Читаем без скачивания Сицилиец (СИ) - Белова Юля

— Не подавай виду, что мы знакомы, — шепчет он, затягивая на моих запястьях пластиковую петлю, какими закрепляют кабели.

— Что? — Я не верю глазам! Это же Никола!

— Не смотри на меня, — еле слышно говорит он сквозь зубы. — Не бойся… Так не слишком туго?

— Эй, малыш, ты что там с ней разговариваешь? Это тебе не свидание! Быстрей давай!

Нас обыскивают. Ко мне подскакивает тощий лысый молодчик с тоненькой ниточкой усов. Он в белой майке без рукавов, кроссовках и обтягивающих спортивных брюках с тремя полосками. Его бритый череп, шея и руки полностью покрыты татуировками — до самых пальцев. На плече болтается автомат с коротким стволом.

— Подержи дверь, — бросает он Николе, отжимая от меня. — Надо было сначала обыскивать, а потом связывать! Узнаёшь, блондиночка?

Да, я его узнаю, хоть раньше он был без усиков. Это тот самый покупатель специй из Модики, который тогда ещё хотел забрать меня с собой, но не думаю, что причина вторжения в этом.

Он резко поворачивает меня к себе спиной и больно сжимает грудь. Я вскрикиваю.

— Что вы делаете! Убери от неё руки, обсосок! — Кричит папа.

— Заткнись! Не то я тебя заткну! — Тычет пистолет ему в зубы бандит, стоящий рядом.

— Папа, не надо, — говорю я по-русски, — я в порядке.

— Закрой рот, русская! — Лысый бьет ладонью меня по голове. — Откроешь, когда будешь у меня отсасывать. Расставляй ноги!

Он просовывает руку мне между ног, ощупывает и оглаживает. На мне только шорты и футболка, в кармане телефон. Он его забирает, разворачивает к себе лицом и притягивает за зад, прижимает к своему члену.

— Эй тупица, выводи её! Делай дело, дебил озабоченный!

Он нехотя меня отпускает, нас выводят из дома и запихивают в стоящий здесь микроавтобус. Внутри темно, сидений нет — он предназначен для перевозки грузов.

— Легли на пол! — кричит бритоголовый.

Он толкает отца дулом автомата. Папа падает на пол.

— Ударился?

— Молчать! Быстро легла рядом с ним!

Он забирается следом за нами. Я слышу, как закрывается дверь.

— Лежать тихо! Издадите хоть звук сразу стреляю!

Снаружи слышны голоса, стук дверей автомобиля. Мы трогаемся.

— Куда вы нас везёте? — спрашивает отец.

— Ты меня не понял? — орёт наш конвоир.

Я ничего не вижу, но слышу два быстрых шага по гулкому металлическому полу, удар, глухой стон и тяжёлое дыхание.

— Так понятнее? Больше не повторяю!

— Папочка, — шепчу я сквозь слезы.

— Ничего, Лиза, ничего… Мы выберемся…

По моим ощущениям, мы едем не меньше часа. Сначала все время вниз, потом вверх, вверх, потом снова вниз, а потом я уже не различаю. Внутри душно и грязно. Держаться не за что и на каждом повороте мы сползаем и перекатываемся, больно ударяясь о стены.

У меня болит голова, подступает тошнота, начинает казаться, что это никогда не кончится. Наконец, мы останавливаемся. Долго ничего не происходит, но потом открывается дверь и внутрь попадает прохладный свежий воздух. Как бы не была ужасна дорога, и какое бы облегчение не давала остановка, она вызывает ужас. Лучше было бы ехать и ехать, и никогда не останавливаться. Пока мы едем с нами ничего не может произойти…

— Сели на пол! Садись, сучка!

Мы кое-как усаживаемся. Самочувствие хуже некуда. Я слышу голоса и шаги — кто-то подходит к нашему фургону. Тьму разрезает яркий свет фонаря, ослепляя и причиняя боль глазам.

— Надень на них это.

Мне на голову натягивают грубый зловонный мешок.

— На выход! Встали!

Нас берут под руки и вытаскивают из машины, но не отпускают и волокут дальше, проводят по мягкой земляной дорожке, заводят в помещение и ведут через несколько комнат. По крайней мере, у меня именно такое ощущение.

— Освободи им руки.

Кто-то срезает пластик с моих запястий. Потом я слышу шаги и стук двери. Руки ничего не чувствуют кроме боли. Они налились тяжестью и стали чужими, мертвыми. Я болтаю ими, бью друг о друга, пытаюсь тереть, заставляю сердце гнать в них кровь, но они не повинуются и не хотят тянуться к голове. Мешок с моей головы стягивает папа. Он растирает и массирует мои руки и через некоторое время я начинаю их чувствовать.

Мы стоим посреди небольшой комнаты. Пыльный каменный пол, выложенный кирпичом и булыжником, каменные стены, маленькое окно, закрытое снаружи ставнями, тусклая лампочка под черепичной крышей, грубая деревянная дверь.

— Похоже на пастуший домик… — говорю я.

— При других обстоятельствах здесь могло бы быть даже неплохо.

— Ну да, если бы нам дали хотя бы парочку стульев.

Комната совершенно пустая, если не считать грязного ведра в углу.

— Пап, что это такое? Что происходит? Это Инга устроила?

— Инга? Да нет, Инга на такое не способна. Поорать — это пожалуйста, а такой налет организовать она бы не смогла. Исключено.

— Кто эти люди? Что им надо?

— Пока не знаю… Надеюсь, скоро поймем.

Я подхожу к двери, прислушиваюсь… Всё тихо, никаких звуков… Осторожно толкаю её — закрыто.

— Пить хочется…

— Да… Но единственное, что мы сейчас можем — это попытаться сберечь силы… — Отец опускается на пол и опирается спиной о стену. — Иди, Лиза, присядь. Надо постараться уснуть. Боюсь, что силы нам еще пригодятся.

Ноги дрожат, я сажусь рядом с папой. Пол не холодный, но жесткий и неровный. Пытаюсь найти более-менее удобное положение. Нет, ничего не получается… Во рту сухо, голова раскалывается, болят запястья, ноют все кости. Мне страшно, но стараюсь не показать виду. Думаю, отцу сейчас тоже страшно и за себя, и за меня.

— Завидую я, пап, закаленным спартанским мальчикам — их бы такие условия не смутили…

Я пытаюсь бодриться, но получается не очень.

— А ты попробуй лечь, положи голову мне на колени и попытайся найти такое положение, чтобы камни не так больно впивались. Будем с тобой как йоги.

Я ложусь. Неудобно, но ничего, обтекаю своей плотью выпирающие из пола булыжники.

— Мы с тобой как ягнята в этом пастушьем вертепе.

— У ягнят, Лиза, есть сено и вода, а у нас только пустое ведро. Но мы умнее ягнят — сейчас наберемся сил, а утром начнем рыть подкоп.

— Да, граф, ваше сиятельство. Или как правильно? Надеюсь, что это займет не так много времени, как у Монте-Кристо… А я ведь знаю одного из этих молодчиков, что нас похитили.

— Что ты говоришь? Как это? А почему ты молчала, ничего ему не сказала?

— Потому что у меня есть маленький лоскутик надежды, что он сможет нам помочь.

Я рассказываю про встречу с Николой, как мы познакомились, про Юльку, про их любовь, без подробностей, конечно.

— Так может это он навел? Втерся в доверие, всё разузнал и организовал налёт?

— Я не думаю… нет… Не похоже. Зачем бы он сказал не подавать виду, что мы знакомы? Да и для чего это всё? Я цель не могу понять…

— Ну знаешь, преступные группировки иногда делают это ради выкупа. Похищают людей и требуют большие деньги.

— Пап, представь, что Инга за тебя заплатит выкуп. Отдаст все деньги, что получила на этой афере и останется ни с чем, но спасёт нам жизни…

— Да-а-а… как такое представить, — невесело усмехается он. — Думаю, ты начинаешь бредить.

Мне становится смешно. Мы как будто выбираем роли для игр — граф Монте-Кристо, спартанец, больная в бреду, а сами находимся на границе между жизнью и смертью, сейчас вот ещё что-нибудь придумаем. Накатывает нервный, душащий смех. Не хватало только впасть в истерику. Надо остановиться! Но я не останавливаюсь, не прекращаю, а тихо и зловеще кашляю колючим душащим смехом, содрогаясь всем телом. Я бьюсь об камни, мне больно, я хочу остановиться, но не могу. По лицу льются слезы и смех превращается во всхлипывания и отчаянный плач.

— Поплачь, Лиза, Поплачь… А потом поспи, а утром мы что-нибудь придумаем.

Он гладит меня по голове, и я постепенно затихаю.

— Знаешь, о чем я больше всего жалею в своей жизни? О том, что твоя мама ничего мне о тебе не сказала…