Читаем без скачивания Фараон Эхнатон (без иллюстраций) - Георгий Гулиа

– Так не думают.

– Вот государство, непобедимое в веках…

– И так не думают.

– Вот правитель Кеми, власть предержащий в руках прочней, чем Хуфу.

– Да, так думают.

– А я говорю… – Старик возвысил голос. – А я говорю: неправда все это! Повторяю еще раз: железо ржавеет! А мы закованы в железо. Но я вижу конец. А ты?

– Я – пришелец из далекой страны. Я почтительно внимаю твоим словам.

– Так слушай: железо или заржавеет – и нити оборвутся сами собой, или смерть унесет правителя – и нити все равно исчезнут.

– Унесет смерть? – спросил купец.

– Да.

– Когда же?

– Этого никто не может сказать.

– И это будет избавлением?

– Да.

«…Злоба застилает глаза и ум старика. Он слишком обездолен фараоном для того, чтобы видеть окружающее таким, как оно есть…»

Старик потряс в воздухе кулаком:

– Попомни мои слова, уважаемый господин: железо обманчиво. Оно недолговечно.

Купец поднял глаза кверху, и взгляд его упал на синий четырехугольник, высота которого равна ширине. Он был очень синий, почти черный, но что-то светилось в глубине его краски. Казалось, какой-то неведомый, но весьма способный к своему ремеслу живописец повесил на стенку свою работу. Однако что изображено на картине, которая висит под потолком?

«…О боги, ведь это же окно! Маленькое окно в маленькой хижине парасхита. А синий цвет – это цвет неба, по которому волшебной кистью прошелся вечер…»

– Я засиделся, – сказал купец.

– Я тебя ничем не могу угостить, – с грустью проговорил старик.

– А разве беседа твоя не была угощением? Что сравнится с нею? Жареная курица? Она дешево стоит в лавке Усерхета. Дичь на вертеле? И она не дороже. Пирожное? Однако от них слишком сладко становится во рту. Нет, Сеннефер, лучшего угощения, чем беседа, и невозможно придумать!

– Что же, наверное, так следует говорить гостю, который не уносит от тебя ничего в желудке своем.

Засим воспоследствовал взаимный обмен любезностями, после чего купец собрался обратно в город. Старик сказал себе: «Неспроста явился он в мою хижину. Будь что будет: пусть знают и в Ниневии, что происходит в Ахяти…»

Сеннефер, проводив гостя до дороги, вернулся в хижину и поужинал так, как ужинают многие на окраинах Ахетатона, – горестными размышлениями. Потом погасил светильник и улегся. Не спать и смотреть в темную пустоту – что может быть лучше? Сеннефер прислушался: не идут ли за ним фараоновы стражи? Нет, не идут… Значит, и глаза благого бога не всевидящие, и уши не всеслышащие.

Парасхит хихикнул от радости. И вскоре захрапел.

В скульптурной мастерской

Джехутимес смотрел в широкую дверь: вот идет она, чья красота не имеет себе равной во всей вселенной… За спиною его стоял Ахтой. И Тихотеп. Они тоже смотрят на нее. Она же идет ровная, с тихой печалью на челе. С неуловимой улыбкой на губах. Такая небольшая, стройная женщина. С таким маленьким животом. Родившая шестерых девочек.

В чем же тайна ее неотразимой красоты?.. Вот идет она, приближается. А за нею – красавица Ка-Нефер. Ведущая под руку молодую принцессу Анхесенспаатон.

«…Я хочу знать, в чем ее главная сила? В глазах ли, обрамленных густыми ресницами? В губах ли, вычерченных прилежной рукой творца вселенной? В облике ли богини? В чем же главная сила? Ибо невозможно закончить портрет, не угадав ее. Вот идет ее величество, и вместе с нею входит заря. Эта заря освещает мир. Она греет сердца… Вот идет ее величество…»

И никто не встречает ее у крыльца: запретил Джехутимес!

Она поднимается и ступает на порог. Вдруг перед ее глазами возникает, словно видение, иная картина: она приходит сюда же. На это самое место. Много лет назад. Тогда здесь стоял всего-навсего навес. Молодые люди месили глину, тесали камень, отливали гипсовые формы. Тому уже восемь лет: столица только-только отстроилась. Ее зодчие и ваятели работали под временными навесами и жили в матерчатых хижинах-палатках. Она была моложе, и он был моложе. Клялся ей в вечной любви и, несомненно, любил вечной любовью. Она ловила на себе восхищенные взоры своих подданных. Но это были не притворные верноподданнические взгляды! Ее облик вызывал восхищение. Не мог не вызывать восхищения! Ум ее сверкал в глазах ее. Красота ее отражалась в его глазах. Ваятели, умеющие ценить истинно прекрасное, падали ниц и с опаской подымали глаза, точно перед ними стояло солнце. Благой бог был с нею. Даже тогда, когда их разделяло расстояние… Вот идет он, слева – она. Он приводит ее на это место и весело кивает молодому скульптору. И говорит: «Это – Джехутимес. Руки его мудры и достойны глаз его, которые видят безошибочно. Ваятель должен иметь мудрые руки. Иметь острые глаза…» И он еще раз повторяет имя. «Джехутимес». Молодой ваятель краснеет, его щеки пылают, и, краснея, простирается на земле, чтобы тут же, по приказу его величества, подняться на ноги. Во весь небольшой рост. Благой бог выговаривает ему – добродушно, уверенный в себе, в Кеми, в ней, во всей вселенной: «Джехутимес, сколько раз говорил я тебе, чтобы не ронял достоинства того чудесного искусства, которым владеешь в совершенстве? Встань же!» Почему его величество говорил о совершенстве искусства молодого ваятеля, если такого совершенства тогда еще не было? Значит, видел далеко! Значит, разглядел в несовершенных еще формах залог будущего совершенства!..

Тогда его величество водил ее по неотстроенной, неуютной мастерской, держа ее все время слева от себя и поучая ваятелей: «Вы должны делать то, что видит глаз ваш и повелевает сердце ваше». И, улыбаясь, спрашивал: «Джехутимес, что видит твой глаз?» – «Тебя, твое величество». – «А еще?» – «Ее величество, великую госпожу нашу». – «Где ты ее видишь?» – «Рядом с тобой, твое величество. По левую руку». – «Верно, так и изображай нас». Потом его величество снимает парик, и голова его – такая уродливая, как шумерская продолговатая тыква, – блестит, словно медная, на тонкой шее. «А сейчас что ты видишь, Джехутимес?» – «Твою голову, твое величество». – «Так ее изображай. Некрасивою. Ибо я таков». – «Мои уши послушны твоим речам, глаза мои оживают от слов твоих, твое величество». Благой бог улыбается. Он спрашивает: «Джехутимес, всё ли слышали твои помощники?» – «Всё», – отвечает ваятель. «Всё», – говорят его помощники… О, великий бог, как это было давно и как это было недавно!

У нее в глазах плывут круги, подобные тем, которые появляются на водной глади пруда, если бросить камень. Небольшой камень. И бросить не очень сильно… Что же случилось теперь? Почему нет его здесь? И почему никто не встречает ее?..

И тут – в это же самое мгновение – только она подумала! – на самом пороге распростерт ваятель. Лежат лицом к земле его помощники. Ее величество ничего не понимает. Она оборачивается к Ка-Нефер. Пожимает плечами. Недоумевая. Пустыня, истинная пустыня во дворе – и великое благолепие, запрещенное в этом священном месте искусства его величеством!

Ка-Нефер кивает головой, – дескать, так и должно быть: перед величием ее склоняет голову любой житель Кеми. Принцесса забегает вперед и тоже смотрит на лежащих мужчин. Это они и перед нею пали ниц! Так думает Анхесенспаатон.

– Встаньте!

Это говорит ее величество. Не прекрасная дама, но владычица Кеми и вселенной. Ее голосу подчиняются даже мертвые. И ваятели поднялись на ноти, отряхнули прах с одеяний своих.

– Твое величество, – говорит восхищенный Джехутимес, и в глазах его – полуночные звезды, – изволь выслушать меня, прежде чем обрушить на головы наши справедливый гнев. Спроси нас: почему не встречали там, у ворот? Спроси нас: почему нас не было во дворе? Спроси нас, о госпожа наша!

– Спрашиваю, – говорит ее величество. Она говорит так, как говорит всегда: тихо, певуче, грудью, а не губами. От этого голоса стучит сердце, внимающее ей. От этого голоса, наполненного величием ее, быстрее бежит кровь по жилам…

Этого приказа только и ждал он:

– Твое величество, недостойный тебя портрет почти готов. Он там, в том углу. Розовый песчаник готов ожить с мгновения на мгновение. Ахтой обтесал камень, долженствующий служить убором. Он раскрашен с подобающей роскошью и мастерством. Я готов показать портрет твой из розового песчаника, и кажется мне, что в глазах твоих увидим благосклонное одобрение трудам нашим. Но можно ли показывать мертвый камень?

Ее величество обернулась к Ка-Нефер:

– Можно?

– Нет, – ответила Ка-Нефер. – В пустыне много мертвых камней. Больше чем достаточно. Разве их показывают ваятели? Даже если все они из розового песчаника?

– Ты слышал, Джехутимес?

– О, да!

– Это и мой ответ. Камень, оживленный рукою ваятеля, – достойное зрелище! А мертвый претит глазу.

– Истинно так, твое величество!

Принцесса захлопала в ладоши. Ее маленькое лицо сияло лицом ее матери – молодой и красивой. Принцесса сказала:

– Я люблю живые камни!