Читаем без скачивания Тайна России - Михаил Назаров

Послевоенный период характерен тем, что в мире остались только две из этих сил, в конфликте между которыми, грозившем новой мировой войной, предстояло жить и действовать политической эмиграции — помня о полученном уроке" [62].

1990–1994 (добавления 1998 г.)

Краткий вариант статьи ранее опубликован по-русски и по-немецки: Вестник Германской епархии. Мюнхен. 1994. с. 5 и 6; Der Bote der deutschen Diozese der Russichen Orthodoxen Kirche im Ausland. Munchen. 1994. с… 5–6; а также в значительном сокращении: Родина. Москва. 1997. с. 11.

"Мировая закулиса" сделала все для сокрушения в России православной монархии, а затем отдала предпочтение красным перед белыми в гражданской войне и троцкистам-интернационалистам перед национал-большевиками. Лишь необходимость использовать СССР для разгрома фашизма заставила «закулису» в годы войны примириться с национальной мутацией коммунизма, но после этого объявление "холодной войны" было логично.

Но почему же все-таки "мировая закулиса" сочла коммунистическую диктатуру в СССР, ставившую себе цель мировой революции, меньшей опасностью по сравнению с фашизмом, не отвергавшим частной собственности? На что надеялся Уолл-Стрит, поддерживая большевиков в 1920-1940-е гг., несмотря на знаменитое ленинское обещание повесить капиталистов на той «веревке», которую они сами для этого дают?

Видимо, это разногласие "мировая закулиса" надеялась преодолеть в рамках своей долгосрочной стратегии. Так, американский ученый пишет, что в начале XX в. возникла следующая "программа захвата власти": "международные финансисты и социалисты будут организованы в одно движение… Правительства всего мира… должны быть социализированы, но верховная власть должна оставаться в руках международных финансистов" [1]. Разумеется, такое отношение этих финансовых кругов к большевизму не было единственной политической доктриной в западном мире, но, имея в своих руках столь мощный инструмент, как финансы, им удавалось оказывать решающее закулисное давление на свои «демократические» правительства.

Для иллюстрации совмещения этой идеологии с коммунистической вспомним "Коммунистический манифест" Маркса-Энгельса: "Законы, мораль, религия — все это… не более как буржуазные предрассудки…. Это относилось и к понятию национальности: "Рабочие не имеют отечества… Национальная обособленность и противоположности народов все более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни" [2]. Здесь заметна сходная интернационалистическая цель объединения мира под одним правительством (сейчас ее называют "мондиализмом"); разница лишь в том, что капиталисты предназначали в мировые правители себя, а коммунисты — себя…

Не противоречит этому и идея "перманентной мировой революции" Троцкого, цель которой можно видеть по его восторженным отзывам о США:

"Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах — нравственная философия доллара. Нью-Йорк импонировал мне, так как он полнее всего выражает дух современной эпохи… Цифры роста американского экспорта за время войны поразили меня. Они предопределяли… решающую мировую роль Соединенных Штатов после войны… Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества. Я утешал себя тем, что когда-нибудь вернусь" [3].

Того же Троцкий хотел и для Европы: …лозунг Соединенных Штатов Европы — без монархий и постоянных армий — стал бы в указанных условиях объединяющим и направляющим лозунгом европейской революции" [4].

Разумеется, Ленин и Троцкий считали, что банкиры, космополитизируя мир, «бессознательно» содействуют мировой коммунистической революции. Банкиры же полагали, что революционеры, разрушая мир христианских ценностей, работают на установление всемирной власти денежной олигархии. Но в представлениях об обществе будущего их идеологии во многом совпадали, как и во враждебном отношении к «реакционной» православной России. Ленин лишь выражал свою ненависть к ней иными, чем Шифф, — классовыми терминами: "Лозунг национальной культуры есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман… Пролетариат же не только не берется отстоять национальное развитие каждой нации, а напротив… поддерживает все, ведущее к слиянию наций". "Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской, культуры? Нет… Наше дело — бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов" [5].

Во всяком случае, ситуация была очевидна для 1920-х годов, которую описал проф. Саттон: "Революция и международные финансы не так уж противоречат друг другу, если в результате революции должна установиться более централизованная власть. Международные финансы предпочитают иметь дело с централизованными правительствами. Менее всего сообщество банкиров хочет пустить экономику на самотек и децентрализовать власть… Эти цели живы и сегодня. Джон Д. Рокфеллер излагает их в своей книге "Вторая американская революция", на титульном листе которой красуется пятиконечная звезда" [6].

На фоне этих выводов понятно, что не только теорией были такие высказывания русских религиозных философов, как, например, парижанина В.Н. Ильина: "Совершенно нецелесообразным представляется… противопоставление революции капитализму и буржуазному строю. Так как золотой телец, «мамона» — финансовый капитал, есть тоже представитель идеи чистой власти, то отсюда связь революции с «мамоной» несмотря на видимость борьбы. В сущности, нужно говорить так: и революция и мамона являются двумя ликами одной и той же идеи чистой власти, ее феноменологией… Теперь совершенно ясно, почему современная буржуазия, капитализм и масонство так тесно связаны с лоном революции, почему они это лоно поддерживают и питают… [7].

Это питание даже на межгосударственном уровне продолжалось до 1940-х гг. В результате в годы Второй мировой войны в компартии окрепла не только национал-большевицкая часть (на волне реабилитированного русского патриотизма), но и интернационалистическая, которой было доверено установить контакты с западными «союзными» кругами ради «ленд-лиза». Немалую роль в этом сыграл созданный в 1941 г. "Еврейский антифашистский комитет". В первые годы войны США, по их данным, поставили "братскому режиму" в СССР 14,5 тысяч самолетов, 7,5 тысяч танков, на 1 миллиард долларов боеприпасов, 475 тысяч тракторов и тягачей, 30 тысяч металлорежущих станков, 2 тысячи локомотивов, более 300 тысяч тонн цветных металлов, резину (в которую было обуто три четверти колесного транспорта), 2 миллиона тонн продовольствия, одежду…

Без американской помощи Сталин не удержался бы после сокрушительных поражений 1941 г. Таким образом, "мировая закулиса", преследуя свои цели, вновь спасла коммунистический режим в России, а десятки миллионов русских жизней спасли демократию в Европе. Но это тесное взаимодействие с Западом вновь вызвало, как и в 1930-е гг., внутрипартийные идеологические разногласия и необходимость новых чисток.

Послевоенную борьбу между национал-большевиками и интернационалистами Сталин сначала использует лишь для истребления подозрительных и отработавших кадров с обеих сторон. Но эта борьба усугубилась симпатиями советских евреев к Израилю, созданному решением Совета Безопасности ООН (при активном участии СССР). Стихийные приветственные демонстрации во время визита в Москву Голды Меир вызвали у Сталина недоверие к евреям [8], - пишет И.Б. Шехтман. И если учесть высокий процент евреев в советской интеллигенции, то планы Сталина провести уже действительно еврейскую чистку приобретают правдоподобные объяснения. Началась подготовка к новому процессу над «шпионами»; еврейские авторы постоянно утверждают, что были подготовлены материалы, оправдывающие депортацию евреев на Дальний Восток, но этому помешала смерть вождя.

Многие признанные на Западе исследователи считают, что диктатору помогли умереть те, от кого он хотел избавиться. "Гипотеза об убийстве Сталина основана на серьезных доводах" [9], - пишет М. Геллер. Очевидно, что ближайшие соратники Сталина, обреченные на заклание, имели для этого особые причины, — считает Авторханов: "из 11 членов Политбюро пять оказались еврейскими родственниками (Молотов, Маленков, Ворошилов, Хрущев, Андреев), один — евреем (Каганович), один «полуевреем» (Берия) [10]; для них было естественно — защищаться.

Послевоенная "холодная война" между коммунизмом и капитализмом наметилась, однако, еще накануне антиеврейской кампании — поскольку коммунизм в России, особенно после реабилитации русского патриотизма в годы войны, все больше переставал быть слабым, интернационалистическим. "Мировая закулиса" увидела, что недооценила ни агрессивного глобального потенциала коммунистической идеологии, ни национальных особенностей России, которую оказалось "легче убить, чем повалить".