Читаем без скачивания Лань в чаще, кн. 1: Оружие скальда - Елизавета Дворецкая

Дорога расстилалась ровно и гладко, невидимые лапы троллей больше не цеплялись за его башмаки. Но Торвард шел медленно и неохотно. Горечь и унижение переполняли его с такой силой, что хотелось выплюнуть их, как горькую ягоду. Как он вернется к дружине и расскажет о своем поражении? А как скажет об этом матери? Она в ответ промолчит, но так усмехнется, что и без слов станет ясно. «Я говорила тебе, что нечего ходить, а ты не послушал!» – скажет ее ухмылка. В такие мгновенья между кюной Хердис и ее дочерью-ведьмой бывало заметно большое сходство.

Но Дракон Битвы нужен ему – значит, рано или поздно придется возвращаться сюда и проходить этот путь заново. Снова сражаться с мертвецами и кружить по лесу в поисках убегающего севера? Отдать ей Дракон Судьбы – немыслимо, и не настолько же его заколдовали, чтобы он этого не понимал. Если Дракон Судьбы в придачу к Дракону Памяти окажется в ее руках, то и Дракон Битвы, даже если ведьма сдержит слово и позволит Торварду его взять, будет находиться под ее властью, и только она, ведьма Медного Леса, будет решать, с кем и за что сражаться ему, Торварду, конунгу фьяллей. А это ему не подойдет!

Шагая по тропе и поддавая носками башмаков сосновые шишки, Торвард горько усмехался. Регинлейв все норовит «указать ему путь к славе и счастью», теперь и Дагейда берется за то же! Как же эти женщины любят руководить, будь они хоть ведьмы, хоть валькирии! Неужели он, взрослый, неглупый, достаточно опытный для своих лет мужчина, не сумеет без их советов отыскать свой путь? С этой унылой мыслью Торвард не мог примириться. Что она там еще говорила? «Кар Колдун разбил твою дорогу к счастливой судьбе…» Что это была за дорога, к какому счастью? «Ты вернешь силу, когда обретешь равновесие…» Что это значит? Какое равновесие и как его обрести? Да, после «славной» победы над бессердечной Эрхиной и надменным островом Туаль он перестал доверять себе и в этом теперь видел корень своей тоски и своих неудач. Но доверие к самому себе можно обрести только через удачи, а их нет без него – замкнутый круг. И что теперь делать?

Напряженно думая обо всем этом, Торвард бессознательно ускорял шаг. Желтые глаза Дагейды мерещились ему везде, но взгляда их он не мог встретить. Они наблюдали, не показываясь, но он чувствовал ее присутствие так же ясно, как если бы ее маленькая бледная рука с холодными тонкими пальцами лежала на его плече. « Дракон Судьбы!  – то и дело шептал ему в самое ухо тихий, едва слышный голосок. –  Дракон Судьбы!» Да, с Драконом Судьбы он легче нашел бы дорогу. Но даже если он убедит мать отдать золотого Дракона – что получится, если он придет сюда, во владения Дагейды, с тем сокровищем, которое она так жаждет получить? И все же это был выход, это было средство, и, думая о нем, Торвард легче смотрел вперед.

Обратно он двигался гораздо быстрее и даже удивлялся, как вчера ухитрился потратить столько времени на такой короткий путь. Еще до сумерек перед ним открылась Пестрая долина и курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя. И вся его верная дружина мирно спала на тех же местах, только бессовестная белка давно сбежала, бросив опустевший мешочек из-под орехов. Синяк под глазом Эйнара Дерзкого почти сошел, оставив легкую желто-лиловую тень. Пожалуй, к возвращению в Аскегорд он сможет по-прежнему смело поддразнивать девушек.

Присев на корточки, Торвард потряс Халльмунда за плечо. Тот мгновенно открыл глаза и кивнул, что, дескать, я проснулся, а потом огляделся, проверяя, не развел ли уже кто-нибудь костер. Торвард молча смотрел, как Халльмунд будит остальных, даже не подозревая, что сам конунг не так давно безуспешно пытался сделать то же самое, как разводят огонь, как Асбьерн и Торхалль тащат от ручья котел с водой, как Кольгрим варит кашу – никто не догадывался, что проспал почти двое суток и что сейчас не утро, а вечер. И все очень удивились, когда уже за кашей заметили, что вокруг не светлеет, а почему-то темнеет.

– Мы спали до вечера, – пояснил Торвард. – Мертвая рать нас так утомила, что одной ночи было мало. А завтра утром пойдем назад.

– Назад? – изумленно воскликнул Халльмунд. Он знал упрямство своего конунга, который так легко не отступал даже перед ратью мертвецов. – Но как же…

Тут он встретил прямой, тяжелый, многозначительный взгляд Торварда и запнулся. Густая черная щетина на его щеках, почти скрывшая знаменитый шрам, недвусмысленно указывала, что прошло больше одной ночи. И Торвард конунг, видимо, узнал за это время что-то такое, чем не собирается делиться.

Курган Скельвира хёвдинга, покрытый свежей утоптанной землей, издалека бросался в глаза на поле среди других, поросших бледной, тронутой первыми заморозками травой. На вершине его лежала глыба серого гранита, и Энунд Резчик, сутулый человек в шерстяном колпаке, уже успел обтесать ее в виде лодки, которую потом поднимут и установят носом вверх. Но еще не был готов узор – тело дракона, свернувшегося кольцом, с цепочкой красивых рун на спине. Сперва там идет пояснение: «Торбьерг велела поставить этот камень по Скельвиру, своему мужу», а потом стихи, сложенные Ингиторой:

Скельвир былотважный воин,с войском фьяллейвождь сражался.Острый мысбыл местом битвы,в смертный миггерой не дрогнул.

«Энунд вырезал руны»,  – добавит резчик от себя в самом конце, чтобы память о его труде сохранялась столько же, сколько простоит сам камень. Энунд трудился не покладая рук, и с утра до вечера в свежем осеннем воздухе разносились удары железа о камень.

Ингитора каждый день ходила к кургану, но уже не плакала, а просто стояла, наблюдая за работой Энунда, или бродила вокруг. Временами давящее чувство пустоты и потери сменялось приступом бессмысленной, слепой легкости, чуть ли не радости: казалось, будто отец ее жив по-прежнему, Ингитора чувствовала его рядом с собой, ощущала на своем лице его взгляд, как будто эта смерть вместо того, чтобы сковать и разлучить с дочерью, избавила Скельвира от телесной несвободы и позволила быть рядом с ней всегда .

Следующие дней десять после поминального пира выдались для нее нелегкими и поддержка была ей нужна. Бард хёльд из Недвейга все-таки приезжал сватать ее за своего сына Колля и говорил с фру Торбьерг; но мстить конунгу фьяллей он не собирался, а честь рода не позволяла вдове Скельвира взять назад безрассудное требование, выдвинутое на пиру его безрассудной дочерью, и сватовство расстроилось даже без вмешательства самой Ингиторы. Об Оттаре фру Торбьерг заговорила с ней еще только один раз; натолкнувшись на упрямое неприятие дочери, она замолчала, но с тех пор в каждом ее взгляде Ингитора видела непримиримый упрек. Оттар обращался с ней по-прежнему почтительно, но избегал смотреть в глаза, и каждый раз, как он приближался, сам воздух заполнялся ощущением обиды и оскорбленного достоинства. У него теперь был такой вид, будто он собрал вещи и вот-вот уедет. Ингиторе очень хотелось, чтобы он уехал, но он все медлил, и она подозревала, что фру Торбьерг уговаривает его остаться.