Я собиралась за Гарика замуж и хотела знать, кто они, моя будущая семья. Вот, – она достала мобильный, пролистала файлы. – Можете навести справки у этой женщины, Аллы Кусковой, вот ее телефоны – оба, запишите. И про сиделку поинтересуйтесь тоже. Алла вам расскажет о тех временах. И про Капитолину, и про картины из наследства мертвого дядюшки.

– Вы с этими женщинами из Мытищ встречались? – спросил Гущин.

– Лично я нет. Но скажу вам правду: я прибегла к услугам детективного агентства. Вот телефон сотрудника, если потребуется. Он все подтвердит. Он по моей просьбе проводил дознание.

– Не пойму, на кого вы компромат собирали, – сказал Гущин, записывая данные с телефона в блокнот. – На домоправительницу, на своего жениха или на его брата?

– Я должна была знать и хотела знать, что за семья, – твердо повторила Юлия. – Я не девчонка с улицы, я медийное лицо. Я сама – звезда, у меня зрители моего кулинарного шоу, поклонники. Я сама зарабатываю достаточно, так что меня не деньги интересуют, а репутация, понимаете? И я пришла к выводу, что Капитолина – это злая ведьма, и она может… Я никого пока не обвиняю. Но я искренне жалею малыша. Аякс маленький, он ни при чем. Он ребенок. И этого нельзя так оставить! Так что разберитесь с историей о мертвом дядюшке.

– Хорошо, я приму к сведению все, что вы сказали, – согласился Гущин. – Все у вас?

– Нет. Взгляните на эти снимки, – Юлия снова пролистала свой мобильный. – Видите машины? Это снимал детектив из агентства. Снимки двухнедельной давности. Как раз после скандала… ну, когда Гарик выложил в сеть свой розыгрыш с этим питерским идиотом.

– С Клинопоповым?

– Я в этих делах мало что понимаю, но… Детектив сказал мне, когда он наблюдал за машиной Гарика, то заметил, что за ним ведется слежка вот с этой машины. А номера питерские. Понимаете? За Гариком кто-то следил.

– Ваш детектив, – сказал Гущин. – По какой причине?

– Это личное, неважно. Я хотела знать, с кем он… Короче, у него было полно девиц, я хотела знать. Я люблю его, понимаете? А он назло мне гулял направо и налево. Но сейчас, после всего, что здесь случилось, это неважно. Это совсем неважно.

Гущин записал номера обеих машин.

– Тень на плетень, пудрит нам мозги и много чего недоговаривает, – заметил он, когда они с Катей остались одни в пустом гулком вестибюле, освещаемом лишь настенными лампами в нишах над фальшивыми римскими бюстами.

– Не поймешь, на кого она бочку катит, – согласилась и Катя, – Одно ясно: Капитолину она очень не любит.

– Завтра утром поедешь в Мытищи, – неожиданно сказал Гущин. – Надо узнать, что там за давняя история с мертвым дядюшкой.

– Но Федор Матвеевич…

– Я вечером получил информацию по банку данных – Капитолина Касаткина была судима.

– Судима? За что?

– Условный срок – три года за махинации с деньгами из городского бюджета. Она работала в городской администрации Мытищ, отдел городского хозяйства. Это было шесть лет назад. Судимость еще не погашена. Из администрации ее, естественно, поперли, и вот она здесь четыре года в роли домашней обслуги у Феликса – своего родственника, который ее когда-то с наследством облапошил. В общем, завтра отправишься в Мытиши и с помощью местных сотрудников попытаешься узнать все, что там было и чего не было. Я сейчас начальнику УВД позвоню, подниму его с постели. – Гущин глянул на часы. – В этом деле мы должны знать все, все нюансы. Кто в ящик сыграл из-за картин. Кто утопиться решил по неясной причине, кто мстит, кто лжет, кто… Я за этого ребенка, Катя, выверну их всех наизнанку, – Гущин сказал это очень просто.

Но Катя ему сразу же поверила. Не усомнилась в его обещании.

Где-то в доме – возможно, в библиотеке – часы глухо пробили два часа ночи. Катя по плану дома разыскала комнату Мещерского. Он не спал, после душа, согревшись и закутавшись в одеяло, печатал что-то на своем ноутбуке. Катя коротко рассказала ему все. От усталости она плохо соображала.

– Мертвого дядюшку Юлия уже упоминала при мне и при Гарике, – сказал Мещерский задумчиво. – Между прочим, в тот момент, когда мы говорили про картины фон Клевера в галерее, когда Гарик мне эту легенду рассказывал о вилле Геката и семье Кхевенхюллер. Странно это… Я не придал тогда ее словам никакого значения. Она говорила – это второй вариант легенды. Но что, мол, в роли чудовища, убившего ребенка, выступал… да, я вспомнил точно ее слова – мертвый дядюшка, задушенный в постели во время приступа… астмы.

Катя ничего на это не ответила. Она уже ничего не соображала от усталости. Просто прошла в ванную, разделась и встала под горячий душ. И едва под ним не уснула, как под дождем.

Затем она насухо вытерлась полотенцами Мещерского, оделась и, еле добредя до большой кровати, рухнула на нее.

– Разбуди меня в семь, пожалуйста, Сереженька, мне утром в Мытищи, – пролепетала она.

Кто-то – горничные, коллеги из ГУВД – могли увидеть ее здесь, спящую в постели одного из подозреваемых. Но Кате было наплевать на все эти условности. Ей надо было выспаться, чтобы завтра с ясной головой тянуть, тянуть, тянуть новую нить.

Перед ее глазами возник полковник Гущин с ребенком на руках – как он бежал, спасал, летел, мчался…

Он умирает…

Теперь она знала, о ком эти слова.

Но отказывалась верить в самое плохое.

Сон поглотил ее.

Мещерский устроился спать в кресле, не ропща и не укладываясь на широкой кровати «рядышком под бочок».

Ровно в семь он разбудил Катю. И протянул ей – сонной – кружку горячего кофе и круасаны, добытые на «дворцовой» кухне.

Глава 25

Кхевенхюллер…

Утром округу окутал туман, предвестник наступающего лета, сотканный из ароматов мокрого мха, мокрой хвои, мокрого речного песка и большой воды.