Читаем без скачивания Гибель 31-го отдела - Пер Валё

Иенсен сделал едва заметное движение.

— Погодите, — сказал хозяин и поднял правую руку. — Я, кажется, догадываюсь, что вы хотите сказать. Да, конечно, эти статьи могли встревожить людей, порою огорчить или раздосадовать, испугать или рассердить. Они никого не гладили по шерстке, о чем бы ни шла речь — об идеях, общественных институтах или отдельных личностях. Мы, другими словами, я и еще кое-кто, считали это правильным.

Иенсен довел до конца прерванное движение и засек время: 19.45.

— Говорили, правда, — задумчиво продолжал хозяин, — будто критика и нападки достигали иногда такой остроты, что некоторые объекты их кончали жизнь самоубийством.

Молчание продолжалось несколько секунд. Дождь все так же стучал в окно.

— Кое-кого из нас называли радикалами от культуры, но радикалами были все мы, без исключения, независимо от того, где мы работали — в частных газетах или в социал-демократических. Я со своей стороны не сразу это понял. Кстати сказать, политика интересовала меня далеко не в первую очередь. И вообще, мне не внушали доверия политические деятели. Они казались мне людьми неполноценными, как в общечеловеческом плане, так и в образовательном.

Иенсен забарабанил пальцами по краю стола.

— Понимаю, понимаю, вы хотите, чтобы я скорей перешел к делу, грустно отметил хозяин. — Точно так же не внушали мне доверия еженедельные издания. И здесь я был более последователен и убежден. На мой взгляд, эти издания уже давно не приносили ничего, кроме вреда. То есть они, разумеется, выполняли какую-то свою задачу, какой бы она ни была, и, следовательно, имели право на существование, но из этого никоим образом не следовало, что они имеют право на мирное существование. Я немало потратил времени, чтобы хорошенько ударить по тому, что они называют своей идеологией, чтобы вскрыть ее сущность и уничтожить ее. Я посвятил этому немало статей и одну книгу дискуссионного порядка.

Он улыбнулся чуть заметно.

— Эта книга отнюдь не снискала мне расположение тех, кто протежировал еженедельной печати. Помнится, еженедельники даже называли меня врагом номер один. Но с тех пор прошел немалый срок.

Хозяин умолк и провел несколько линий, вместе напоминающих диаграмму. Линии были изящными и тонкими. Должно быть, у него была искусная рука.

— А теперь пойдем навстречу запросам нашего времени и попытаемся коротко и просто изложить длинную и запутанную историю. Структура общества начала изменяться сперва медленно и незаметно, потом — с головокружительной быстротой. Слова “благоденствие” и “единое общество” начали произноситься все чаще, покуда оба эти явления не слились в нечто цельное и не были признаны неотделимыми одно от другого. Сначала тревожные симптомы не бросались в глаза — жилищный кризис исчез, преступность падала, молодежные проблемы близились к полному разрешению. Одновременно и неотвратимо, как ледниковый период, наступала неизбежная духовная реакция. Повторяю: тревожные симптомы поначалу не бросались в глаза. Только немногие из нас держались настороженно. Я думаю, вы не хуже меня знаете, что произошло потом?

Иенсен не ответил. Новое, какое-то странное чувство начало захватывать его. Чувство одиночества, изоляции, словно и он, и этот маленький человечек в очках вместе очутились под стеклянным — точнее, пластмассовым — колпаком или на стенде какого-нибудь музея.

— Для нас важней всего было, конечно, то обстоятельство, что вся публицистика начала сливаться воедино, что владельцы продавали издательство за издательством, газету за газетой концерну, и всякий раз это мотивировалось соображениями экономической выгоды. Все шло прекрасно, до такой степени прекрасно, что те, кто пытался отныне выступить с критикой, чувствовали себя в положении пресловутой собаки, которая лает на луну. И люди, считавшиеся предусмотрительными, уже начали высказываться в том смысле, что глупо поднимать дискуссию вокруг вопросов, по которым, собственно, не может быть двух мнений. Лично я думал иначе, пусть из упрямства или фанатизма. И небольшой число деятелей культуры — этот термин был тогда в ходу — думало так же, как я.

Опять в комнате воцарилась тишина, и шум дождя больше не нарушал ее.

— Концерн пожрал и ту газету, где работал я. Не помню точно, когда это произошло. Во всяком случае, это явилось заключительным звеном в длинной цепи всевозможных слияний и перепродаж через подставных лиц и даже не вызвало сколько-нибудь громкого отклика. Мой отдел и без того усох до минимума. А под конец его и вовсе ликвидировали — за ненадобностью. В практическом плане это означало, что я лишился средств к существованию. Та же участь постигла моих коллег из других газет и кое-кого из наших авторов. По непонятному стечению обстоятельств работы не нашлось только для наиболее упрямых и ершистых. Причину я понял лишь много позже. Извините, я принесу попить. Вы случайно не хотите?

Иенсен покачал головой. Хозяин встал и скрылся за дверью, которая, надо полагать, вела на кухню. Вернулся он со стаканом минеральной воды и, сделав несколько глотков, поставил стакан на стол перед собой.

— Впрочем, им все равно не удалось бы сделать из меня спортивного хроникера или референта на телевидении, — сказал он вполголоса. Затем он чуть приподнял стакан, явно желая проверить, не осталось ли мокрых следов на столе.

— Прошло несколько месяцев, — продолжал он. — Материальная сторона моей жизни выглядела весьма мрачно. И вдруг, к моему великому удивлению, меня пригласили в издательство, чтобы всесторонне обсудить возможности нашего сотрудничества.

Очередная пауза. Иенсен заметил время: 20.05. После мгновенного колебания он спросил:

— Вы признаете, что отправили руководству концерна анонимное письмо угрожающего содержания?

— Нет, нет, погодите, — сердито ответил хозяин и отхлебнул из стакана.

— Пошел я к ним в самом скептическом настроении и встретился с тогдашними руководителями концерна. Практически они почти все остались до сих пор на своих местах. Встретили меня очень предупредительно и сделали мне предложение, которое несказанно удивило меня. Я до сих пор еще помню отдельные формулировки слово в слово. Не оттого, что у меня хорошая память, а оттого, что я записал их. Мне сказали, что дух свободной дискуссии не должен умереть, что носители его не должны прозябать в бездействии. Что, если даже общество близится к достижению совершенства, всегда могут найтись явления, достойные дискуссии. Что свободная дискуссия, даже когда в ней нет надобности, является одним из краеугольных камней идеального государства. Что все наличные завоевания культуры независимо от формы их выражения следует тщательно взлелеять, чтобы сохранить для потомства. И наконец, мне сказали, что, поскольку концерн уже взял на себя ответственность за большую часть жизнеспособной гласности в нашей стране, он готов также взять на себя ответственность и за дискуссии по вопросам культуры. Что они намерены издавать первый в стране разносторонний и абсолютно независимый журнал по вопросам культуры и привлечь к сотрудничеству в нем самых лучших и самых, так сказать, драчливых журналистов.