Читаем без скачивания Всего один день - Гейл Форман

Профессор Гленни возвращается за кафедру.

— Шекспир — личность таинственная. Об этом человеке так много написано, хотя известно на самом деле очень мало. Иногда мне даже кажется, что больше чернил ушло разве только на Иисуса, хоть и толку еще меньше. Так что я постараюсь не давать ему никаких характеристик. Но осмелюсь предположить следующее: Шекспир писал свои пьесы не для того, чтобы вы засели в библиотечной кабинке и читали их про себя, — он делает паузу, давая нам обдумать услышанное, а потом продолжает: — Драматурги пишут не так, как романисты. Их произведения надо ставить, интерпретировать. Потом интерпретировать заново, уже в духе своего времени. Именно этим мы отдадим дань гению Шекспира, подарившего нам материал, который не теряет своей актуальности по прошествии столетий, который выдерживает огромное число трактовок. Но для того, чтобы истинно оценить Шекспира, понять, почему его произведения не устаревают со временем, его следует читать вслух или, еще лучше, смотреть пьесы, и не важно, костюмированная ли это постановка, или актеры будут совершенно голые — один раз я имел такое сомнительное удовольствие. Хотя сработать может и хорошо сделанный фильм, как нам ярко продемонстрировал наш друг Ди. Да, мистер Харрисон, — он снова обращается к Ди. — Спасибо за честность. Я тоже засыпал с книгой Шекспира. В учебнике, по которому я занимался в колледже, до сих пор остались пятна от слюней. Ты уже не в списке ожидающих.

Профессор подходит к доске и неровным почерком пишет: «Английский язык 317 — Читаем Шекспира вслух».

— Название моего курса выбрано не случайно. Понимать его следует буквально. На моих занятиях мы не будем читать Шекспира тихонько про себя, в своих комнатах или библиотеке. Мы будем его ставить. И смотреть в постановках. Будем читать вслух, на весь класс или в малых группах. На этом курсе вы все до единого будете играть и интерпретировать — друг перед другом и друг для друга. Если вы к такому не готовы или предпочитаете более стандартный подход к изучению, то в этом прекрасном учебном заведении есть и другие курсы, где можно изучить Шекспира, и я предлагаю вам перейти на них.

Он смолкает, словно давая возможность уйти тем, кто этого хочет. Вообще, это же мой шанс, но что-то удерживает меня на месте.

— Может быть, вам уже кое-что об этом курсе известно, в частности то, что я подстраиваю расписание подо все постановки Шекспира, которые проходят за время учебного семестра, не важно, ставит ли их какой-то крошечный любительский театр или профессиональный. Я рассчитываю на то, что пропусков не будет, и организую групповые скидки на билеты. И, кстати говоря, эта зима и весна обещают просто восхитительную подборку шекспировских пьес.

Он начинает раздавать распечатки с программой курса, и прежде чем до меня доходит листок, прежде чем профессор заканчивает список пьес на доске, я понимаю, что среди них будет она, хотя Шекспир написал более тридцати пьес, я просто знаю, что эта непременно войдет в программу.

Она оказывается посередине, после «Генриха V» и «Зимней сказки» и перед «Как вам это понравится», «Цимбелином» и «Мера за меру». Но это название на листе бумаги кажется мне огромным, как рекламный щит. «Двенадцатая ночь». И не имеет значения, хочу ли я на этот курс. Я просто не смогу встать и прочесть слова из этой пьесы. Это противоречит идее чистого листа.

Профессор Гленни какое-то время рассказывает об этих пьесах, тыкая в написанные маркером названия с таким энтузиазмом, что они стираются.

— Что я люблю в этом курсе больше всего, так это то, что мы, по сути, даем темам, то есть самим пьесам, нас выбирать. Декан поначалу отнесся скептически к подобной непредсказуемости в академическом образовании, но, похоже, получается всегда достаточно хорошо. Посмотрите на эту выборку, — он снова указывает на список. — Кто-нибудь может озвучить тему этого семестра на основании данных пьес?

— Это все комедии? — предполагает девчонка с кручеными волосами.

— Интересное предположение. В «Зимней сказке», «Мере за меру» и «Цимбелине» хоть и довольно много юмора, все же они считаются не столько комедиями, сколько проблемными пьесами, саму эту категорию мы обсудим позднее. В «Генрихе V» тоже довольно много смешного, но это тоже довольно серьезное произведение. Еще предположения есть?

Все молчат.

— Я дам подсказку. Наиболее очевидно это в пьесах «Двенадцатая ночь» и «Как вам это понравится», это действительно комедии, но в то же время они задевают довольно глубокие чувства.

Снова тишина.

— Ну же. Вы люди образованные, наверняка кто-то ходил хотя бы на одну из этих пьес. Кто видел «Как вам это понравится» или «Двенадцатую ночь»?

Я осознаю, что подняла руку, когда становится уже поздно — профессор Гленни меня увидел и кивнул, и я заметила его горящие и полные любопытства глаза. Я хочу сказать, что подняла руку по ошибке, что временно вернулась та старая Эллисон, которая тянула на занятиях руку. Но как-то не выходит, и вместо этого я выпаливаю, что видела прошлым летом «Двенадцатую ночь».

Профессор Гленни делает паузу, словно ждет, что я продолжу свою мысль. Но все, мне больше нечего сказать. Возникает неловкое молчание, как будто я призналась в алкоголизме на собрании Дочерей Американской революции.

Но он от меня не отстает:

— Что в данной пьесе служит основным источником напряжения и юмора?

На краткий миг я оказываюсь не в чрезмерно натопленном классе в зимнее утро. Жаркий вечер в Англии, я у канала в Стратфорде-на-Эйвоне. А потом в парижском парке. А потом снова здесь. И во всех трех местах ответ одинаков.

— Все выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле.

— Спасибо?..

— Эллисон, — заканчиваю я. — Эллисон Хили.

— Эллисон. Возможно, твое обобщение чуть-чуть чрезмерно, но в данном случае оно попадает в самую точку, — он поворачивается к доске и пишет: «Меняющаяся личность, меняющаяся реальность». И отмечает что-то еще на своем листке.

— Итак, прежде чем мы разойдемся, последний организационный момент. Мы не успеем полностью прочесть вместе все пьесы, хотя понадкусываем многое. Я вроде бы уже высказался на тему изучения Шекспира в одиночку, так что я хотел бы, чтобы оставшееся вы читали друг с другом по ролям. И это обязательно. Разбейтесь, пожалуйста, по парам прямо сейчас. Если вы в списке кандидатов, выбирайте партнеров только в пределах этого списка. Эллисон, ты уже не в нем. Как видишь, участие в работе у нас вознаграждается.

Из-за этого деления возникает суматоха. Я оглядываюсь. Рядом со мной оказывается вроде бы нормальная девчонка в очках «кошачий глаз». Можно ей предложить.

Но можно и уйти. Хоть меня и взяли, я все равно могу отказаться и предоставить свое место кому-нибудь другому.

Но по какой-то причине я не делаю ни того, ни другого. Отвернувшись от той девчонки, я смотрю за спину. Там этот парень, Ди, и на него никто не обращает внимания, как на непопулярного полного мальчишку, которого никто никогда не возьмет в свою команду играть в кикбол. У него такой смущенный вид, словно он знает, что его никто не выберет, а сам он тоже не хочет никому причинять неудобств. Так что когда я спрашиваю его, хочет ли он читать со мной, на его лукавом лице на миг появляется искреннее удивление.

— Так уж сложилось, что мой список танцев пока еще почти пустой.

— Это значит да?

Он кивает.

— Хорошо. Но у меня одно условие. Ну скорее просьба. Впрочем, даже две.

Ди сначала хмурится, а потом его брови взмывают так высоко вверх, что скрываются под волосами.

— «Двенадцатую ночь» я вслух читать не хочу. Ты можешь делать это один, а я послушаю, я тогда сама прочту целиком другую пьесу. Или возьмем в прокат экранизацию, и будешь читать с актерами. Я просто не хочу цитировать оттуда ни слова.

— А в классе ты как будешь решать эту проблему?

— Разберусь как-нибудь.

— А что у тебя против этой «Двенадцатой ночи»?

— А это как раз вторая просьба. Не хочу даже разговаривать об этом.

Он вздыхает, словно обдумывая.

— Ты кто, цаца или примадонна? С примадонной я еще смогу работать, а на цац у меня времени нет.

— Думаю, что ни то, ни другое. — Ди смотрит на меня с недоверием. — Всего одну пьесу, клянусь. Уверена, что ее можно найти на диске.

Он долго смотрит на меня, словно делая рентген, чтобы увидеть мою реальную сущность. Потом приходит к заключению, что со мной все в порядке или же что у него просто нет выбора, закатывает глаза и громко вздыхает.

— Вообще-то есть не одна версия «Двенадцатой ночи», — внезапно его голос и манера речи совершенно меняются. Даже лицо становится по-учительски серьезным. — Есть фильм с Хеленой Бонэм Картер, она просто восхитительна. Но если уж пускаться на такой обман, лучше брать сценическую версию.

Я смотрю на него, офигевая. Он — на меня, а потом уголки его губ поднимаются в едва заметной ухмылочке. И я понимаю, что верно сегодня сказала: все выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле.