Читаем без скачивания Удачливый крестьянин - Мариво

Взоры, которые я кидал на ее ножки, не укрылись от внимания госпожи де Ферваль.

– Какая ножка, так бы и съел ее! – сказал я, придвигаясь поближе и постепенно впадая в интимный тон.

– Ах, оставь в покое мою ногу. – сказала она, – и надень на нее туфлю; надо подумать о том, что ты сказал; как же нам быть с твоей любовью?

– Неужели она прогневила вас, на мое несчастье? – сказал я.

– Ах нет, Ля Валле, – возразила она, – твоя любовь ничуть не сердит меня; наоборот, я тронута; ты мне даже слишком нравишься; ты красив, как Купидон.

– О, что моя красота в сравнении с вашей? – воскликнул я. – Я весь целиком не стою одного вашего мизинца. Все в вас очаровательно! Взгляните сами: какая прелестная рука, какой изгиб тела! А глаза… я ни у кого не видел подобных глаз! (При этом взор мой обволакивал ее с головы до ног). – Неужели вы не заметили, как я смотрел на вас при первой же встрече? Я угадывал, что вы прелестны, что вы белее лебедя. Ах, сударыня, когда б вы знали, с какой радостью я шел к вам! В мыслях я ни на миг не расставался с этой ручкой, которую целовал, когда вы протянули мне письмо.

– Ах, молчи, – сказала она, приложив руку к моим губам; – молчи, Ля Валле, я не могу спокойно слушать тебя.

Она снова откинулась на софе; волнение, отразившееся на ее лице охватило и меня. Я смотрел на нее; она, краснея, – на меня; сердце мое колотилось; ее сердце, я думаю, тоже стучало. У нас обоих кружилась голова. Она сказала:

– Постой, Ля Валле, сюда могут войти в любую минуту; раз ты меня любишь, здесь мы встречаться не можем: ты ведешь себя неблагоразумно.

Она умолкла, порывисто вздохнув; затем спросила:

– Вы уже обвенчались?

– Да, вчера ночью, – сказал я.

– Вчера? – переспросила она. – Ну рассказывай. Ты сильно ее любишь? Тебе понравилась твоя жена? Сможешь ли ты любить меня так же, как ее? О, я бы так тебя любила, окажись я на ее месте!

– А я бы отвечал вам тем же, – заверил я.

– Это правда? – прошептала она. – Но не будем больше говорить об этом, Ля Валле. Мы сидим чересчур близко, отодвинься немного, я боюсь, как бы сюда не вошли. Я хотела что-то сказать тебе, но ты заговорил о своей свадьбе, и у меня все вылетело из головы; в кабинете нам было бы спокойнее; обычно я сижу там; но я не ожидала, что ты придешь сегодня. Впрочем, не перейти ли нам туда? Я приготовила бумаги для переписки, о которых говорила. Так пойдем в кабинет, хочешь?

Она встала с софы.

– Еще бы не хотеть! – сказал я. Тогда она на минутку задумалась.

– Нет, не надо; если горничная сюда войдет и не увидит нас, что она подумает? Лучше останемся.

– Но я хотел бы взять бумаги, – заметил я.

– Невозможно, – возразила она, – сегодня ты их не получишь. Она снова устроилась на софе, но не легла, а только села.

– А ваши прелестные ножки? – спросил я. – Я так их больше и не увижу?

Она улыбнулась в ответ и нежно погладила меня по щеке.

– Поговорим о другом, – предложила она. – Ты сказал, что любишь меня, и я на тебя за это не сержусь; но, друг мой, если бы я тебя полюбила, – а это может случиться, да и кто устоит перед таким прелестным юношей? – скажи, Ля Валле, ты способен хранить тайну?

– Ах, сударыня! – воскликнул я. – Да кому бы я стал рассказывать о наших делах? Для этого надо быть негодяем. Ведь я знаю, что этак не поступают, тем более со знатной дамой, да еще вдовой. Подавая надежду на взаимность, вы оказываете мне честь, какой я вовсе не достоин. К тому же все знают, что вы посвятили себя любви к богу; как же можно, чтобы про вас говорили что-нибудь такое?

– Нет, – сказала она, слегка покраснев, – ты ошибаешься. Я посвятила себя не любви к богу, а скорее уединению.

– Какая разница! – сказал я. – Все равно я люблю вас; что помешает мне отдать вам свое сердце и что помешает вам принять этот дар? Каждый живет как может, и мнение света тут не при чем. В конце концов, что все мы делаем в здешнем мире? Сегодня немножко добра, завтра немножко зла; сегодня так поступаешь ты, завтра другой, всякий живет по своему разумению; все мы не святые – ни мужчины, ни женщины; не зря же мы ходим к исповеди, да не по одному разу. Только покойники не грешат, а среди живых – попробуй найди безгрешного.

– Все это справедливо, – согласилась она, – у всякого свои слабости.

– В том-то и дело, – ответил я, – а потому, прелестная дама, если по воле случая вы питаете расположение к вашему смиренному слуге, то это не должно вас смущать. Пусть я женат, но ведь я был холост, когда впервые с вами встретился, и если с тех пор обзавелся женой – не ваша в том вина, вы мне ее не сватали. Было бы еще хуже, если бы мы оба состояли в браке; но, к счастью, вы не замужем; все-таки легче. Какие мы есть, такими и должны друг друга любить или уж лучше совсем расстаться; но я ни за что на это не решусь после того, как держал в руках ваши пальчики и слушал ваши нежные слова.

– Ты бы услышал еще больше, если бы я не сдерживала себя, – ответила она, – пойми, Ля Валле, ты меня очаровал; ты самый опасный обольститель из всех, кого я знаю. Но вернемся к нашему разговору. Итак, надо строго хранить тайну; вижу, ты и сам понимаешь, как это важно. Мой уединенный образ жизни, моя репутация в свете, благодарность за помощь, какую я тебе оказала и еще окажу в будущем, – все это обязывает тебя быть молчаливым, милый мальчик. Малейшее твое слово может меня погубить, запомни это хорошенько. Теперь подумаем, как ты сможешь видеть меня хотя бы изредка. Сюда тебе ходить нельзя, об этом могут заговорить; в самом деле, для твоих посещений нет никакого предлога. Я занимаю известное положение в обществе, а ты не входишь в круг людей, которые могут свободно посещать меня. Люди непременно заподозрят, что я к тебе неравнодушна; твоя молодость и прекрасная внешность – достаточное основание для сплетен. А этого нельзя допустить. И вот что я придумала: в предместье… (теперь я уже не помню, какое место она назвала) живет некая пожилая вдова; муж ее, умерший с полгода назад, многим был мне обязан; ее фамилия Реми. Запиши ее адрес, вон на том столике есть все для письма.

Я записал, а госпожа де Ферваль продолжала:

– Я вполне доверяю этой женщине. Завтра же я за ней пошлю. Мы с тобой будем встречаться у нее. В этом отдаленном квартале никто меня не знает. Живет она одна, в небольшом, но уютном домике, вокруг дома – сад, через который тоже можно войти: там есть задняя калитка, выходящая в пустынный переулок. В переулке я буду оставлять свою карету и входить буду только через ту калитку, а ты – с улицы. Что до моих людей, то их я не боюсь: они знают, что я часто бываю по благотворительным делам в разных трущобах, то одна, то с двумя или тремя дамами из числа моих приятельниц, чтобы навестить больного или помочь нуждающейся семье. Они подумают, что именно с такими целями я туда езжу. Сможешь ли ты, Ля Валле, быть там завтра в пять вечера? Я заранее договорюсь с мадам Реми, она все подготовит.

– О, господи! – воскликнул я. – Конечно, я приду! Только жаль, что надо ждать до завтра! Но вот что меня смущает, дорогая и возлюбленная госпожа моя: не окажется ли и там какая-нибудь горничная, которая станет подслушивать и помешает мне получить бумаги?

– Нет, нет! – сказала она, смеясь. – Мы сможем разговаривать не таясь и сколько захотим. Но вот что мне пришло в голову: от твоего дома до этих мест довольно далеко, придется брать экипаж; не остановят ли тебя расходы?

– Пустое, пустое, – возразил я, – оплату расходов возьмут на себя мои ноги.

– Нет, нет, дитя, – сказала она, вставая; – это слишком далеко, ты устанешь.

Она открыла шкатулку и вынула оттуда небольшой, но довольно туго набитый кошелек.

– Возьми, друг мой, – добавила она, – этим ты будешь оплачивать кареты, а когда деньги кончатся, я дам тебе еще.

– Остановитесь, моя прелестная повелительница, – воскликнул я, преисполнясь суетного тщеславия и польщенный до глубины души, – остановитесь, вы обижаете меня.

Забавнее всего то, что я говорил правду; да, несмотря на лестное для моего тщеславия предложение дамы, к гордости за себя примешивалось чувство неловкости. Я был восхищен тем, что мне предлагают награду, но стеснялся взять ее. Первое было лестно, второе казалось низким.

Я немного растерялся, но в конце концов уступил. После двух-трех слабых протестов, вроде «Нет, нет, прошу вас, моя прелестная госпожа, не надо, я обойдусь вам слишком дорого», «Мое сердце и так принадлежит вам; зачем покупать то, что отдают безвозмездно?» – я все-таки взял кошелек.

– Предупреждаю тебя, – сказала она, закрывая шкатулку, – мы будем встречаться в указанном месте только для того, чтобы избежать сплетен; там нам будет свободнее, но, дитя мое, знай: мы будем вести себя столь же благоразумно, как здесь. Слышишь, Ля Валле? Не употреби во зло мое доверие. Ты видишь, я с тобою не хитрю.

– Увы, я не хитрее вас, – отвечал я. – Я пойду туда, чтобы видеть и любить вас без помехи, вот и все. Я ничем не хочу огорчить вас, поверьте, и питаю лишь одно желание: во всем вам угождать; я люблю вас здесь, буду любить там, буду любить везде.