Читаем без скачивания Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Подобное использование богословских диспутов для развлечения масс мы знаем и в истории Восточной Церкви. В те времена поездившие по свету люди рассказывали, что не могли приобрести что–нибудь на торгах, купить хлеба или побриться без того, чтобы их не расспрашивали, как они лично понимают отношения между тремя ипостасями божества. Оскорбление религиозных противников происходило на всех уровнях и, как правило, без всякой богословской логики. Августин сам диктовал писцам оскорбительные песни о своих противниках донатистах. Любая ересь давала ему возможность по–новому показать учение Церкви. Он обрушивался на еретиков с бешенством, но в то же время и с восторгом, потому что столкновения с ними помогали ему поддерживать мораль в лагере правоверных.

Желание еретиков отделиться было лишь половиной дела. Потребность Церкви в консолидации часто была не менее важной движущей силой, стоявшей за истинными или воображаемыми попытками выйти из единства. О третьем сильном противнике Августина, не считая манихеев и донатистов, а именно, о Пелагии, можно сказать, что он был обычным проповедником, пробуждавшим умы людей и не имевшим никаких еретических амбиций. Августин сам сделал из него еретика, чтобы получить повод драматизировать то, что он понимал как истинное учение Церкви о грехе и благодати. Августин великолепно режиссировал свои официальные выступления, он ловко манипулировал вниманием слушателей, потому что профессиональное умение царить на сцене и приковывать к себе всеобщее внимание было частью его повседневной работы.

Аврелий стал епископом Карфагена в 392 году; до этого он не имел священного сана. Карьера Аврелия, а также Амвросия и Августина, говорит о том, что в епископы прежде всего выбирались люди, известные императорской администрации, и что это было не менее важно, чем благочестивый образ жизни, которого требовала Церковь. При императоре Феодосии Великом начал складываться порядок государственной церкви, к которому Августин относился весьма скептически. Когда позже в трактате «О граде Божием» он пишет о Римской империи как о чисто человеческом и земном институте, это как раз и есть критика политического государственного богословия, начавшего развиваться во времена Константина благодаря такому теоретику, как Евсевий, и продолженного уже современниками Августина Иеронимом и Орозием. Августин активно использовал императора против донатистов, но, не колеблясь, поступил бы так же, как Амвросий, когда тот пригрозил отлучением самому Феодосию за резню, учиненную им в Фессалониках.

Служебные обязанности больше не позволяли Августину заниматься теоретическими проблемами целыми днями. Он укоряет тех, кто использует дни поминовения великомучеников и поминки по покойникам для того, чтобы напиваться е стельку, обжираться, танцевать и развратничать. Так называемые трапезы любви, устраиваемые на могилах, часто свидетельствовали о крайнем распутстве и были чисто африканской особенностью. Многие, став христианами, сохранили обычаи языческих праздников, и именно дни поминовения великомучеников Церкви больше всего походили на старые праздники жертвоприношений. Теперь Августин требует, чтобы верующие «разбили идолов в своей душе» (Топ* ков. на Пс. О), 14). Остается только пожалеть интеллектуальных мистиков, которым вдруг пришлось стать полицейскими констеблями для толпы неуправляемых буянов.

В молодом Августине не было места для милосердной божественной заботы, которая могла выбрать предметом своей любви даже недостойный предмет. Бог его молодости был столь же поглощен собой и самодостаточен, как Аристотелевский неподвижный двигатель или как сам углубленный в себя философ. Ранний Августин не знал такого понятия, как любовь к ближнему, которому требовалось оказать помощь. Те, кто нуждаются в нашей любви, не смеют ее требовать. А тот, кто имеет на нее все права, а именно Бог, в ней не нуждается, говорил он.

Любовь к ближнему не была для Августина чем–то само собой разумеющимся. Это объясняется, во–первых, сознанием, что всякая любовь — это страсть. Во–вторых, христианство Августина было интеллектуалистским в том смысле, что Августина гораздо больше занимало правильное познание, чем правильное действие. В–третьих, его Бог был на удивление самодоволен и пассивен. Именно постулат о вечной неизменности Бога лишает верующего образца милосердия. Инкарнация — это одна из редких конкретных точек опоры для понимания поступков Бога.

Августин мог найти место для любви к ближнему в своей системе, только толкуя ее как форму божественной любви (О христ. учен. 1,40–42). Он никогда не понимал радикальности мотивов «агапе», то есть он не мог понять, что любовь может быть направлена на крайне недостойные предметы и все–таки оставаться любовью. Из–за этого у него возникали трудности, когда ему требовалось объяснить, почему Бог любит людей. Последнюю проблему он разрешил, толкуя любовь Бога к людям как проявление Его эгоизма. По этим двум вопросам современное протестанское христианство скорее склоняется к Павлину Ноланскому, чем к Августину. Не столько потому, что мы думаем по–другому, сколько потому, что не так просто понять мысль Августина.

Трудно понять не его формулировки, трудно эмоционально согласиться с тем, что его проповеди имеют отношение к правильно понятому христианству. В двух самых важных вопросах христианской веры Августин настолько остается в плену платоновских предпосылок, что вместо полезного ответа дает смущенные отговорки. Бог и Христос любят нас не такими, каковы мы есть, а любят нашу потенциальную доброту и совершенство. Именно поэтому они сочли, что попытка спасти человека стоит труда!

В 390–х годах Августин обнаружил, что его ранняя философия дает далеко не полное толкование сущности христианства. Только теперь он увидел разницу между требованиями христианства и платонизма. Молодой Августин не прошел пути от темного образа пещеры к дневному свету, чтобы потом опять спуститься вниз и помогать другим. Ведь именно так, в «сходстве с пещерой» (диалог «Государство») Платон связал воедино созерцательность и политическую активность. Молодой Августин был куда больше поглощен собой, чем Сократ. Он хотел подняться к свету дня, чтобы насладиться целью своих желаний. В зрелости, будучи епископом, он понимает, что христианство требует от верующего совсем иных свойств, нежели способности принимать блаженные видения. Вначале он думал, что для простых душ христианство — только образный и назидательный платонизм. И лишь став епископом, обнаружил, что христианство — это нечто совсем иное.

В молодости Августин недостаточно серьезно воспринимал слова Священного Писания потому, что уже был в доверительных отношениях с тем, что полагал зерном написанного, — ведь глубочайший смысл Писания он уже постиг из философии платонизма. Даже Амвросий стал епископом без глубокого знания христианских догм. То же произошло и с Августином. Понимание радикальных требований веры пришло вместе с чувством ответственности за своих единоверцев. Только тогда Августин обнаружил грех, благодать, милосердие и Христа как распятого и воскресшего Спасителя.

В 391 году Августин стал пресвитером в Гиппоне Регии и только тогда начал более серьезно изучать Священное Писание. В 393 году он написал свои вторые толкования на рассказ о сотворении мира — «О Книге Бытия буквально. Незаконченная книга». За четыре года до этого он уже комментировал этот текст в полемике с манихеями, стремясь сокрушить их учение о сотворении мира — «О Книгие Бытия против манихеев». В этом сочинении впервые говорится, что Бог создал мир просто потому, что хотел этого. Воля Божия не имеет причин. Кроме Его воли, нет ничего.

Августин отвечает на презрительный вопрос манихеев, которых интересовало, не сидел ли Бог в темноте, пока не создал свет, и почему он создал так много животных и насекомых, от которых людям нет никакой пользы. Августин признается, что в сотворении мира понимает далеко не все. Он тоже не понимает, почему мир получился гораздо больше, чем нужно. Ведь он больше, чем необходимо для потребностей человека. Это может означать только то, что служение людям не может быть единственной целью созданных вещей. Принимая во внимание симметрию и гармонию, мировой порядок может вместить еще многое. Августин признается, что не имеет достаточно знаний по этому вопросу.

И вот теперь наконец–то Августин читает Священное Писание, чтобы узнать что–то новое. Он пишет разъяснения на Нагорную проповедь (393–396), на Послание к Римлянам (395) и на Послание к Галатам (394). В 390 году он начинает писать свои большие «Толкования на Книгу Псалмов», которые заканчивает только в 420 году. Община требовала простых и прямых разъяснений элементарного христианства. Новая роль Августина препятствовала его аффектированному неоплатоническому бегству от мира. Сочинение «О пользе веры» (392) было написано Августином, когда он находился на распутье. В нем Августин признает, что учение Церкви и христианство людей непросвященных самодостаточны — им не требуется подготовки в виде посвящения в тайны неоплатонизма. Постепенно Августин понимает красоту нефилософской веры Моники. Кроме того, он начинает думать о Церкви, а не только о монастыре, — как о «святом сообществе».