Читаем без скачивания Верняк - Ричард Пратер

Пару раз он даже позволил проделать эти операции мне, и хотя я никоим образом не мог с точностью объяснить, что происходит и что это означает, что-то, несомненно, происходило. Наблюдать за медленным перемещением стрелок, видеть, как они замирают на определенной отметке, в то время как один из этих пластиковых кружков или сразу несколько жутковато светятся и там начинается хаотическое движение, – все это создавало соответствующее ощущение чего-то нереального и будоражащего нервы.

К концу нашего получасового эксперимента в полевых условиях наступил момент, когда в первый раз я самостоятельно установил прибор. Затем повернул большой циферблат на левой стороне и поворачивал его до тех пор, пока стрелка под стеклянным кружком не начала сама собой двигаться. А я ждал и наблюдал, как все три пластиковых кружка начали светиться, сначала слабо, потом ярче. Третий светился ярче всех и сверкал почти так же, как сердцевина источающей блеск накаленной добела жемчужины. И во всех трех бегали темные точки. Вот тут-то я закричал, по-настоящему громко закричал, так, что слышно было на полмили: «Бог мой! Это нефть! Там внизу нефть!»

И сразу же почувствовал себя полным дураком.

Но я не мог забыть неожиданного потрясения и того, что мое сердце застучало молотом, когда я увидел, как стрелки и световые индикаторы сообщают мне нечто важное, а именно, что там, внизу, подо мной, богатые залежи нефти. И я стоял как раз над ними! Они были у меня под ногами, и в какой-то безумный миг я подумал, что это месторождение мое.

Конечно, напомнил я себе, эту пляску точек, движение и свет можно объяснить тем, что прибор прореагировал на наличие некоторого количества углеводородов, потому что Девин Моррейн убедил меня, что это возможно. Но он так же легко мог убедить меня и в том, что те же самые показания означают, что там, внизу, находятся богатейшие заросли люцерны или отложения минералов, оставшиеся от устричных полей древней Атлантиды. И в этом случае я мог прореагировать так же радостно и шумно и закричать: «Бог мой! Там внизу, в зарослях люцерны, устрицы!»

Но я не забыл этого ощущения, возбуждения, трепета, которые означали открытие, обнаружение нефти. И, естественно, подумал о том, как должны были воспринимать такое заказчики и потенциальные клиенты – и наивные, полные энтузиазма и надежд, и заматеревшие, игроки по своей природе, и «обреченные», те, кого преступники зовут между собой «мечеными», одурманенные, загипнотизированные жертвы. В такой момент, как этот, не представляло бы никакого труда заставить «меченого» выложить все, что он имеет, плюс пятьдесят процентов.

Моррейн с полуулыбкой взирал на меня.

– Прошу прощения, – сказал я. – Я не собирался ржать как лошадь.

– Не извиняйтесь, Шелл, это и со мной случается. Да, все еще случается. Но там, внутри. Я научился не обнаруживать своих чувств. В такой форме по крайней мере. Кажется, вас проняло, а?

– Да, у меня возникло ощущение, что мне сделали пересадку сердца. Я этого не ожидал. Конечно, это ни черта не значит.

Я осекся и начал снова:

– Разрешите облечь это в форму вопроса, Дев. Ваш прибор показывает... давайте пока оставим в стороне мою реакцию... что где-то здесь может залегать нефть?

– Не может быть. А точно. И не много, а полным-полно.

Он обвел окрестности своей длинной рукой.

– Видите ли, мы с вами находимся в середине нефтяного поля, – да, черт побери, это так! Большая часть скважин заброшена, но полдюжины все еще действуют.

Сам Дев еще раньше устанавливал свой прибор в трех разных местах на площади в квадратную милю, которую мы с ним исходили вдоль и поперек, пока наконец он не предложил мне сыграть на этом инструменте сольную партию. Сначала он повел меня на место, расположенное недалеко от одной из действующих скважин, где размеренно ходил вверх и вниз блок с насосом, нагнетавший сырую нефть в трубы, тянувшиеся куда-то на север.

Здесь его прибор на что-то прореагировал, потому что световые индикаторы начали проделывать свои фокусы и стрелка поползла по шкале из 180 делений и уткнулась в цифру «20». Дев сказал, что это нефть и что скважина, работавшая невдалеке от нас, трудится не зря. Кое-что, как показал прибор, оставалось еще и в заброшенных скважинах, отработавших по четверти века. Он мудрил со своими датчиками и антеннами, стараясь определить, какое количество сырой нефти еще можно здесь наскрести, – по его словам оказывалось чуть меньше пяти тысяч баррелей.

После этого мы обследовали еще две заброшенных скважины. Никакой реакции сверхвозбудимого магносонантного холаселектора не последовало. Это были нудные пятнадцать минут, несмотря на то, что Дев разрешил мне поиграть со своей машиной возле одной из выработанных и запломбированных цементом скважин. Это вовсе не интересно – играть с чем-то, что ни на что не реагирует, а на этих покинутых скважинах так оно и было. Я стал рассеян, заскучал и поймал себя на мысли о том, чем там занимается маленькая (а на самом-то деле и не такая уж маленькая) Петрушка. Сидит ли она в ванне и мылится? Пускает пузыри? Играет с целлулоидной уточкой? И тут я набрел на нефть.

Все мгновенно изменилось. Мне теперь стало наплевать на Петрушку – даже если она запихивала бы зеленые оливки себе в нос или еще куда-нибудь. Конечно, только на один этот долгий и вызывающий глухое сердцебиение момент.

К тому времени Дев уже прочел мне курс лекций по части обращения с его прибором, по крайней мере я уже мог его установить и посмотреть, что из этого получится. И вот он подвел меня к месту, где из земли торчала маленькая стальная труба-маркер с табличкой, на которой значилось название скважины и отмечался тот факт, что она была закрыта. Кругом было множество таких трубок высотой два-три дюйма, отмечавших другие, давно покинутые скважины.

Теперь я перевел взгляд с Дева на эту трубку, высящуюся в дюжине футов от нас, и сказал:

– Что за черт? Почему бросили скважину, когда под ней целый океан нефти? Или по крайней мере маленький пруд. Если ваш «дудл...», ваш прибор как раз это хочет нам сообщить.

– Да, он нам говорит именно это, Шелл, даже учитывая то обстоятельство, что вы с ним мудрите. Я здесь уже бывал прежде, как вы могли догадаться, если вы действительно детектив. Вот почему я вас сюда привел.

– Я думал, что нас привело сюда нечто большее, чем каприз судьбы. Вы уже проверили это место раньше, и, кажется, очень тщательно?

– Лучше вам в это поверить. Смотрите!

Минут пять он крутил датчики и обе антенны, помечая что-то в своем блокноте и тихо приборматывая. Большая часть того, что я смог разобрать, была понятна и, казалось, имела смысл, но кое-что было мне совершенно недоступно.

Когда Дев со всем этим покончил, он подвел итоги, иногда указывая на цифру, которую записал в блокноте.

– Итак, вот оно. Это старое оборудование, металл, оставили в скважине, когда она истощилась. Теперь обсадные трубы оканчиваются на глубине шести тысяч двухсот футов, а это одна из самых глубоких скважин на участке. Я проверял.

– Дев, будьте снисходительны. Я видел, как вы это делаете, наблюдал, как правая стрелка внезапно начинала дергаться, опускаться вниз, доходя до нуля в точке, о которой вы сказали, что она находится на месте, где скважина глубиной шесть тысяч двести футов. Предположим, я верю этому. Но неужели ваш прибор различает, находится ли там, на этой глубине, труба или просто грязь? Или еще что-то?

– Само собой. Там, внизу, трубы утоплены, кстати, не в грязи, но примерно на восемьдесят футов уходят в скальную породу. Должно быть, бурить здесь было одно удовольствие!.. От холаселектора исходят определенные импульсы и возвращаются к нему. И нет ничего диковинного в том, что он отличает твердую стальную трубу от мягкого грунта или даже гранита. А время между моментами эмиссии и возвращения импульса легко можно перевести в футы.

– Особенно если умеешь это делать в уме.

– Верно. Или, еще вернее и лучше, если делать это с помощью компьютера. Это очень простое уравнение: время в микросекундах делится на два и умножается на скорость импульса в футах на микросекунду, а это равно расстоянию в футах до зондируемой точки.

– Да, но что у нее там внутри? Сверхмощные маленькие батарейки?

– Собственно, там нет того, что вы называете батареями. И нет никаких вращающихся или двигающихся частей.

– Но ведь эта ваша чертова штука никуда не подключена. Из какого же источника она берет энергию, Дев?

– Конечно, подключена. – Он указал на полированный штырь, спускавшийся из центра платформы и заглубленный в почве.

Я знал, что в днище холаселектора имеется маленькое круглое отверстие, в которое плотно входил верхний конец штыря. Стало быть...

– Он подключен к земле, – сказал Дев.

– Неужели? Когда в следующий раз у меня в квартире погаснет электричество, я вставлю вилку от лампы в газон.