Читаем без скачивания Суперклей для разбитого сердца - Елена Логунова

– Улица Коммунистов-победителей, сорок, – повелела я.

Всего через пятнадцать минут я поднималась по лестнице старой блочной пятиэтажки, разыскивая одиннадцатую квартиру. Как я и предполагала, она нашлась на четвертом этаже. На красном дерматине, густо усеянном позеленевшими от времени гвоздиками, белела приклеенная скотчем бумажка. «Реставрация духовых – с 8.00 до 17.00», – прочитала я. Однако дедуся-то трудоголик! Даже перерыва на обед себе не оставил!

Я машинально посмотрела на часы, убедилась, что пребываю в соответствующем временном промежутке, и придавила круглую кнопочку звонка. Он запищал, как клаксон антикварного автомобиля, и тут же дверь широко открылась.

– Здравствуйте! – я по возможности ослепительно улыбнулась хозяину квартиры.

– Ну, что у вас? – похожий на упитанную мышку круглощекий дедушка в смешных штанах на помочах и уютной жилетке из серого вельвета потер руки, явно предвкушая процесс реставрации чего-нибудь духового.

– Вот! – я вывела из-за спины розу на длинном стебле.

– Цветы – мне?! – удивился дедушка.

– Вообще-то, Татьяне Петровне.

– Так это жена моя, покойница, схоронил я ее в прошлом году! – старичок заметно пригорюнился. – Пятьдесят лет вместе прожили, в одном цеху до пенсии работали…

– Значит, цветы – вам! – я быстро переиграла ситуацию. – Вас, простите, как величают?

– Александр Данилович я…

Я сунула цветочный стебель в мозолистую ладошку мастера и торжественно произнесла:

– Коллектив фабрики музыкальных инструментов поздравляет вас, Александр Данилович, с профессиональным праздником – Международным днем реставратора духовых инструментов!

– Я и не знал, что в мире есть такой праздник! – обрадованный дедушка с удовольствием понюхал розочку.

Я не стала говорить ему, что мир об этом тоже не знает.

Старичок поднял на меня простодушные лазоревые глазки и засуетился:

– Да вы проходите, милочка, проходите! Чайку со стариком попьете?

– С удовольствием!

Александр Данилович, держа розу, как императорский жезл, поспешил в кухню, а я прошла в единственную комнату маломерной квартирки, огляделась и, не сдержавшись, тоскливо протянула:

– Ой, бли-и-ин!

– Кушать хотите? Блины у меня точно есть! – отозвался из кухни гостеприимный хозяин. – Вы, милочка, какие больше любите – с мясом или с вареньем?

– С цианистым калием! – пробормотала я, плаксиво скривившись.

Прямо передо мной стоял немецкий шкаф, при виде которого мне от жгучего разочарования захотелось наложить на себя руки. Узнать в этом сооружении некогда великолепную «Хельгу» можно было с большим трудом. Сломанную ножку заменял простой кирпич. Золотые решеточки исчезли без следа, стекло осталось только одно, да и то было в трещинах, заклеенных скотчем. Дверцы с единорогом не было и в помине. На облупленных полочках громоздились какие-то куски железа, молотки, мягкие колотушки и стеклянные банки, заполненные беленькими пластмассовыми штучками, подозрительно похожими на вырванные зубы и мелкие косточки. С первого же взгляда мне стало ясно, что всучить придирчивому Пантюхину эту конкретную «Хельгу» никак не удастся. Не исключено, что теоретически ее еще можно починить и привести в божеский вид, но практически это потребует слишком много средств и, главное, времени. А времени у нас с Зямой нет!

– Не вариант! – постановила я.

От огорчения я отказалась от угощения и неприлично поспешно распрощалась с хозяином квартиры. Блинчики с мясом – это, конечно, хорошо, но я чувствовала, что мирные посиделки за чаем у нас с милейшим Александром Даниловичем никак не получатся. Я не могла ему простить того, как жестоко он погубил вверенную ему «Хельгу», а заодно и мои надежды на обретение подходящего шкафа.

Во дворе пятиэтажки, повесив голову, лежал поваленный тополь, уже без коры и с обрубленными ветками. Я раскидала ногами пустые пластмассовые стаканчики на подступах к этому бревну, уселась на него и печальными глазами еще раз взглянула на список в блокноте. Только одна фамилия в нем еще не была зачеркнута: Сахаров. С этим уважаемым гражданином была связана моя последняя надежда на обретение «Хельги» мирным путем.

Я не стала придумывать новый повод для визита, решила воспользоваться проверенным сценарием. На ближайшем цветочном рыночке купила букет мелких гвоздичек симпатичного розового цвета, присовокупила к нему вафельный тортик из супермаркета и явилась по адресу, записанному в блокноте напротив фамилии Сахарова, аккурат в обеденный час.

Дом номер девять по улице Лунной оказался перенаселенным бараком очень сложной архитектуры. Этому шаткому дощатому сооружению было лет семьдесят, не меньше, и за свою долгую историю оно, как мне показалось, ни разу не знало капитального ремонта. Во всяком случае, на фронтоне здания еще можно было разглядеть немецкого орла, готическая надпись под которым стерлась, в отличие от воспоминаний старожилов.

– Туточки в войну был германский штаб! – заметив мой интерес, горделиво поведала мне Мафусаиловых лет бабуля, восседающая на табуреточке слева от входа.

Я не стала уточнять, какая именно война с германцами имелась в виду. Судя по виду барака, в нем могли квартировать еще тевтонские рыцари. Судя по запаху – вместе с конями, ароматы которых не выветрились и по сей день.

– Где шестая квартира, не подскажете? – спросила я.

– Шештая? – зашевелилась бабуля по другую сторону двери.

В паре сидящие старушки образовывали оригинальный портал, что придавало бараку некоторое сходство с пещерным буддистским храмом.

– Шештая хватера будя за осьмым углом, – прошамкала правая старушка.

Я восприняла это как фразу на иностранном языке и некоторое время переводила сказанное мне на русский. Кажется, мне любезно сообщили, что шестая квартира находится за восьмым углом. А откуда начинать считать? Придверные старушки снова замерли, замолчали и даже закрыли глаза, полностью уподобившись резным деревянным статуям. Я постановила считать первым углом ближайший ко мне, громко провозгласила:

– Раз! – и двинулась в обход дома.

Вскоре мне стало ясно, что углов у этого сооружения действительно существенно больше, чем у среднестатистического здания. Многочисленные выступы образовались в результате сооружения разновеликих пристроек. Бормоча:

– Раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять! – я с хрустом топтала могучие раскидистые лопухи.

За углом, который, по моей версии, был шестым, обнаружилась площадка для сушки белья. Четыре столба с веревками огораживали территорию в два квадратных метра, но младенческих распашонок и подгузников там поместилось столько, что хватило бы для облачения воспитанников целой ясельной группы. Пригнувшись, я проскользнула под капающими водой тряпочками и подобралась к щелястой двери. Ее украшал новый почтовый ящик с надписью желтым по синему: «Кв. № 6». Дверь была прикрыта, и я гулко постучала в жестяную почтовую коробку согнутым пальцем.

– Ой, тише! Минька только что уснул! – взволнованным шепотом воскликнула выскочившая из-за двери тоненькая девушка в мокром клеенчатом фартуке.

– Простите! – зашептала и я. – Мне нужен Сахаров Сергей Сергеевич.

– Дедуся в сарае, – девушка махнула мокрой рукой в сторону густых зарослей лопухов и крапивы.

Я с сомнением посмотрела на этот заповедник некошеных трав, из которого замшелым пнем вырастал тесовый домик, ориентированный ко мне задом. Как же к нему подобраться-то?

– Да вы в обход идите! – посоветовала девушка, видя, что я никак не определюсь с направлением движения. – Сначала прямо до бассейна, а потом направо по тропинке.

Я послушно пошла прямо, гадая, что именно тут может именоваться бассейном? Выяснилось, что в роли такового выступает чугунная ванна, по самый бортик закопанная в землю. Емкость была наполнена темно-зеленой водой, в которую я едва не рухнула, потому что элементарно не разглядела это ирригационное сооружение в густой траве. Одну ногу я все-таки замочила, а потом чуть не наступила на лягушку. Не знаю, кто из нас больше испугался, но заорали мы одинаково громко и возмущенно.

– Это кто тут шастает? – Из сарайчика, к которому от лягушачьего бассейна открывался прямой путь по тропинке из битого кирпича, высунулась голая как колено голова.

Отраженное полированной лысиной солнце ударило мне в глаза, я зажмурилась, вскинула руку с тортиком и, держа картонную коробку у лба как козырек, отрапортовала:

– Представитель профсоюзной организации фабрики музыкальных инструментов!

– А с виду такая хорошая девочка! – укорил меня дедушка.

Я заподозрила, что заслуженный работник упомянутой фабрики сохранил не самые лучшие воспоминания о своем трудовом коллективе, и в ходе дальнейшей беседы с Сергеем Сергеевичем это подозрение подтвердилось.