Читаем без скачивания Капитализм и свобода - Милтон Фридман

Штат Виргиния уже принял план, имеющий много общего с идеей, выдвинутой в предыдущей главе. Хотя соответствующий закон был проведен, чтобы избежать обязательной интеграции, я предсказываю, что в конечном счете он приведет к совсем другим результатам; если уж на то пошло, расхождение между результатом и намерениями есть один из первостепенных доводов в пользу свободного общества. Имеет смысл разрешить людям преследовать собственные интересы, поскольку никак нельзя предсказать, куда это их в конце концов заведет. И в самом деле: даже на первом этапе не обошлось без неожиданностей. Мне рассказывали, что одними из первых ваучер на финансирование перехода в другую школу попросили родители, которые хотели перевести ребенка из школы с раздельным обучением в интегрированную. Перевода попросили не по этой причине, а потому что интегрированная школа была лучше. Если систему ваучеров не отменят, в дальнейшем Виргиния явится хорошим экспериментальным полем, на котором можно будет проверить основательность заключений, к которым я пришел в предыдущей главе. Если эти заключения верны, мы будем свидетелями расцвета виргинских учебных заведений; они сделаются разнообразнее, значительно, пусть и не баснословно, повысится качество обучения в ведущих школах, а позднее оно поднимется под влиянием лидеров и в остальных.

Но если посмотреть на дело с другой стороны, нам не следует наивно полагать, что закон сможет одним махом выкорчевать глубоко укоренившиеся ценности и представления. Я живу в Чикаго. В Чикаго нет закона, который предписывал бы сегрегацию. Чикагские законы требуют интеграции. Но на самом деле государственные школы в Чикаго, наверное, так же сегрегированы, как и в большинстве городов Юга. Если бы виргинскую систему ввели в Чикаго, почти не приходится сомневаться, что в результате этого сегрегация заметно уменьшилась бы, а перед наиболее способной и энергичной негритянской молодежью открылись бы куда более широкие возможности.

Глава VIII

Монополия и социальная ответственность труда и капитала

Конкуренция означает две очень разные вещи. В обыденном разговоре она означает личное соперничество, когда человек пытается одолеть конкурента. В мире экономики конкуренция имеет почти противоположное значение. В нем нет места личным сварам. Фермер, выращивающий пшеницу, не чувствует себя на свободном рынке личным соперником своего соседа, который, строго говоря, является его конкурентом; он не чувствует с его стороны угрозы. Суть конкурентного рынка состоит в его безличном характере. Ни один из участников не в состоянии единолично установить условия, на которых другие участники могут получить доступ к товарам или рабочим местам. Все они исходят из тех цен, которые предлагает рынок, и индивидуальный участник способен оказать на цену лишь самое минимальное влияние, хотя, взятые вместе, участники определяют ее общим результатом своих отдельных действий.

Монополия наличествует тогда, когда какой-то конкретный человек или предприятие получает контроль над каким-то товаром или услугой, позволяющий ему в значительной мере диктовать условия, на которых другие лица имеют доступ к оным. В каких-то отношениях монополия ближе подходит к обыденному понятию конкуренции, поскольку она включает в себя элемент личного соперничества.

С монополией в свободном обществе связаны две категории проблем. Во-первых, наличие монополии означает ограничение добровольного взаимообмена вследствие сокращения числа доступных людям альтернатив. Во-вторых, наличие монополии поднимает вопрос о (как теперь стали выражаться) «социальной ответственности» монополиста. У участника конкурентного рынка нет такой власти, чтобы он мог изменить правила взаимообмена, поэтому сложно утверждать, что на нем лежит какая-то «социальная ответственность», кроме общей обязанности всех граждан соблюдать законы страны и жить сообразно своим возможностям. Монополист действует у всех на виду и обладает властью. Поэтому легко утверждать, что ему следует пользоваться своей властью не только в собственных интересах, но и для каких-то общественно полезных целей. И тем не менее широкое применение такой доктрины погубит свободное общество.

Разумеется, конкуренция – это идеальное понятие, вроде эвклидовой прямой или точки. Никто никогда не видел эвклидовой прямой, не имеющей ширины и глубины, и тем не менее мы находим полезным рассматривать многие эвклидовы объемы (такие, как мерную бечеву) как эвклидовы прямые. Точно так же нет и какой-то «чистой» конкуренции. Каждый производитель имеет некое, пусть даже ничтожное, влияние на цену изготовляемого им товара. Для понимания дела и для экономической политики важно определить, значительно ли это воздействие или его можно игнорировать, как землемер может игнорировать толщину того, что он называет «прямой». Ответ на этот вопрос зависит, естественно, от рассматриваемой проблемы. Но чем больше я изучал экономическую деятельность в США, тем больше удивлялся, насколько же велик круг проблем и отраслей, при разговоре о которых экономику можно считать в общем-то основанной на конкуренции.

Проблемы, связанные с монополией, имеют технический характер и относятся к области, в которой я не обладаю особой компетенцией. Вследствие этого я ограничусь в данной главе довольно поверхностным обзором некоторых общих проблем: масштабы монополии, источники монополии, политика, которую следует проводить государству, и социальная ответственность труда и капитала.

Масштабы монополии

Монополия включает три важных аспекта, заслуживающих отдельного рассмотрения: монополия в промышленности, монополия в профсоюзах и государственная монополия.

1. Монополия в промышленности. Самой важной чертой монополии в промышленности является то обстоятельство, что с точки зрения экономики в целом она имеет относительно небольшой удельный вес. В США имеется около четырех миллионов отдельных действующих предприятий; каждый год появляются около четырехсот тысяч новых, и несколько меньшее число каждый год закрывается. Почти пятая часть работающего населения трудится не по найму. Почти в каждой отрасли бок о бок сосуществуют гиганты и пигмеи.

Помимо этой общей картины, трудно найти какой-то достаточно объективный способ измерения масштаба монополии и конкуренции. Главная причина этого уже упоминалась выше: в экономической теории эти понятия используются как некие идеальные конструкции, предназначенные для анализа отдельных проблем, а не для описания реально существующих ситуаций. В результате этого нельзя с определенностью сказать, считать ли данное предприятие или отрасль монополизированными или конкурентными. Сложности, с которыми связано наделение этих терминов четким содержанием, приводят ко всяким недоразумениям. Одно и то же слово используется для обозначения разных вещей в зависимости от конкретного социокультурного опыта, с точки зрения которого высказываются суждения об уровне конкуренции. Вот, пожалуй, наиболее яркий пример: американский ученый будет склонен характеризовать как монополистическую ту же самую ситуацию, в которой, по мнению европейца, бушует конкуренция. Поэтому европейцы, интерпретирующие американскую специальную литературу и научные дискуссии, применяя к ним европейские представления о монополии и конкуренции, часто полагают, что степень монополизации в США куда больше, чем на самом деле.

В целом ряде исследований, особенно в работах Уоррена Наттера и Джорджа Стиглера, предпринимались попытки классифицировать области промышленности на монополизированные, реально конкурентные (workably competitive) и находящиеся в ведении или под надзором государства (government operated or supervised) и проследить, как эти категории изменялись во времени[27]. Они пришли к заключению, что на 1939 год примерно четвертую часть экономики можно было рассматривать как находящуюся в ведении или под надзором государства. Из оставшихся трех четвертей самое большее четверть, а может быть, и всего 15 %, можно рассматривать как монополизированные, тогда как по меньшей мере три четверти, а то и все 85 %, можно считать конкурентными. Разумеется, за последние полвека или около того сектор, находящийся в ведении или под надзором государства, значительно вырос. В рамках частного сектора, с другой стороны, никакой тенденции к росту монополизации, судя по всему, не было, и вполне возможно, что она даже уменьшилась.

Я подозреваю, что широко распространено впечатление, будто монополия имеет куда большее значение, чем следует из этих расчетов, и будто она с течением времени неуклонно растет. Одна из причин этого ошибочного представления заключается в смешении абсолютного и относительного размеров. По мере роста экономики предприятия выросли в абсолютном смысле. Это истолковали так, будто они стали составлять более значительную часть рынка, хотя на самом деле рынок вполне мог расти еще более быстрыми темпами. Вторая причина заключается в том, что монополия больше просится в газету и привлекает к себе больше внимания, чем конкуренция. Если бы людей попросили перечислить главнейшие американские отрасли, почти все включили бы автомобильную промышленность и лишь немногие упомянули бы оптовую торговлю. А ведь оптовая торговля вдвое значительнее автопромышленности. В оптовой торговле сильна конкуренция, поэтому она привлекает к себе мало внимания. Мало кто смог бы назвать ведущие компании в сфере оптовой торговли, хотя некоторые из них в смысле абсолютного размера очень велики. Хотя в некоторых отношениях автомобильная промышленность отличается большой конкуренцией, она состоит из куда меньшего числа фирм и явно находится ближе к монополии. Каждый сможет назвать ведущие фирмы, производящие автомобили. Или вот еще яркий пример: домашние услуги являются куда более значительной отраслью экономики, чем телеграфная и телефонная связь. Третья причина состоит в некоем общем предрассудке и в тенденции всегда выпячивать большое за счет малого, проявлением чего служит предыдущий пункт. Наконец, считается, что главной отличительной чертой нашего общества является его индустриальный характер. Это приводит к чрезмерному акценту на промышленном секторе экономики, в котором на самом деле сосредоточено всего около четверти производства и рабочей силы, а в промышленности монополизации куда больше, чем в других секторах экономики.