Читаем без скачивания Братья Ждер - Михаил Садовяну

— Государь зовет тебя, — проговорила она громко, чтобы все услышали.

Затем, поднявшись на цыпочках, потянулась к его уху. Краем глаза она украдкой следила за княжичем и боярыней Тудосией, которые в это время входили в столовую горницу. Ждер удивился ее смелости.

— Ионуц, — шепнула она. — Не более чем через неделю мне надо увидеть тебя. Тайное дело открыть должна. Теперь ни времени, ни возможности нет. Не противься, приезжай непременно. Не отвечай ничего.

— Я не отвечаю. Скажи только, что с тобой? Занемогла?

— Занемогла, Ионуц. И выздороветь могу, только если поступишь, как я сказала.

— Хорошо, я приеду.

Она радостно встрепенулась.

— И скажи мне, любишь ли меня.

Отвечать он уже не мог: они были у самого порога. Но Наста прочла ответ в его глазах и тут же подошла к княжичу просить, чтобы он соизволил откушать приготовленный для него обед.

За обедом, несмотря на все старания боярыни Тудосии оживить беседу, чело княжича так и не прояснилось, как не прояснились и небеса в этот день. Ждер думал, что следовало бы пожалеть княжича, однако он лишь в малой степени испытывал это чувство. Узнать бы что-нибудь от Насты. Изредка она поглядывала на него, и в ее глазах была — или ему это казалось — все та же настойчивая просьба. О какой тайне могла идти речь? Неужели страсть ее достигла такой силы? Неужели ей хочется, чтобы он увез ее далеко — туда, где они смогут быть совсем одни? Иногда он ловил в ее глазах немой вопрос: «Любишь?» — «Да», — отвечал он, опуская глаза, и грудь его наполнялась сладкой истомой.

Перед отъездом Алексэндрел постарался улучить минуту и побыть наедине с Настой. Съежившись, она послушно покорилась его ласкам и поцелуям. А потом он вышел и в окружении своих служителей вскочил в седло, скупо улыбнувшись своей любимой. На душе у него было тоскливо, словно и в нее проникла пепельно-серая мгла, окутавшая небо. Наста недвижно стояла рядом с матерью на крыльце. Когда Ждер, поставив боком коня, как бы случайно взглянул в ее сторону, она поднесла к губам гвоздику. Затем отвернулась, сгорбилась, голова у нее поникла.

Черев несколько дней Ионуц Черный попросил у своего господина дозволения заехать на два дня в Тимиш к родным. Заодно он привезет ястреба и охотничьих собак. Алексэндрелу не очень хотелось отпускать его именно теперь, когда он сам, не зная покоя, развозил по областям приказы государя, когда из Сучавы ежечасно выезжали новые посланцы, неся вести в порубежные крепости и сановникам в Нижнюю Молдову. Но, к удивлению княжича, господарь не выразил никакого недовольства.

— Дозволь Ждеру съездить домой, — сказал князь, улыбаясь сыну. — Пусть передаст конюшему Маноле, чтоб поторопился сметать сено в стога, ибо к осени могут надуть буйные ветры со стороны степей. И к успению надобно прокалить ямы и спрятать туда ячмень и пшеницу. А собак и ястреба своего пусть Ионуц оставит на месте. Иные у нас заботы, иная предстоит охота.

Получив дозволение, Ждер тотчас же велел татарину подготовить без промедления коней. Сам же, надев шпоры, сорвал со стены саблю, лук и колчан со стрелами. Потом поклонился своему господину, еле сдерживая радость.

— Запасись едой, Ионуц, — посоветовал ему Алексэндрел.

— Никакой еды мне не надо, государь. К тому же сейчас пост. Захочется пить — поклонюсь родничку. Больше ничего мне не надо.

— Смотри не задерживайся, Ждер.

— Не задержусь, государь. Только повидаю тех, кого хочется увидеть, и сразу поверну обратно.

Ионуц выехал из крепости в десятом часу утра. Натянув поводья, он пришпорил пегого. Татарин, скакавший сзади на своем иноходце, еле поспевал за хозяином. Достигнув Нимирченского шляха, Ждер пустил коня шагом. А когда за холмом исчезли башни господаревой крепости, он повернул ложбиной к Сучаве-реке.

Он умел добиться от коня предельной скорости, то посылая его вскачь, то пуская для отдыха шагом. Куда меньше жалости проявлял он к самому себе — ибо и помышлять не смел об отдыхе. К заходу солнца он почувствовал, что у него во рту все пересохло. Силы коня были на исходе. Татарии отстал далеко позади. В глубине долины, около леса, виднелась ионэшенская усадьба. Только тогда решился Ионуц сделать привал у родника. Обойдя вокруг своего пегого, он погладил его.

— Приехали. Теперь весь свет в нашей власти, — проговорил он.

Конь еле слышно заржал в ответ.

Ждер окунул лицо в прохладную воду родника. Пегого он передал на попечение татарину, велел хорошенько обтереть сухой травой. Сам же растянулся на траве у обочины дороги и, закрыв глаза, подставил лицо косым лучам солнца. Легкий ветерок освежал усталое тело.

Когда около абрикосового сада внезапно показался юный и пригожий всадник, боярыня Тудосия, сидевшая на крыльце, испустила вопль и, словно в испуге, всплеснула руками. Потом, повернувшись, заглянула в дверь и тоненько крикнула:

— Наста, Наста! Вести из Сучавы.

Княжна тут же прибежала, на мгновенье остановившись, прикрыла рот руками, чтобы не крикнуть, потом повернулась и исчезла. Мать поспешила за ней, говоря сама с собою и браня дочь. Внезапно девушка выскочила из своей светелки и молча схватила Ионуца за руку.

— Где же ты пропадаешь? Его милость Ионуц привез тебе вести от государя нашего Алексэндрела. Ах, мы так хотим знать, когда удостоимся лицезреть государя нашего, накормить его и устроить ему отдых.

— Всему свое время, — пробормотал Ионуц.

— А он случайно не гневается на нас?

— Не гневается, боярыня.

— Тогда я спокойна.

Княжна сжала руку Ионуца.

— Матушка, — проговорила она с улыбкой, — дай же гостю отдышаться. Ведь он только что соскочил с коня. Если привез с собой грамоту, то отдаст ее тебе.

— Нет у меня грамоты.

— А коли привез изустные вести, успеет, все скажет.

— У меня особая весть для княжны Насты.

— Господи! Ионуц! — жалобно протянула хозяйка дома. — Наста приучена ничего не таить от матери.

— Я и вправду от матушки ничего не могу утаить, — заверила Ждера княжна Наста. Она повела его в столовую горницу и усадила за стол. — Я только попрошу тетушку принести розовое варенье, какого свет еще не видывал. И позаботиться также о закуске, достойной усталого путника. А уж потом настанет черед и вестям, и мы все трое соберемся на совет.

— Не успеете мигнуть, как все будет на столе, — заторопилась боярыня. — Только прошу вас не начинать совета без меня.

Пока боярыня Тудосия рылась в шкафах или выходила в соседнюю каморку, Наста тревожно суетилась вокруг гостя. Ждер пытался вникнуть в смысл ее улыбки, но так ничего и не понял. И слов, готовых сорваться с языка, он не мог сказать ей, пока рядом вертелась княгиня Тудосия. Во взглядах девушки он читал все тот же немой вопрос, который она задавала ему неделю тому назад, — любит ли он ее? И тот же вопрос чудился ему в каждом движении юного тела Насты: и когда ее широкие шелковые юбки шелестели в углу столовой, и когда они, точно набегающая волна, громко шуршали при резком повороте ее стана, чтобы затем ненадолго утихнуть.

— Ионуц, — шепнула она торопливо, улучив мгновенье, когда они остались одни, — сейчас вернется матушка. Слушай, я научу тебя, как с ней говорить: скажи, государь наш Алексэндрел справляется, мол, о вашем здоровье и вскорости сам пожалует к вам. Об остальном я скажу тебе в другом месте, когда мы будем совсем одни… Смотри не засыпай, жди меня. А сейчас скажи скорее то, что мне не терпится услышать.

Ждер безмолвно обнял и поцеловал ее. Заслышав шаги боярыни Тудосии, они отошли друг от друга и застыли, словно святые угодники на образах.

Сын конюшего передал хозяйке дома в замысловатых выражениях якобы вверенные ему вести, придумывая на ходу подробности. И вскоре ушел, сказавшись до смерти усталым. В одиннадцатом часу ночи к нему в комнату прокралась княжна Наста. Он лежал без сна, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и на дворе, и вдруг почувствовал, как его обхватили руками и душат в объятиях.

— Лежи спокойно, — горячо шептала ему в самое ухо девушка. — Теперь я могу сказать тебе, отчего казалась тогда хворой.

— А теперь ты уже выздоровела?

— Выздоровела, потому что крепко надеюсь на тебя, Ионуц.

— Но Ионуц не дал ей говорить. Прильнув к ее устам, он целовал ее, пока она не затихла, и вздыхая, покорно отдалась его ласкам.

— У нас мало времени, Ионуц, — испуганно спохватилась она, — вдруг матушка позовет меня, что тогда? Одно останется: уйти с тобой.

— Говори.

— Слушай же. Матушка спит без просыпу до полуночи. Прильни к стене, сразу услышишь, как она тоненько храпит, словно чему-то удивляясь. Потом она затихает и поворачивается на другой бок. В этот час она иногда говорит во сне, а когда ей привидится страшное, зовет меня.

— Случилось что-нибудь?.. Я тебе нужен?