Читаем без скачивания Соблазнительница - Стефани Лоуренс

Но потом он поднял глаза и увидел ее — и заколебался, словно охваченный внезапной паникой. Она обрадовалась. Улыбающаяся, спокойная и уверенная, она сошла по ступеням и подошла к нему.

Следующие мгновения были наполнены указаниями и разбирательствами, кто где сядет. Наконец все расселись по экипажам. Люк захлопнул последнюю дверцу и отошел в сторону.

— Мы быстрее вас доедем до реки, — сказал он Реджи, который кивнул ему и отсалютовал.

Люк дал знак кучеру, и тяжелый экипаж медленно покатил вперед. Карета Кинстеров последовала за ним, как только появился грум Люка, подогнавший его экипаж. Люк посмотрел на кареты, скрывающиеся за углом, и повернулся к Амелии.

Она ждала, когда встретится с ним взглядом, и подняла брови с легким вызовом. Подойдя к нему, она прошептала:

— Перестаньте волноваться — все будет хорошо.

Он был выше ее на целую голову; его плечи были такими широкими, что, находясь рядом с ней, он совершенно загораживал ее. Стоя так близко, она чувствовала, как исходящая от него мужская сила прямо-таки вибрирует вокруг нее.

И несмотря на все это, она успокаивала его насчет их интимной близости.

Бывает ли более восхитительная ирония?

Ее уверенная улыбка произвела эффект, противоположный намеченному: его темные глаза стали еще настороженнее. Брови насупились с явным подозрением.

С трудом сдерживая желание расхохотаться, она улыбнулась прямо в эти внимательные глаза и похлопала его по плечу.

— Перестаньте злиться — вы напугаете лошадей.

Он бросил на нее мрачный взгляд, но хмуриться перестал и подсадил ее в экипаж. Она расправила юбку, решила, что солнце еще недостаточно поднялось, чтобы открывать зонтик. Обменявшись парой слов с Коттслоу, Люк сел рядом с ней, и наконец они тронулись.

Он прекрасно правил лошадьми, был прирожденным возницей, но она не стала болтать и отвлекать его, пока он пробирался по запруженным транспортом улицам. Как он и предсказывал, они обогнали обе кареты после Кенсингтона; гораздо более тяжелые и не такие маневренные, они должны были часто останавливаться и ждать, пока дорога перед ними расчистится.

Радуясь, что сидит в легком экипаже, на открытом воздухе, Амелия отдалась созерцанию всевозможных картин. Хотя все это она видела не раз, теперь, когда Люк сидел рядом с ней, теперь, в предвкушении того, что самые сокровенные ее мечты вот-вот сбудутся, каждая деталь, которая попадалась ей на глаза, казалась более живой, яркой, исполненной значения.

Они добрались до Чезвика и повернули к югу, переехали через реку Кью и двинулись вдоль берега на юго-запад, в глубину сельской местности. Когда дома остались позади, яркость летнего утра окутала их, и по-прежнему казалось, что разговаривать не нужно — не нужно праздной болтовней заполнять волшебные мгновения.

Но кое-что изменилось. Она подсчитала дни — четырнадцать прошло с того рассвета, когда она расхрабрилась и бросила ему вызов в его холле. До того момента она чувствовала себя обязанной беседовать, поддерживать между ними какие-то светские контакты.

Многое изменилось за прошедшие дни — больше им не нужны были разговоры в качестве связующей их нити.

Вчерашняя беседа в парке дала ей богатую пищу для размышлений. То, что он стремится отсрочить их окончательное сближение, в то время как его — и ее тоже — терзает желание, казалось ей поначалу таким поразительным и непонятным, что ей пришлось немало поломать голову, преж де чем она убедилась, что правильно определила стоящие за этим причины.

Как только она поняла, что могут быть всего две причины и ни одна из них не была, по ее мнению, достаточной, чтобы оправдать еще одну неделю отсрочки, она отнюдь не упала духом — напротив, приободрилась в ожидании, решив довести его теперь ненужное ухаживание до конца.

Хотя он и отрицал, что на него влияет их долгое знакомство, но до какой-то степени это можно принять за правду. Он всегда смотрел на нее так же, как на своих сестер и прочих особ женского пола: их следовало защищать от всевозможных опасностей. Она знала: светские волки рассматривались как потенциальная опасность. Пусть теперь Люк ждет, что она станет его женой, и имеет четырнадцать дней, чтобы привыкнуть к этой мысли, — тогда ничего удивительного нет в том, что его определение опасности простирается и на него самого и его волчьи, при иных обстоятельствах достойные осуждения, желания.

Бедняга, он просто сбит с толку — попал, как говорится, впросак из-за своих прирожденных инстинктов мужчины-воина. Это она понимает: помнится, кое-кто из ее кузенов вот так же разрывался на части. Воистину оба попались в собственную ловушку.

Смеяться здесь не следует — все они слишком серьезно относятся к таким вещам. И потом, если она хочет заставить его отбросить свою рыцарскую щепетильность, стало быть, приводить его в ярость — самое последнее дело.

Вторую причину она понимала еще лучше. Простой случай упрямой мужской воли. Он с самого начала заявил, что для того, чтобы свет их принял, им понадобится четыре недели ухаживания на глазах у всех. И то, что они явно преуспели в этом за две недели — свидетельством тому было одобрение всех пожилых матрон на прошлом балу, — никак не может повлиять на его решение.

Она и не собиралась с этим спорить — как только они поженятся в июне, она получит то, что ей нужно от этого замужества.

Но их свадьба в ее сознании не равнялась их близости. Последнее может предшествовать первому, как часто и бывает на деле. Они приняли решение, и общество его одобрило, пока они не будут выставлять это напоказ, ни общество, ни их семьи и глазом не моргнут.

И она не сомневалась, что Люку это известно — будет известно, если он сочтет за труд обдумать все объективно. Но, учитывая, что им движут инстинкты и воля, сейчас объективность явно была ему недоступна.

Значит, ей поневоле придется взять все в свои руки. Привести их затормозившееся ухаживание к удовлетворительному концу, приблизить его пьесу к последней сцене — той, от которой он так неожиданно отказался. Не знай она точно, что он ее хочет — хочет так же, как и она его, — она не смогла бы думать об этой задаче со спокойной уверенностью, которая теперь воодушевляла ее.

— Вот он.

Слова Люка оторвали ее от размышлений. Взглянув вперед, она увидела две башни Хайтем-Холла, поднимающиеся над деревьями. Каменная ограда шла вдоль аллеи. Проехав еще немного вперед, они оказались перед открытыми воротами.

Дворецкий, грумы и лакеи уже ждали их около парадного входа. Люк кинул поводья груму и спустился на землю. Потом помог спуститься Амелии. Несколько мгновений, пока слуги леди Хайтем суетились вокруг, отвязывая багаж от задка кареты и внося его в дом, Люк крепко удерживал ее рядом с собой, чуть ближе, чем позволяют приличия. С мрачным выражением лица он посмотрел на нее.