Читаем без скачивания Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр

Использование кислородных баллонов при восхождении вызывает споры с тех пор, как англичане первыми в качестве эксперимента взяли их на гору в 1921 году. (Язвительные шерпы тут же окрестили тяжелые баллоны «английским воздухом».) Первоначально основным критиком использования кислорода был Джордж Мэллори. Он утверждал, что применение кислорода «не соответствует высокому духу спорта и, следовательно, является неанглийским по своему характеру». Но вскоре стало понятно, что в так называемой Зоне Смерти, то есть выше 7600 метров, без дополнительного кислорода организм в значительно большей степени подвержен риску высокогорного отека мозга и легких, переохлаждения, обморожения и других смертельно опасных заболеваний. В 1924 году, во время своей третьей экспедиции на Эверест, Мэллори пришел к убеждению, что без дополнительного кислорода выйти на вершину невозможно, и решил, что сам будет пользоваться кислородными баллонами.

ЭКСПЕРИМЕНТЫ, ПРОВЕДЕННЫЕ В ДЕКОМПРЕССИОННЫХ КАМЕРАХ, ПОКАЗАЛИ, ЧТО ЕСЛИ ЧЕЛОВЕКА С УРОВНЯ МОРЯ ПЕРЕНЕСТИ НА ВЕРШИНУ ЭВЕРЕСТА, ГДЕ ВОЗДУХ СОДЕРЖИТ В ТРИ РАЗА МЕНЬШЕ КИСЛОРОДА, ТО ОН ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ПОТЕРЯЕТ СОЗНАНИЕ И ПОСЛЕ ЭТОГО БЫСТРО УМРЕТ.

Тем не менее альпинисты-идеалисты продолжали настаивать, что спортсмены с выдающимися физическими данными могли бы после длительного периода акклиматизации подняться на вершину без дополнительного кислорода. Исходя из этой логики, пуристы утверждали, что использование кислорода – это жульничество.

В 1970-е годы известный тирольский альпинист Райнхольд Месснер, один из главных сторонников идеи альпинизма без дополнительного кислорода, заявил, что намерен подняться на Эверест «по-честному» или не подниматься вовсе. Вскоре после этого он и его партнер, австриец Петер Хабелер, сразили наповал все мировое альпинистское сообщество. 8 мая 1978 года в 13.00 они поднялись на вершину по маршруту, проходящему через Южное седло и Юго-восточный гребень, без использования кислорода. Это событие в некоторых альпинистских кругах встретили как первое «настоящее» восхождение на Эверест.

Однако к подвигу Месснера и Хабелера далеко не все отнеслись однозначно. Шерпы выражали большие сомнения. Большинство из них просто отказывалось поверить, что белые вообще способны на такое достижение, которое было не под силу даже многим сильнейшим шерпам. Ходили слухи, что Месснер и Хабелер вдыхали кислород из «миниатюрных бутылочек, спрятанных в одежде». Тенцинг Норгей и другие выдающиеся шерпы подписали петицию с требованием, чтобы правительство Непала провело официальное расследование сомнительного, на их взгляд, восхождения.

Однако доказательства, подтверждающие факт восхождения без кислорода, были бесспорными. Более того, через два года Месснер заткнул всех сомневающихся. На этот раз он стартовал с тибетской стороны Эвереста и поднялся на вершину – снова без кислорода – в полном одиночестве, без поддержки шерпов или кого бы то ни было. После того как Месснер 15 августа 1980 года в 15.00 поднялся на вершину, невзирая на плотные облака и снегопад, он признавался: «Это была агония нон-стоп, я еще никогда так не уставал за всю свою жизнь».

В своей книге «Хрустальный горизонт» Месснер описывает преодоление последних метров до вершины:

«Когда я отдыхаю, то чувствую себя, словно я умер – за исключением горящей от каждого вдоха гортани… Я не представляю, как смогу двигаться дальше. Ни сомнений, ни радости, ни страха. Я уже не управляю своими чувствами, да и вообще никаких чувств не осталось. Осталась только воля. Но через несколько метров, побежденная безмерной усталостью, умирает и она. Теперь я уже ни о чем не думаю. Я падаю и просто лежу. На какое-то время воля покидает меня совсем. Потом я снова делаю несколько шагов».

После возвращения Месснера многие назвали его восхождение величайшим подвигом альпинизма всех времен.

Когда Месснер и Хабелер доказали, что на Эверест можно подняться без дополнительного кислорода, то наиболее амбициозно настроенные альпинисты решили, что только так и надо. Отныне все те, кто стремился войти в гималайскую элиту, решили воздерживаться от применения кислорода. К 1996 году около шестидесяти мужчин и женщин выходили на вершину без кислорода, и пятеро из них погибли при спуске.

Не знаю, насколько грандиозными были планы каждого участника нашей экспедиции, но никто из команды Холла точно не собирался идти к вершине без баллонов с кислородом. Даже Майк Грум, поднявшийся на Эверест три года назад без кислорода, объяснил мне, что намерен на этот раз пользоваться баллоном, потому что будет подниматься в качестве проводника и знает по предыдущему опыту, что без дополнительного кислорода он будет настолько умственно и физически ослаблен, что не сможет выполнять свои профессиональные обязанности. Как и большинство проводников-ветеранов Эвереста, Грум полагал, что хотя восхождение без кислородной поддержки является возможным и предпочтительным с точки зрения этики альпинизма, но идти к вершине без кислорода в качестве проводника было бы верхом безответственности.

Кислородные баллоны, которыми пользовался Холл, были советского производства и имели жесткие пластиковые кислородные маски, которые использовали летчики-истребители МиГов во время войны во Вьетнаме. Маска с самым простейшим регулятором была присоединена к стальному оранжевого цвета баллону со сжатым газом резиновым шлангом. (Этот баллон был меньше и гораздо легче баллона аквалангистов. Каждый наполненный кислородом баллон весил около трех килограммов.) Хотя во время нашей предыдущей ночевки в третьем лагере мы спали без дополнительного кислорода, то теперь, во время штурма вершины, Роб настаивал, чтобы мы дышали кислородом на протяжении всей ночи.

– Каждую минуту, пока вы находитесь на этой высоте и выше, состояние вашего организма и мозга постоянно ухудшается, – предупреждал он.

ОТМИРАЛИ КЛЕТКИ МОЗГА. КРОВЬ СТАНОВИЛОСЬ ГУСТОЙ И ВЯЗКОЙ. ЛОПАЛИСЬ КАПИЛЛЯРЫ НА СЕТЧАТКЕ. ДАЖЕ ВО ВРЕМЯ ОТДЫХА НАШИ СЕРДЦА БИЛИСЬ С СУМАСШЕДШЕЙ СКОРОСТЬЮ. РОБ ОБЕЩАЛ, ЧТО «КИСЛОРОД ПРИТОРМОЗИТ УХУДШЕНИЕ ВАШЕГО СОСТОЯНИЯ И ПОМОЖЕТ ВАМ ЗАСНУТЬ».

Я попытался внять советам Роба, но этому помешала латентная клаустрофобия. Когда я закрыл маской рот и нос, мне показалось, что я задыхаюсь, поэтому после часа мучений я снял ее и провел остаток ночи без кислорода, тяжело дыша и нервно переворачиваясь, каждые двадцать минут поглядывая на часы, чтобы убедиться, не пора ли вставать. Внизу, в тридцати метрах от нашего лагеря, вкопанные в склон в столь же опасном месте, как и наше, стояли палатки большинства других команд, включая группу Скотта Фишера, южноафриканцев и тайваньцев.

Рано утром на следующий день, в четверг, 9 мая, когда я натягивал ботинки для подъема в четвертый лагерь, Чен Ю-Нан, тридцатишестилетний сталевар из Тайпея, выполз из своей палатки, чтобы сходить по-большому. У него на ногах были только вкладыши ботинок с очень гладкой и скользкой подошвой. Выходить на снег в таком виде было серьезной ошибкой.

Он присел на корточки, поскользнулся на льду и полетел вниз со стены Лхоцзе. Невероятно, но пролетев больше двадцати метров, он угодил головой в трещину, что остановило его падение. Шерпы, которые все это видели, спустили веревку, быстро вытащили его и отвели назад в палатку. Чен был в синяках и сильно испугался, однако, казалось, серьезно не пострадал. Никто из команды Холла, в том числе и я, даже не успели понять, что он упал вниз.

Вскоре после этого Макалу Го и его бравая команда оставили Чена одного в палатке, чтобы он пришел в себя, а сами двинулись к Южному седлу. Несмотря на обещание Макалу не штурмовать вершину 10 мая, данное им Робу и Скотту, он явно передумал и решил подниматься на вершину в тот же день, что и мы.

Во второй половине того же дня шерпа Джангбу переносил груз к Южному седлу и на спуске вниз остановился в третьем лагере, чтобы проверить состояние Чена. Джангбу обнаружил, что состояние тайваньского альпиниста сильно ухудшилось: он потерял ориентацию и испытывал сильную боль. Джангбу принял решение, что Чена надо эвакуировать, привлек еще двух шерпов и начал спуск больного вниз по стене Лхоцзе. Они спустили его на сто метров ниже, где на ледяном склоне Чен неожиданно упал и потерял сознание. Через минуту во втором лагере с треском ожила рация Дэвида Бришерса, и Джангбу испуганным голосом сообщил, что Чен перестал дышать.

Бришерс вместе с его товарищем по экспедиции IMAX Эдом Вистурсом поспешили наверх, чтобы попробовать привести его в чувство. Но когда они добрались до Чена – приблизительно через сорок минут, – то уже не обнаружили у того признаков жизни. В этот вечер, когда тайваньцы прибыли к Южному седлу, Бришерс связался с ними по рации.

– Макалу, Чен умер, – сообщил Бришерс руководителю тайваньской экспедиции.